Благие намерения

Благие намерения

Повесть

- 1 -

 

Дом был пятиэтажный панельный с четырьмя подъездами по пятнадцать квартир в каждом. За такими закрепилось название «хрущёвка», хотя здание было построено в семидесятых. Ирина рассчитывала на шесть тысяч, но некоторые жильцы оказались настоящими жмотами, и вышло меньше.

Как-то в июле, спрямляя путь, шла домой от трамвайной остановки дворами. Впереди семенили две молодушки в обтягивающих джинсах и куцых кофтёнках, оставлявших на обозрение полоску кожи. Подруги, занятые собой, загородили дорожку, пролегавшую между двумя рядами вязов, обогнать их не было никакой возможности, и Ирина поневоле замедлила шаг, слушая болтовню. Та, что толкала перед собой детскую коляску, жаловалась товарке:

- С этой лестницей Белобрысая Стерва достала уже.

- Почему стерва? – со смехом спросила подруга.

- Её весь подъезд так зовёт. Полтора года живёт, на два раза со всеми соседями перессорилась. Привязалась с этой лестницей, прямо проходу не даёт. Вот, почему я её не мою. Я ей говорю: «Давайте я вам сто рублей в месяц буду платить, а вы мойте за меня». Так она зашипела от злости, как гадюка, думала, ужалит сейчас.

- Вы и, правда, наняли бы какую-нибудь женщину, и горя не знали. Сейчас многие так делают.

Подруги заговорили о мужьях, дорожка вышла к проезду у дома, и Ирина пошла своей дорогой. Деньги были нужны позарез. Быстро прикинула – шестьдесят квартир – шесть тысяч. Невелика сумма, да что делать, может, ещё подработка подвернётся. Что ж она, за пару часов подъезд не вымоет? Поднапрячься и быстрей управится.

 

У среднего подъезда, второго слева, коротали время четыре пенсионерки. Две сидели на лавочке, третья, с туго набитым пакетом в руках, стояла. Очевидно, возвращалась из магазина да зацепилась языками с соседками. Четвёртая в затрапезе в жёлтых перчатках, стояпа согнувшись среди жёлтых лилий, выдёргивала сорняки из клумбы. Ирина, придав лицу добродушное выражение, приветливо поздоровалась, спросила:

- Женщины, вам не надо лестницу в подъезде мыть?

Пенсионерки смолкли, с минуту разглядывали искательницу места уборщицы. Очевидно, образ уборщицы в их представлении отличался от вида обратившейся к ним молодой женщины.

- С таким-то маникюром полы мыть? – прищурившись, спросила стоявшая, перехватив пакет другой рукой.

Вот же ехидина!

- Ничего страшного, я перчатки надену, - быстро ответила Ирина, удерживаясь от колкого тона.

- Погодите, Нина Павловна! – дама интеллигентного вида в очках с тонкой оправой, одетой в длинный сарафан, с белоснежными седыми волосами, уложенными в высокую причёску, одёрнула товарку. – Что вы предлагаете, и что хотите получать за свои труды?

Дама обратила к Ирине лицо с крупными чертами, покрытое мягкими морщинами, посмотрела тёплым взглядом.

Ирина выпалила заготовленный ответ:

- Один раз в неделю подметать, один раз мыть. Оплата – сто рублей с квартиры в месяц.

Женщина несколько робела и, чтобы скрыть робость, говорила твёрдым голосом, вызывавшим у собеседниц неприятие.

- Штой-то, милая, много запрашивашь, - садовница выпрямилась, развернулась лицом к товаркам, почесала тыльной стороной ладони нос, второй рукой потёрла поясницу. – Это ж, сколько в год выходит? Это ж в год я должна тыщу двести отдать, чтоб ты раз в неделю шваброй помахала? Не-е, полсотни, на больше я не согласная.

- Ну, на полсотни я не согласна.

Ирина улыбнулась нервно, коснулась пальцами виска. Повернулась, чтобы уйти. Враждебности не ожидала. Будто она мошенничала. Деньги нужны, но работать за гроши обидно и унизительно.

