Барабанщик

Барабанщик

Рассказ. Перевод с башкирского Николая Грахова

Незнакомая иномарка, лихо промчавшись по улице Молодежной, резко затормозила у небольшого дома, выкрашенного в ярко-голубой цвет. Сначала из салона выпрыгнул шустрый мальчонка, после него вылез из-за руля молодой парень, эдакий плотный крепыш. Последним показался пожилой мужчина в очках. Он, полный достоинства, степенно вышел из машины и стал оглядывать все вокруг.

А мальчонка тем временем, размахивая каскеткой и крича во весь голос, уже бежал в сторону калитки.

Бабушка, это к нам приехали, к нам! Мы играли возле школы, и одна тетенька сказала, чтоб я отвел этих гостей к нам домой.

Из-за палисадника высунула голову немолодая женщина и сдержанно обратилась к внуку.

Камиль, не ори так! Я все вижу и слышу. Раз гости, то открой большие ворота, – и добавила почти шепотом. – Ты же у нас мужчина!

Мальчик, с трудом распахнув тяжелые скрипучие ворота, всё не унимался:

Ну и машина у них! Тот… вот бабай спросил про моего дедушку, а я ответил, что он под водой. Но он перепросил: «Купается, что ли?» А я его не понял…

Сыночек, ты бы не болтал много, ладно?

Заметив неспешно приближающегося к ней высокого мужчину в очках, хозяйка дома Фатима всплеснула руками: «Боже, уж не Жаксылык ли это?!.» Кажется, он самый. У неё дома хранятся две фотографии, где её муж Шамиль сфотографировался с ним. На одной фотографии они оба с автоматами наперевес, на поясах противогазы, а за спиной – лопаты сапёрные. А на другом, зимнем, фото запечетлена весёлая картина: у Шамиля висит на шее барабан, а какой-то высокий солдат в рукавицах бьет по нему барабанными палочками. Широкие густые брови, длинный нос Точно, это же Жаксылык в молодости!

Вот старик аккуратно надел на седую голову шляпу. Потом он по-свойски, немного наклоняясь вперед, двумя руками поздоровался с растерявшейся хозяйкой, которая вышла к ним навстречу, поправляя платок на голове.

Я сослуживец Шамиля – Жаксылык, – представился он.

Здравствуйте-здравствуйте, проходите, дядя Якшылык, э-э, Жаксылык!..

А крепыша-водителя звали Олжасом. Оказывается, он младший сын Жаксылыка. Олжас… По-башкирски, наверное, будет звучать как Юлдаш, – спутник значит. А Якшылык – означает доброту…

Вскоре на столе уже красовались гостинцы: огромный, с голову лошади, арбуз, жёлтые, как цыплята, дыни. Камиль от всей души «нажал» на дыни, Олжас пил чай, смаковал мёд и сметану, а Жаксылык, чуть-чуть отщипнув картошки, удовлетворился молодым свежим курутом да талканом1.

Казалось бы – ешь, пей, отдыхай, всё хорошо, но… разговор не клеился.

«Эх, с горечью вздыхал про себя Жаксылык. Если бы я знал, что Шамиль смертельно заболел, то приехал бы попрощаться… Надо же, десять дней он был в сознании, хотя перенес сильное кровоизлияние в мозг. Вот это порода! Раньше, когда еще был великий Союз, хоть изредка переписывались. Вот захотелось повидать его, и поэтому рванули в его края. Сюрприз хотел сделать. По последнему адресу нашли его жилище, доверяясь навигатору. Напрямик из Орска в Сибай…»

Фатима, будто поняв, о чем думает нежданный гость, осторожно промолвила:

Мечтал покойный: «Жаксылыка обязательно приглашу на шестидесятилетие свое. От души угощу жирной бараниной»… Не довелось… – После короткой паузы добавила: – Овечки мои вот в тени прохлаждаются. Кто-нибудь из вас, мужчин, зарезали бы одну из них, а?

За овечку надо будет рассчитаться, Олжас, слышь?

Олжас тут же встал было из-за стола, но Фатима решительно преградила ему дорогу.

Нет-нет, что вы! Это же желание Шамиля…

Хозяин – послушный пёс гостя, говорили раньше наши старики. У меня, кстати, тоже было намерение пригласить Шамиля к себе в гости и угостить бараниной, по нашему обычаю.

В это время со стороны улицы просигналила машина, и Камиль бросился на улицу.

