Журнальный мир

Наш палаточный лагерь располагался под Гератом в местечке с неоптимистичным названием «Долина смерти». Это была песчано-щебенистая пустыня с вечно дующим ветром, называемым «афганец», с песком и пылью, на плоской высоте где-то тысяча восемьсот метров над уровнем моря. Температура в тени днем — пятьдесят градусов, а ночью без бушлата до ветру не выйдешь: колотун. Из-за недостатка кислорода дышать нашему брату поначалу было трудно. Встав с утречка, в обуви можно было обнаружить тарантула или скорпиона. Плюс — непременная довольно долгая кишечная адаптация. Вода — привозная, и пить приходилось по гигиеническим соображениям только кипяченую воду. В будущем это сказалось на костях и суставах различными недугами. Иногда налетали протуберанцы смерча, и, бывало, сносили палатки. Когда приносили почту, и, не застав какого-нибудь получателя, клали ему на постель конверт, то через час под ним оставался прямоугольный след — одеяло заносило пылью. А пыль эта несла гепатит и другие инфекции. Каждое утро медбрат смотрел наши белки глаз. Те, у кого они пожелтели, отправлялись в Союз лечить пожизненный гепатит.

Тем не менее, наш палаточный городок в пустыне был безопасным местом: горизонт просматривался и простреливался беспрепятственно.

Восточная фреска

Воздух — вакуум,

Солнце — рентген,

И земля, как цемент,

Горы — в камне верблюды,

А над всем минарет,

И опять минарет,

Словно коконы,

В ткани обернуты люди.

Заунывный азан,

Хохот злой ишака,

И насквозь пропылившийся ветер.

Вол, дувал и соха —

Весь портрет кишлака —

Летаргия минувших столетий.

Афганистан как государство появился на карте мира только в XVIII веке. А прежде этот гиблый регион был чем-то вроде Сибири для России или Австралия для Англии — местом ссылки.

Климат там резко-континентальный. Девяносто пять процентов территории — это пустыни с горами малой и средней высоты без снеговых шапок, а стало быть, без источников воды. Пейзаж — прямо-таки лунный. Только пять процентов земли вдоль рек пригодны для земледелия. Соответственно, только малая часть населения может заниматься сельским хозяйством. Промышленности нет, добычи природных ископаемых — тоже. И чем же прикажете заниматься народу? Воевать только между собой за место под солнцем. Есть небольшая прослойка торговцев, которые снаряжают караваны, в Пакистан в основном. Но возвращаются с товаром они не всегда и не в полном составе, так как многих грабят и убивают в пути.

В шестидесятые годы один французский журнал писал об афганском правителе, что это гениальный человек: он правит восемнадцатью миллионами бандитов, восемнадцатью миллионами неграмотных жителей, восемнадцатью миллионами мужеложцев… А тогда население страны как раз и составляло восемнадцать миллионов человек. Национальный состав: дарийцы и пуштуны (кочевники до сих пор), на севере — узбеки, туркмены, хазарейцы.

В самой большой палатке нашей команды поселился скворец с перебитым крылом, ходил между койками, поклевывал многочисленные крошки, ругался на обоих языках — русском и афганском, — и еще передразнивал каких-то наших предшественников фразами: «Мишка-хохол! — Сам ты кацап!» Я и не знал, что скворцы отличные подражатели, которые могут изображать и птичьи голоса, и человеческую речь, и многие другие звуки. А там скворцы еще и намного крупнее наших.

От звука знакомого внутренне сжался.

Готовый огнем отвечать иль залечь…

За свистом мучительным взрыв не раздался,

Не взвился положенный огненный смерч.

И снова свистит, нагнетая тревогу,

И взрывом опять не кончается свист.

Вдруг вижу, в себя приходя понемногу,

Что это скворец выступает — артист.

И смех разбирает — ах ты, окаянный!

И стыдно — вдруг кто-то заметил испуг?

И горько от мысли, что здесь исполняет

Военные песни пернатый наш друг.