- Постойте, милочка, не уходите, - остановила седовласая. – Лично я на сто рублей согласна. Мне самой трудно лестницу мыть. Но другим сто рублей дороговато. Я вас понимаю, пятьдесят рублей, это, конечно, маловато. Мы вот, что сделаем. Вы оставьте свой телефон, мы обсудим, и я вам позвоню. Вас как зовут? Меня – Зоя Фёдоровна.

Ирина назвалась. На листочке из блокнотика написала свой номер телефона.

- Только вы, пожалуйста, не затягивайте. Мне подработка нужна, если вы не согласны, я в другом месте искать буду.

- Думаю, за три дня управимся, - пообещала Зоя Фёдоровна и улыбнулась по-доброму.

Ирина попрощалась и отправилась домой.

Это, что ли, «Стерва Белобрысая»? Как-то не похожа.

 

Неожиданное предложение всколыхнуло общественную жизнь дома. Не откладывая дело в долгий ящик, Зоя Фёдоровна взялась провести опрос, дабы совместными усилиями нанять уборщицу и содержать дом в чистоте. Сорок один год Зоя Фёдоровна проработала учительницей математики. В доме обосновалась со дня заселения, и пользовалась всеобщим уважением. Как человек, признанный мудрым и опытным, разбирающимся в человеческих привычках и слабостях, нередко улаживала ссоры молодых и не очень супругов, когда дело доходило до отъезда «к маме», «моё терпение лопнуло», «завтра же подаю на развод». Но при всём уважении, во мнении большинства народонаселения как человек практический веса не имела, ибо «жизни не знала». Зоя Фёдоровна была со всеми ровна и вежлива и даже в минуты волнения и досады не говорила общеупотребительные слова, кои считала бранными. Это ли не свидетельство полного незнания жизни. Лет пятнадцать назад Зоя Фёдоровна овдовела. Как это нередко случается, у нормальных родителей отпрыск вырос довольно беспутным. Возраст сына перевалил за сорок, после нескольких скоротечных женитьб жил наездами в родительском доме. Работал Стасик вахтовым методом где-то на северах. Где и кем доподлинно никто не знал. Зоя Фёдоровна, женщина общительная, говорить на эту тему не любила. Приехав на побывку, Стасик заваливал мать подарками – букетом роз и коробкой шоколадных конфет. На второй день начинал пить. Пил по-чёрному, до беспамятства. Зоя Фёдоровна, закусив губу, задыхаясь, и взвалив сыночка на плечо, доставляла бесчувственное тело домой. Протрезвев, тихо и мирно прожив у матери несколько дней, Стасик исчезал, и появлялся в самом жалком состоянии дней за пять до отъезда на вахту. Зоя Фёдоровна вызывала чародеев из платной клиники и те приводили бедолагу в нормальное состояние. И лечила, и отправляла Стасика на вахту Зоя Фёдоровна на свои деньги. Неделю после отъезда сына несчастная мать не выходила из квартиры.

По поводу оплаты труда уборщицы Зое Фёдоровне высказывались различные мнения. Большинство сходились в одном: «Да ради бога, только бы убирала, как следует, но платить не больше ста рублей». В этом деле требовалось единогласие, если девяносто девять человек согласятся, а сотый откажется, своим отказом наложит «вето», и вся затея рухнет.

Иннокентий Афанасьевич из четвёртого подъезда, плюгавый человечишка с длинным вислым носом и прилипшими ко лбу волосиками, требовал порядка и справедливости.

- Вот мы живём втроём, а над нами – пятеро. Почему мы должны платить одинаково? Во всём должен быть порядок и справедливость. Платить надо по количеству жильцов в квартире.

Его сосед, чернявый парень лет тридцати с неумытым лицом из-за образцовой трёхдневной щетины, мощным выступающим подбородком и широко расставленными карими глазами, ёрничал:

- Правильно глаголешь, Афанасьич! А ещё лучше выдавать шагомеры и норму устанавливать, чтоб не шастали взад-вперёд без толку.

На разумные доводы Зои Фёдоровны, что при таком способе расчёта потребуется особый работник для учёта жильцов, Иннокентий Афанасьевич водил вислым носом, вздевал указующий перст и стоял на своём:

- Во всём нужны порядок и справедливость! А от уравниловки мы, слава богу, избавились!