Вот и дочка приехала! Это Айгуль, мать Камиля. Из поселка.

У счастливых людей все гости в один день, – повеселел Жаксылык. – Вон как обрадовался Камиль!

Она говорила, если путевку в лагерь выбьет, то за сыном приедет. А отца его, про зятя говорю, на военные сборы отправили, аж на целый месяц! – вздохнула Фатима. – По телевизору только одно: война да террор!

Точно… – увидев на веранде Олжаса с борсеткой в руках, Жаксылык обратился к хозяйке:

Ну, пошли за бараном?

Нет-нет, дочка моя сама с сыном сходят за бараном, тем более, она знает нашу скотину. Познакомьтесь сначала с Айгуль… – Потом забавно всплеснула руками. – Ну и память! Баню ведь надо затопить!

Ох, спасибо! Баня была бы очень кстати, – с радостью кивнул Жаксылык.

Олжас зевает, пусть поспит немного, – заметила хозяйка. Потом, шутя, добавила: – Есть такое поверье, мол, кто в четверг зевает, тот обязательно с кем-то познакомится.

Гости смущенно заулыбались и согласно кивнули.

Олжас, я тебе разрешаю выбрать невесту. Тетя Фатима говорит, что кипчакские девушки – сплошь красавицы да умницы.

 

 

* * *

 

Ушли за бараном… Во дворе стало тихо. Только было слышно, как из сада временами доносится мелодичное щебетанье малиновок. Жаксылык, интересуясь хозяйством своего покойного друга, прохаживался по двору, дотрагиваясь то до одного предмета, то до другого. И вдруг у крыльца летнего домика, в углу, он заметил завернутый в черный полиэтилен предмет. Развернул и вздрогнул… Это же надгробный памятник! На его верхушке приварена звездочка, а в середине красовалась золотистая серповидная луна. Ниже были выбиты даты рождения и смерти Шамиля.

Жаксылыку стало как-то не по себе: «Ай, дорогой мой друг! Между нами даже нет расстояния в тысячу верст, встретимся еще – были твои слова перед демобилизацией…»

Жаксылык, опустившись на колени перед памятником друга, еле шевеля губами прочитал молитву, высоко подняв руки к небу, опустил их, проведя по лицу, и застыл в раздумье. Почему памятник стоит не на могиле? Может, какая-то семейная драма? Жаксылыку было известно, что после армии Шамиль три месяца работал недалеко от Чернобыля на бульдозере.

Тут подоспела Фатима. Она бережно обтерла звездочку от пыли, как бы догадываясь о его недоумении, стала сбивчиво пояснять:

Может, проработал бы муж дольше, но из деревни пришла весть, что свёкор умер, к тому же свекровь и я тяжело заболели – вот военкомат и не стал отправлять его обратно. По утверждению врачей, от облучения он не сильно пострадал, только вот сердце… И только когда его инсульт свалил, все просил, бедняжка, чтоб его похоронили рядом с отцом и предками. Кто же тогда знал, что речку запрудят? Да и потом, когда об этом стало известно, заверили, что вода даже до сенокосных угодий деревни не дойдет. Про кладбище и не вспоминали…

Фатима, постояв немного молча, стала опять оправдываться:

Да и памятник довольно долго делали, раз мы сами не торопили… Вот сейчас всем мозолит глаза, и сама каждый раз вздрагиваю, как замечу, потому и прикрыла… Куда его ставить-то, ведь в воду не сбросишь?!

Жаксылыку захотелось поскорее увидеть затопленное кладбище.

Фатима сходила к соседям, позвав их резать барана. Те в свою очередь не заставили долго ждать – быстро откликнулись. Молодой мужчина, женщина в переднике с маленькой девочкой за руку – это соседи, уже спешили через дорогу на помощь.

Увидев, что бабушка куда-то собирается, Камиль тут же изъявил желание: «Я тоже поеду!» Фатима усадила в машину и соседскую дочь. Жаксылык сам сел за руль, и иномарка плавно направилась в сторону огромного водохранилища. Доехав до берега, он как можно осторожнее стал съезжать по крутому склону поближе к воде. Вот наконец-то остановились на поляночке.

Воды в затопленных местах и вправду было много. Между крутыми берегами вода отдавала голубоватым оттенком, отчего казалась большим и глубоким озером.