От дома вдали не трепли нам нервишки —

Не пой под душманскую дудку, скворец.

Мы здесь для того, чтоб афганским детишкам

Ты мирные песни мог петь, наконец!

Через несколько месяцев афганские друзья предложили нашей команде переселиться в недостроенные домишки на окраине Герата, где компактно проживали, в основном, администрация города и партийное руководство. Этим они хотели усилить свою безопасность. Стройматериалы нам выделили.

Народ у нас подобрался работящий и умелый: приспособили коробки под жилые помещения и переехали на новое место, конечно, более комфортное. Там ребята и баньку с парилкой сварганили, отапливаемую соляркой, на базе печки из газбаллона.

И волейбольную площадку организовали. По моей настоятельной просьбе огородик устроили, для чего земляную площадку, сделав земляные же бортики, залили водой для отмокания почвы — иначе ее было не ковырнуть. Из этой же земли афганцы строят дома и дувалы, непробиваемые снарядом — прямо суперцемент какой-то, а не земля. Колодцы (кяризы), чтобы они не высыхали, роют внутри подземных галерей типа одесских катакомб. Поэтому афганцы, зная подземные ходы, умело скрываются от противника в случае угрозы (похожий момент есть в фильме «Белое солнце пустыни»).

А я еще у себя на подоконнике из двух больших селедочных банок сделал гидропонику для выращивания огурцов. Но в одну из ночей уже цветущие плети вдруг неожиданно засохли. Как оказалось позже, именно в этот день в Союзе моя супруга Ирина положила в больницу нашего сына, ничего мне не сообщив. А я в тот же день отправил ей письмо с вопросом: «Что случилось?» Узнав новость, похудел на шесть килограммов (а Ирина, страдая дома, — на все десять).

В Герате нравы более суровые, чем в Кабуле, поэтому женских лиц мы здесь ни разу не видели, а этого так не хватало. Ведь ни видаков, ни телевизоров у нас не имелось. Электричества-то нет! В итоге мы сами установили генератор, который в темное время суток давал нам электричество. Для присмотра за этим дизельком наняли дедка, сидеть в громыхающем помещении-сарайчике за умеренную плату.

С этим дедком однажды вышел конфуз. Под Новый год, по родной советской традиции, одного из ребят нарядили в овчинную дубленку мехом наружу и в бороду — чтоб изображал Деда Мороза. Пошел он с посохом и мешком одарять местных детишек. Зашел и к сторожу генератора, зная, что тот многодетный отец. Сторож, увидев входящего в белых одеждах старика (а именно так должен выглядеть Ангел смерти, приходящий отнимать жизнь), заорал дурным голосом и стал просить отсрочки, поскольку ему надо вырастить десятерых детей. Пришлось его долго успокаивать, в том числе — сорокоградусной жидкостью в объеме большого граненого стакана.

Впервые в жизни я позволил называть меня поэтом в Герате. Там мы днем ходили на операцию, а вечером я уже пел ребятам новую песню. Те, что оставались в лагере, собирались в кружок послушать, как прошел день на выезде. Также частенько приходили и те, с кем мы были днем. Они говорили, что я интересно рассказываю о том, что они сами видели, но как будто не заметили.

Наверное, в моих рассказах не обходится без преувеличений, так что и вы держите ухо востро, чтобы не пришлось напоминать вам поговорку: «Не хочешь — не слушай, а врать не мешай…»

Уходят в рейд любимые друзья,

Накинув автомат, с веселой шуткой.

Им не шутить в такой момент нельзя —

Душман их беспощадный встретит круто.

Переживаю за моих ребят,

Куда не знаю, от волненья деться:

Там, за горою, выстрелы гремят,

Но каждый попадает в мое сердце.

А сколько еще рейдов впереди —

И каждый раз дамоклов меч подвешен.

Хороший друг, мой добрый друг, приди!

Ты — там, я — здесь,

Перед тобой я грешен.

Притих от напряжения Герат.