Вон, даже половина могучего тополя под водой. Своими голыми ветвями на макушке он словно бы тянулся к ивам, растущим на противоположном берегу, и как бы просил о помощи.

Расхаживая по берегу, Фатима срывала цветочки и без умолку говорила:

Нашу деревню основали здесь еще в древности. Но даже сегодня еще можно увидеть фундаменты некоторых домов и бань. Тут где-то посередине был дом Шамиля, а мы жили на верхнем конце. …Он после СПТУ успел немного поработать, а потом ушел в армию. Демобилизовался зимой. Я еще в педучилище училась. Как только окончила и стала в школе работать – он предложил руку и сердце… Наверное, это судьба, я ни о чем не жалею. Хорошо прошла и наша свадьба. А чего сожалеть-то! Мы с ним мирно, спокойно прожили. Понимали друг друга, к богатству не стремились. Но один неприятный случай все-таки был. Однажды Шамиль пришел после гостей и поставил мне фонарь под глаз. Спьяну, конечно. Услышав об этом, прибежал свёкор и так отругал его! Он побаивался отца своего, любил и уважал сильно. Тот ведь воевал в Башкирской кавалерии, а потом стал знатным чабаном-орденоносцем. А как заиграет на курае, слушали, как говорят, рты раскрыв… Шамиль у них был самый младшенький, я у своих родителей – тоже. …Все они давно на том свете…

Фатима по одному стала бросать в воду недавно сорванные полевые цветы.

Плывите, мои цветочки, над моим Шамилем. Был жив – он мне каждый год дарил их в день моего рождения. – Потом обернувшись, вымолвила: – Казалось бы, вода в пруду спокойна – стоит, но если долго смотришь, видно, что потихонечку течет…

Вечерело. Где-то скотина дает о себе знать – шумно возвращаются из лугов и лесов домой, да порой слышалось редкое кряканье диких уток. Посередине водохранилища плавали беспечные чайки.

В день свадьбы Шамиль меня, моих родителей, родственников, да и свах в автобусе через верхние деревни, в обход привёз. Комсомольскую свадьбу провели в клубе. Кто хотел, все пришли – всем разрешили…

А как… где жили?

Сначала в «центральном» комнату дали, потом и квартиру. А потом уже по улице Молодежной получили участок земли и построили свой дом. Сама я учительствовала в школе, а он работал завгаром колхоза.

А я механиком на цементном заводе. Кажется, писал об этом в письме. В последние годы шоферил. И Олжаса своего посадил в шесть лет за руль…

Смотри-ка, по краю пруда тропинку протоптали. Похоже, рыбаки да купальщики сюда ходят. – Подойдя ближе к бетонному столбу, торчащему из воды, Фатима вдруг остановилась. – Вот и дошли до кладбища, Жаксылык-агай.

Она прошла чуть вперед, к стоящему на сухом месте столбу.

Если отсюда прямо посмотреть на бакен на том берегу, метров сорок в центр от него и семь-восемь метров в глубину – там его могила. Была огорожена железной решеткой, а в землю была воткнута труба…

А-а… были ли люди, кто перезахоронил останки?

Были, конечно… А нам дорогого человека перезахоронить, сказать правду, даже не было возможности, да и никто не помог. Наоборот…

Как это… наоборот?

В машине расскажу. Поехали, дети, домой. Поздно уже.

Жаксылык устремил взгляд на побелевшие волны водохранилища: «Спи спокойно, Шамиль… Если вдруг не смогу больше приехать к тебе, извини, дорогой мой друг…» – про себя попрощался и поднял на руки маленькую девочку. Заметив, что Камиль вроде позавидовал, хотел его тоже посадить на плечи. Но мальчонка, увидев, что бабушка ему пригрозила пальцем, тут же побежал к машине, только пыль за ним столбом… Дни стояли длинные и очень жаркие.

Зимой здесь тоже сильные метели, бураны свирепствуют, да и акман-токман2 в марте случается – многие деревни полностью засыпает сугробами.

А вот у самих-то, в Казахстане!.. В детстве сам был свидетелем и слышал – скольких целинников лишили жизни снежно-песчаные бураны! Как Фатима рассказывает, на башкирских землях тоже поднимали целину. Еще как! И здесь реки мелеют, на казахских степях происходит то же самое. По дороге останавливались на берегу озера Куйбагыр. Самое глубокое место, говорят, всего метра три. А раньше-то было десять и более метров…

На обратном пути Жаксылык снова завел разговор про затопленные могилы. Фатима все рассказывала, ничего не утаила…

Шамиль до меня дружил с одной девушкой, но у них ничего не вышло, потому что приехала я. А она всю жизнь была начальницей – то комсорг, то парторг, а в последнее время, до ухода на пенсию, возглавляла сельский совет. Правда, со всеми должностями достойно справлялась, да и семья дружная, крепкая у нее. Только вот одно «но»! Я уверена, что она мне всегда… будто бы мстила! Втихую, конечно же, чтоб другие не догадались. Хотя Шамиль старался и был достоин Почетной грамоты или же какой-нибудь путевки в санаторий – шиш! Не дождешься!

Её старший брат был руководителем солидного предприятия в райцентре. Возможности у предприятия были. Я нутром чувствовала, что только она вставляла палки в колёса – отговаривала брата. А так перед людьми все прекрасно, как говорится, помогала – участвовала в возведении дома – на публику работала. Да и когда Шамиль умер, тоже… Я не раз заходила в сельсовет, помогите мол, перенести могилу. Нет – и всё! Никак не смогла её уговорить, а она ещё обругала и выгнала. Говорит, мол, сколько можно тормошить покойного: из города привезли, а теперь раскапывать… Якобы свекровь моя не согласна. А свекрови-то моей девяносто три года: сегодня одно скажет, завтра – другое. Много ли памяти у бедняжки?..

Вот и заключила категорично эта бюрократка: «И не плачь, и не проси, у сельсовета на перезахоронение нет денег! И всё – точка!».

«Ох уж эти женщины! – подумал Жаксылык, стараясь не смотреть в сторону Фатимы. Не то, что под водой, даже на луне похорони мужа – всё равно будут ревновать, ни с кем не захотят делиться! Хотя и говорят, что ревность – это болезнь, но раз Всевышний дал людям это загадочное чувство – не зря, наверное. А может, только ревность и держит семейные корабли на плаву…»

Фатима, оказывается, не договорила:

С одной стороны, эта женщина вроде правильно утверждает, что под водой лодки, корабли, города, континенты лежат. К тому же, она пугает другими: «Если тебе поможем – другие скажут обязательно, чем Фатима лучше других, самая близкая для самого Господа Бога? Нынче ни колхоза, ни МТС нет… захочешь кого-нибудь нанять – от расценок упадешь»…

Поднялись на возвышенность, на более ровное место, и опять возобновилась грустная беседа… Дети же на заднем сидении – на седьмом небе от счастья.

Фатима, гостей на бишбармак позовешь завтра, ладно? Скорей всего, мы в обратную дорогу лишь к вечеру тронемся. На таможне у нас нет проблем – не придираются. Как только показал им ту фотографию, где мы с Шамилем, с барабаном – пропустили, отдав честь.

Фатима понимающе кивнула головой.

Сейчас предупрежу Олжаса и позвоню Алие. В Орске ждет она нас. На свадьбе были, дочь свояченицы там замуж выходит.

Пусть будут счастливы, – пожелала добра Фатима совершенно незнакомым людям. – Я вообще думаю, что судьба и счастье – близнецы…

Правильно, – подтвердил спутник и спросил: – Мечеть-то у вас есть? А мулдаке3?

Да, есть… В трёх километрах отсюда. В верхней деревне. Сельсовет, клуб, и фельдшер там, и школа тоже. А у нас только начальная была, и ту закрыли. Странные времена: на пятнадцать детей – один учитель; на три тысячи человек – одна библиотекарша, на столько-то больных – столько-то врачей…

А дома ли мулдаке?

Дома, наверное, у них ребенок родился в начале мая… Ты, ага, предлагаешь пригласить муллу на угощение?

Да, – сказал Жаксылык.