Мои друзья спасают чье-то детство.

Там, за горою, выстрелы гремят,

Но каждый попадает в мое сердце.

Но вот ваш БТР загрохотал –

Вы едете с тяжелого заданья.

Я жду Вас так, как девушку не ждал

В священный день — день первого свиданья.

Я обнимаю дорогих ребят,

Спешу средь них душою отогреться.

Там, за горою, выстрелы гремят,

И каждый попадает в мое сердце!

Когда началась Великая Отечественная война, на фронт в качестве военных корреспондентов, так сказать, художественных летописцев суровых дней, были направлены сотни первоклассных поэтов и писателей. Они работали в редакциях фронтовых газет, воспевали героизм наших солдат, поднимали боевой дух бойцов. Написанные ими песни звучали по радио и на концертах агитбригад.

А на эту на незнаменитую, необъявленную войну Родина корреспондентов не посылала, и на освещение тех событий был наложен негласный запрет. И после возвращения несколько моих стихов напечатали в журналах «Пограничник» и «Советский воин» с соответствующей редактурой.

Стихи и песни самодеятельных авторов об Афганистане стали появляться сразу после ввода туда наших войск — в 1979 году. Они передавали атмосферу, настроение, но во многом были подражательны: то в духе воюющего Киплинга, то немного на блатной манер, и частенько — с пафосом. Но ведь это — любительские самодельные песни. С них и спрос таков. Я же к моменту прибытия в Афганистан уже владел техникой стихосложения и имел опыт — литературный, и кое-какой жизненный. С первых дней начал писать стихи о войне. Понятие патриотизма впервые обрело для меня реальное воплощение. Конечно, появилось и много лирических стихов, пронизанных тоской по любимой. Жена написала мне столько писем, сколько дней я был в командировке, поэтому, при военной нерегулярной доставке, я получал писем больше всех — сразу по несколько штук. Эти письма в суровых условиях были очень дороги нам.

Поэма о «Каскаде» (так называлась наша команда) родилась как внутренний социальный заказ, когда несколько бойцов решили «порадовать» нас украденными с бахчи арбузами и были обстреляны хозяевами. Требовалось выразить свое нравственное отношение к этому. Поэма была написана на одном дыхании за несколько дней. Ее предполагалось единственный раз прочесть на комсомольском собрании, где обсуждался поступок ребят. Пришлось использовать авторитет известного литературного героя, аккумулировав в нем некоторые черты наших лучших и узнаваемых товарищей.

Назначили меня пропагандистом взвода пограничников, охранявших наш лагерь. Пропагандист проводит политзанятия, информирует о международной обстановке и политике своей страны. Этим полезным для гражданского общества делом в советское время на общественных началах занималось большое количество, как сказали бы сейчас, волонтеров, охватывая политпросвещением большую часть населения страны.

Так вот, политзанятия я частенько проводил с гитарой в руках, исполняя песни, написанные как мною, так и другими бардами. Эффект, я думаю, был не хуже, чем от чтения лекций. Наш замполит в отчете в Центр написал об этом моем опыте и приложил тексты некоторых моих стихов. Через некоторое время нашему командиру пришла телеграмма от Ю. В. Андропова с благодарностью мне за высокую гражданственность стихов и умелое патриотическое воспитание личного состава своим творчеством. И через несколько дней поступил приказ откомандировать меня в Кабул в более безопасное место, дабы такого теперь известного и уважаемого поэта не сразила шальная пуля в беспокойном Герате. Трудно было уезжать от команды, ставшей родной, и из мест, где родилось большинство стихотворений из моего афганского цикла.

Прощание с Гератом

Друзья мои, разлуки неизбежны —

Они проходят раной по сердцам.

Я возвращусь к вам задушевной песней,

Хорошей песней возвращусь я к вам.

Мы с вами здесь прожили срок нелегкий.

Мы с трудностями выдержали бой.

Я здесь узнал друзей тепло и стойкость,

И ближе познакомился с собой.