Очень даже кстати! Вот сначала детей домой заведу. Ой, девочка уже засыпает…

Приглашать гостей поехали Камиль, Айгуль и Олжас. Моложавый мулла с аккуратной бородкой: «Алхамдимуллах4! Раз уж кустанайский гость сам зовет – пойду обязательно, после вечернего намаза. Коли Айгуль обещает обратно привезти домой, как не идти, пойду. От такого приглашения грех отказываться, вот только проведу омовение… Если уж про Кустанай говорим, вспомнилось: мой дедушка в тех степных краях проповедованием занимался – ислам распространял, а ведь ему тогда еще и двадцати лет не было, такой джигит был. Великого поэта Акмуллу видел, познакомился с ним на байраме… В тридцать седьмом дедушку сослали в Кемерово, в шахте трагически погиб…»

 

 

* * *

 

После обильного застолья гости вышли во двор. От вечерних лучей заходящего солнца фотография Шамиля на памятнике словно ожила. Через открытое окно дома послышалась песня:

 

Одарила ты меня

Алым светом утра,

Словно всю красу степей

Собрала во мне…

 

Мой брат Шамиль пел от души, бывало, в гостях эту казахскую песню, сам же ещё и играл на баяне, эх! – соседский мужик, который в обед ловко завалил барана, грустно вспомнил – А жена его сильно скорбит… Она молодчина у нас! В прошлом году, кажется, из поселка один мужчина пришел свататься к ней. Хороший человек, не лентяй, трудяга. Бутылку распили, а я, дурак, обещал ему, мол, помогу. И зря! Она лишь посмотрела на жениха и сказала: «Я в свое время оседлала жеребца, так что мне ни к чему какой-то там ишак…»

Приоткрыв окно, супруга прикрикнула на него:

Ты, потише!.. Тридцать уже, а ума до сих пор нет…

Сосед после ее слов незаметно отошел подальше от дома и закурил.

Эту песню у нас все поют! Даже я немножко знаю, пою. А ещё: «В Казахстане, в Казахстане выросла казашка…» – вот так пел брат мой Шамиль!

Этому Жаксылык от души обрадовался.

Эх! Скажу без похвальбы… Один год мы в новогодний вечер украсили елку и всей ротой кофе пили с тортом в ленинской комнате в казарме. С замполитом вместе. А у меня день рождения как раз. Вот и Шамиль поздравил меня, спев эту самую песню…

Услышав воспоминания, рыжеватый мулла словно оживился. «Прекрасно! Ой, афарин5!» – и сполоснув из рукомойника руки, подправил темно-зеленую тюбетейку на голове. Затем подошел к памятнику, постоял рядом…

Наутро опять собрались за столом. Как предложил отец, Олжас, нырнув в пруд, должен был взять горсть земли с могилы. Фатима: «Наверное, от администрации разрешение надо…» Тут ж мулла, желая подчеркнуть свою значимость, сказал: «В таких ситуациях разрешение дает мечеть!..»

Но все-же решили заглянуть в сельсовет. Глава, избранный только в прошлом году, хорошо знал Шамиля и уважал его. Он сразу понял, что к чему, и, позвонив куда надо, дал разрешение. Даже обещал, что сам даст свою резиновую лодку. И посоветовал выбрать место на кладбище рядом с могилой покойной матери. Этому решению и мулла обрадовался, с удовольствием поддакнул.

В деревне слухи быстро распространяются: вскоре, после восхода солнца изрядное количество машин и мотоциклов потянулось к берегу пруда. Одни хотели помочь, а другие просто поглазеть и на лодке покататься до середины пруда.

Один раз нырнул Олжас, вынырнув, пояснил:

Надо бы чуть точнее!..

Держась за крепкие вожжи, поднялся наверх, взял правее, чуть подальше, и еще раз нырнул. Разноголосый говор возле столба Жаксылык толком не понял, но смысл четко уловил: его действия одобрили, и он обрадовался: «Когда Шамиля хоронили, народу было много, и сейчас тоже. Хороший он был человек…»

Интересно, кто ныряльщик?

Вот иномарка с казахскими номерами. Тот долговязый, говорят, сослуживец покойного…

Сын его ныряет, студент. Легкие хорошие: без гидрокостюма… три минуты уже под водой и хоть бы что, молодец!

А вдруг сом куснет, а!

Да ну, сом, он сам испугается, удерет…

В толпе стоит и сосед Фатимы, который вчера помог разделать барана.

Говорят, под водой – удивительный мир…

Ай да, молодец, все-таки полпакета земли вытащил!

На дне-то очень холодно, наверное. Налить бы ему стопочку, а?

Нельзя, кладбище рядом.

Олжас на берегу продырявил полиэтиленовый мешок, слил мутную жижу из него и передал мулле.

Жаксылык рано утром из хороших сруганых досок успел смастерить миниатюрный гроб – сейчас мешочек с землей положили туда и сверху прикрыли красной материей. У кладбища большой деревни идет траурный митинг. Народу очень много, выступающих тоже достаточно. Бородатый мулла, ветераны колхоза… Хотя и просили очень, Фатима не стала выступать. Всего лишь с благодарностью смотрела то на Жаксылыка, то на главу местного поселения.

Я на слово не мастак, скажу лишь одно, что Шамиль заслужил право лежать в нормальной могиле, под своим именем, – гость, взяв в руку шляпу, вышел на середину. Его попросили:

Агай! Пожалуйста, не спеша говори, ладно? Так лучше поймём!..

Жаксылык согласно кивнув, продолжил.

С Шамилем мы служили в технической роте отдельного батальона на БАМе, в самый разгар строительства. Нелегко нам пришлось: то жаркое лето, то холодная зима… Комаров, мошкары – тьма, тучами. Кошмар, одним словом. В роте около ста солдат из десятка наций. Хотя и подшучивали над нашим батальоном, что мы – «желдорбат», у нас тоже были штаб, солдатская столовая, клуб, гараж, продуктовый склад, склад вооружений и боеприпасов и, даже не поверите, гауптвахта. А если есть гауптвахта, значит, и самоволка тоже была… Форма была отличная, куртка черная, легкая, ремень белый, еды – навалом, ешь – не хочу! Один раз приезжал сам маршал Брежнев, генсек наш… Служба была не совсем лёгкой… Каждый день развод на плацу. Самодовольный и высокомерный начальник штаба частенько ставил Шамиля на сводный оркестр – по барабану бить. А вообще мы сварку производили, на компрессоре работали, возились с электрикой… Когда надо было – за рычаги трелёвщика садились. У обоих были аттестаты об окончании школы и профтехучилища. Полтора года служили без отпуска. В сухую осень объявили, что горит тайга, и нас погнали в лес. Я-то ведь степняк, неопытный в лесу, ну и нечаянно упал в горящую яму. Правая щека, руки, спина обгорели. Гусеничная танкетка повезла меня в санчасть, а там вызвали вертолет и… в госпиталь, а он в ста с лишним километрах от нас. Когда пришёл в себя – увидел Шамиля! Лежит и улыбается… Хотя ему и больно!.. Это сейчас все это просто: вон некоторые дамы почти каждый год лицо свое перекраивают… для красоты…

 

 

* * *

 

Батальон на плацу построен на утренний развод. Рядовой Шамиль Акчурин среди музыкантов, рядом с группой штабных офицеров. Барабанщик он. Киномеханик на флейте играет. Ефрейтор, который на самом деле – сапожник, играет на гобое. Солдат, который по службе просто аккумуляторщик, по тарелкам бьет…

Наш подтянутый, рослый командир производит разбор работ за прошлую неделю: за что-то хвалит, а за что-то поругает. Тем, кто участвовал в пожаротушении, от имени командования и лесничества объявляет благодарность.

К сожалению, – говорит мастер, – рядовой Турсунбаев попал в госпиталь. Сегодня оттуда позвонили: «Вашему бойцу живая кожа требуется». Поймите меня правильно, нельзя друга по оружию с обгорелым лицом домой отправлять, не то у нас у самих от стыда лица покраснеют!.. Операция предстоит, конечно, не из простых. Поэтому не приказываю, а прошу, кто хочет стать донором?

А далее начальник штаба:

Добровольцы, пять шагов вперед, марш!

После небольшой паузы, громко выдав барабанную дробь в честь своего выхода из оркестра, рядовой Шамиль Акчурин строевым шагом подошёл к командиру.

Барабанщик тоже степняк, что ли? – Нет, он с Урала! – негромко переговаривались между собой офицеры-штабисты.

После него замполит нашей роты, отчеканив шаг, встал перед барабанщиком. Затем еще семеро – узбеки, трое русских, один таджик и чеченец – вышли из строя. Роты, где служили в основном казахские парни, находились в командировке по подготовке трассы. Жили там в палатках. Если бы они были здесь, то точно все – без малого двадцать человек изъявили бы желание быть донором своему собрату. Тем более все они к Жаксылыку относятся очень уважительно. В сопровождении домбры, на концерте, посвященном Дню Победы, Турсунбаев исполнил отрывок из казахского сказания-улян. Всем понравилось. Сам он искренний, добрый, юморной… Видимо, учитывая его комплекцию, в гарнизонных учениях ему доверяли таскать тяжелый ручной пулемет.