И, уходя, я с вами не прощаюсь.

Не разделить нас никаким горам.

Я к вам вернусь, ребята, обещаю,

Хорошей песней возвращусь я к вам.

В Кабуле жизнь была гораздо более комфортная. Команда расположилась на двух виллах в элитном районе Дар-Уль-Аман. Никаких обстрелов. Питание — не солдатский паек, как в Герате, где мы готовили из бараньей вздутой тушенки 1947 года и из муки, затвердевшей, как цемент, хранившейся в мешках с зелеными плесневелыми боками. Наверное, там периодически меняли стратегические запасы, но с большим опозданием. А здесь по выходным — поход в Советское Посольство на киносеанс и помыться. Да еще сослуживцы постоянно живут и работают — можно погостить в семейной обстановке.

Довольно частые выезды на «газике» с кем-нибудь по магазинам — все-таки разнообразие. Немного владея афганским, в магазинах после дружелюбного общения с расспросами о здоровье, о торговле, о делах, о детях (о женах спрашивать не принято), я мог снизить цену на товары. Торговаться азартно здесь — это как религиозный экстаз. Нельзя лишать такого удовольствия торговца, сразу соглашаясь на его цену. В турецких магазинах с языком было еще проще из-за близости всех тюркских языков, плюс, конечно же, приходилось соблюдать тонкие правила ненахального общения, уважать мусульманские и национальные традиции.

По утрам еще затемно были слышны призывы к молитве с минаретов мечетей, которые здесь располагались почти в каждом микрорайоне. И даже днем в городе можно было наблюдать, как истинные мусульмане, раскатав коврики прямо на улице, после призыва муэдзина приступают к совершению намаза.

Азан

Ночь прощается с Кабулом,

Нарождаются лучи,

С минарета звонко будит

Правоверных азанчи.

В звуках зычного азана —

Заклинанье от беды,

Боль и скорбь Востока, раны

И надежды бедноты.

Просьбы жаркие к Аллаху

Отпущения грехов,

Песнь о предках, что во прахе,

И к молитве первый зов.

Ветерок подул в оконца,

Свет неярких звезд потух.

И — служитель культа Солнца —

Свой азан поет петух!

Но гремит победным залпом

Революции азан —

И с надеждой смотрит в завтра

Молодой Афганистан!

Свозили меня и в загородный дворец Амина, где в это время располагался штаб наших военных, и встретился я там, почти через двадцать лет, с бывшим заместителем командира учебной роты, в которой я начинал свою службу в Советской Армии. Вот это был сюрприз! Как настоящий полковник, он выставил спиртное и сало «остограммиться», как он сказал. А как настоящий связист, соединил меня с моим бывшим командиром взвода «учебки», который в это время проходил службу в Западной группе войск в Германии уже в звании генерал-майора.

Из-за постоянных ветров здесь замечательные условия для запусков воздушных змеев, чем непременно и пользуются кабульские мальчишки, будоража память моего послевоенного детства, когда в отсутствие покупных игрушек мы сами делали сабли из палок, щиты из крышек от кастрюль и такие вот бумажные змеи.

Так что в Кабуле обстановка была благополучная. Но душа тосковала по беспокойному Герату с его простой и дружной атмосферой в команде, хоть и с бедными бытовыми условиями. Все-таки в Кабуле — штаб с соответствующей казенщиной и субординацией.

Вскоре я заслужил и здесь авторитет, репутацию поэта и свое место в негласной иерархии под опекой командира всего «Каскада», генерала, участника Парада Победы в 1945 году, боевого фронтовика, лауреата Ленинской премии за успешные спецоперации. С ним мы, после бурного конфликта на почве «пить или не пить», подружились в первый же день нашего знакомства, поняв взаимно истинные ценности каждого. Он мне рассказал про всю свою бурную и нелегкую жизнь профессионального военного. Эта информация пригодилась мне, когда я писал поэму к его шестидесятилетию, которое он отметил там же.