Спасибо, встать в строй! После развода начальник санчасти на машине проводит вас в госпиталь. Это приказ! – сказал комбат.

А из восьми доноров по медицинским показаниям выбрали только Шамиля. И башкира положили в палату, где лежал бедолага казах. После процедуры обоих покатили в операционную…

 

 

* * *

 

После наркоза хотел было поблагодарить Шамиля, а он улыбается, хотя было явно видно, что тоже больно: «Вот так вот, брат, – сказал он. – Теперь будешь похож на человека. А то невеста отказалась бы от тебя. Теперь твое лицо – моя нога! Когда Алия будет целовать твоё лицо – ты особо не расписывай, что откуда, а то не станет тебя целовать…»

Народ, внимательно слушавший приезжего гостя, довольно расхохотался и зааплодировал. Всем пришёлся по душе рассказ про героизм Акчурина и его весёлый нрав. А гость из далекого Кустаная заторопился закончить свое выступление.

Он выписался из госпиталя через две недели, а я – через полтора месяца. У меня была возможность сразу уехать домой, но я отказался. Два года терпел, еще два месяца потерплю, решил я. Тем более еще нужно было время, как сказал Шамиль, чтоб стать похожим на человека… На дембельском параде порядка сорока солдатам и сержантам вручили медали «За строительство Байкало-Амурской магистрали». Нам обоим вручили!..

Собравшиеся снова зааплодировали. Кто-то из толпы передал ему букет цветов, Жаксылык положил его на гробик:

Я очень рад: Шамилю, оказывается, и за Чернобыль знак вручили!.. Вам всем огромное спасибо, что вырастили и воспитали такого человека и патриота, как Шамиль! Мир и достаток вашей прекрасной земле!..

После этих слов Жаксылыку почудилось отдалённая рассыпчатая барабанная дробь, и как будто бы всё тело его пронзил легкий электрический разряд… Представилось ему, что рядом с ним Шамиль бьет в свой барабан, и одет в свою черную куртку, опоясан своим парадным белым ремнем, и дыхание его парит на крепком сибирском морозце…

Представитель военкомата выступил и в конце добавил: «Мы сегодня с вами обновили могилу по-солдатски, ибо он дважды за свою короткую жизнь совершил человеческий подвиг…»

В свою очередь мулла тоже во исполнение своих обязанностей держал речь: сначала на арабском, а затем закончил её на башкирском: «Приветствую вас всех, мусульмане! Пусть будет доволен Аллах нами: и тех, кто покинул этот бренный мир до нас, и тех, кто покинет после нас! Аминь!..» – и прошел первым на кладбище. За ним Жаксылык, держа в руках маленький желтоватый гробик, с землей внутри, Олжаз с кем-то из местных несли памятник. Вслед деревенские мужики и мальчишки. А бывшая глава сельского совета появилась только после того, как начали сбор средств на оградку новой могилы Шамиля. И она положила больше всех…

 

 

* * *

 

Во дворе у Фатимы перед летним домиком стол ломился от угощения: бишбармак, каймак, кумыс, мед… Глава администрации подарил Жаксылыку фигурку беркута, искусно вырезанную из липы учениками местной школы, а Олжасу преподнес фигурку лося, и сказал: «Прилетайте к нам, как этот беркут и прибегайте, как этот лось, мы будем всегда вам рады!..»

Набравшая было скорость иномарка вдруг остановилась и повернула обратно. Жаксылык, лихо выскочив из машины, подбежал к стоящему среди провожающих Камилю и надел поверх его красной бейсболки казахскую национальную шляпу – «айыр калпак» и поспешил обратно к машине, словно не желая видеть горестные и в то же время благодарные слезы на глазах Фатимы и Айгуль…

 


1 Курут – башкирская национальная еда. Сухой кисломолочный продукт, который представляет собой нечто среднее между сыром и творогом. Талкан – башкирская национальная еда. Продукт из пророщенного зерна ячменя, овса, пшеницы, измельчённого до состояния муки. Его используют для приготовления напитков каши, других блюд.

2 Акман-токман – последний буран в марте, в котором, по преданию башкирского народа, погибли два родных брата Акман и Токман.

3 Мулдаке – мулла.

4 Алхамдимуллах (башк.) – Слава Аллаху.

5 Афарин – возглас одобрения (башк. яз.).