На приеме по такому случаю присутствовало немало высокопоставленных лиц, как наших, так и представителей руководства Афганистана и военных. После бурных оваций, завершивших прочтение моего стихотворного поздравления, вышел высоченного роста Посол Советского Союза, Первый секретарь татарского обкома партии Табеев, приобнял меня одной рукой и произнес: «В этой компании всего два татарина — и какие оба талантливые!» — после чего с шаляпинским размахом спел песню про Стеньку Разина.

А после празднования юбиляр попросил меня прочитать в его кабинете поэму о Каскаде еще одному его гостю — Командующему контингентом наших войск в Афганистане, маршалу Соколову — будущему министру обороны СССР.

Подходил к концу срок нашей командировки. Народ готовил подарки своим близким. Стандартный «дембельский набор», если можно так выразиться в тех условиях, состоял из магнитолы фирмы «Шарп», джинсов, дубленки и украшений из полудрагоценных камней, а также китайских перьевых ручек на сувениры. Все это у нас в Союзе было дефицитом.

Радость встречи непередаваема! Сын попросил меня отвести его в детский сад, чтобы воспитательница увидела, что у него есть папа. Ну, о жене — отдельный сказ, и не на этой странице.

Но поскольку война-то была неизвестная и необъявленная, никакими льготами нас не наделили. Особенно это сказалось на ребятах, получивших ранения. А уж когда пришла циничная перестройка, нам и вовсе бросили свысока: мол, они — новая власть — нас туда не посылали. И людей, свято выполнявших свой воинский долг, просто кинули и унизили.

Когда я был в Австралии, я посетил Воинский мемориал страны, которая ни разу не воевала на своей территории, а только в составе английских экспедиционных войск участвовала в различных «горячих точках» планеты. Там меня поразило, насколько уважительно относятся австралийцы к участникам боевых действий. Эти люди окружены почетом, их деяния на чужих территориях овеяны славой. Это пример для будущих поколений: как воины должны быть верны воинской присяге, и как страна должна заботиться о них и гордиться ими.

Воинский мемориал Австралии

Трубач играет «Сбор последний» —

Затих, скорбя, мемориал:

Страны и жертвы, и победы

Чтит ежедневный ритуал.

Дрожа, огонь пылает вечный,

Последний охраняет сон.

Солдат святой и неизвестный,

Прими и наш земной поклон

За подвиги, за труд твой ратный,

За преданность своей стране,

За верность воинскому братству

На той, на этой ли войне.

Гордится армией держава —

Почет защитников высок.

Для молодых аллея славы

Проводит памяти урок.

Звучит торжественно и гордо

О героизме эпизод —

Так учат мужеству упорно

День ото дня, из года в год.

Здесь перечень «горячих точек»

Охватывает пол-Земли.

И в бронзе — имена построчно

Солдат, что в битвах полегли.

Стыдиться детям не пристало

За подвиги своих отцов.

«Мы вас туда не посылали» —

Никто не бросил им в лицо…

Ежегодно в день вывода войск из Афганистана ветераны этой неизвестной войны собираются на междусобойчики. Государству они уже не интересны (а это — одна из причин появления инфантильного поколения, которому также не интересны будут проблемы государства в трудный час).

Наконец, Указом Президента день вывода войск из Афганистана был назван «Днем памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества», с почитанием участников более чем тридцати «горячих точек». Там, в разное время, наши соотечественники исполняли свой воинский долг, самоотверженно решая задачи в интересах отправившего их туда государства, порой — ценой здоровья и даже жизни.

В разлуке злой под бурей испытаний

Я ад прошел длиною в триста дней.

Но понял, о судьбе твоей узнав я:

Нет ада ожидания страшней.

Под пулями я мнил себя героем.

В пустыне знойной жаждою томим.

А сколько здесь ты потеряла крови!

Я восхищаюсь подвигом твоим!

Земля по адскому промчалась кругу,

Мою изранив душу и твою.

Я пел тебе, любимая, в разлуке,

А рядом я не так еще спою!