Были и другие мнения, превращающие простое дело в путаницу и неразбериху.

- Я вот в однокомнатной квартире живу. Почему должна платить одинаково с двухкомнатниками? – возмущалась трудолюбивая цветоводка. – Нет, я на такое не согласная. Я должна меньше двухкомнатников платить. Я и так ради всех стараюсь. Никто за цветами не следит, одна я карячусь.

- Уж ни скажи! – возмутилась Нина Павловна. – Одна она карячится! Надо же! Да я вчера, если хочешь знать, дюжину одуванчиков выковыряла. Ты почто их оставляешь?

Зоя Фёдоровна только руками разводила, столкнувшись с таким «плюрализмом мнений». Порядок навела Белобрысая Стерва.

Нина Анатольевна Ревякина жила на пятом этаже на одной площадке с Зоей Фёдоровной.

Многие гомо сапиенсы по своему внутреннему складу ищут причины своих бед вовне. Для одних это супруги – «всю жизнь на тебя, ирода положила, а ты-и-и…», «всю жизнь мне испакостила, да, если бы не ты-и-и…». У других во всём виноваты хитроумные евреи или «коммуняки» - при них зарплаты были низкие, поэтому теперь пенсии маленькие. Ещё у других, преимущественно людей среднего возраста, в бедах их детей виноваты пенсионеры – пенсию получают, ещё и работают, молодым устроиться некуда. Если провести тщательный разбор всех бед и отыскать виновников, то и выйдет, всякий человек перед кем-нибудь да виноват. Для Нины Анатольевны во всём виноваты были «грёбанные интеллигенты», о чём она громогласно объявляла при всяком удобном и неудобном случае. Зоя Фёдоровна относилась к последней группе. Нину Анатольевну прямо-таки тошнило от её бесконечных «пожалуйста» да «спасибо». Чувствуя к себе никак не объяснимую враждебность, Зоя Фёдоровна сторонилась Нины Анатольевны, чем подчёркивала заносчивость «грёбанной интеллигентки» перед «рабочим человеком». Отношения между соседками сложились напряжёнными и находились в состоянии вооружённого невмешательства. Однажды невмешательство было нарушено самым скандальным образом. В тот день Стасик находился дома на побывке. Поздно вечером с шумом и грохотом вернувшись домой после встречи с такими же неприкаянными душами, и, не сумев попасть ключом в скважину, принялся колотить в дверь ногами. Усугубив дебоширство, бросил окурок прямёхонько на резиновый коврик перед дверью соседки. На следующий день, не стесняясь в выражениях, Нина Анатольевна учинила разнос соседке за полуночный шум и особо за окурок на своём коврике. (Сама женщина «от станка», покуривала, но разбрасывала окурки в особых случаях, делая себе поблажку). Стасик объявился через три дня. Раздосадованная родительница, уставшая от беспробудного пьянства сыночка, на которое не действовали никакие меры, попеняла на его поведения, из-за которого вынуждена сносить оскорбления. Стасик, до глубины души уязвлённый непочтительным отношением к матери, долбил каблуками в дверь соседке, обещал переломать руки-ноги, выбросить из окна и называл стервой белобрысой. Нина Анатольевна во время этого буйства затаилась на кухне, не издавая ни звука. И пока сердитый сосед не отбыл в дальние края, держала себя ниже воды, тише травы. Сама «стерва белобрысая», взвалившая на свои слабые плечи обязанность блюсти порядок в подъезде, в котором преимущественно живут «грёбанные интеллигенты», имела одну невинную слабость, по непонятной причине вызывавших возмущение у этих самых «грёбанных интеллигентов». Раз в один – полтора месяца «расслаблялась по полной» с двумя закадычными подругами. (Возможно, подруги устраивали «расслабуху» по очереди друг у друга). «Расслабляться» приятельницы начинали часов в восемь вечера, и предавались этому приятному занятию до двух – трёх часов ночи. Затейщицы ни в чём себя не стесняли, разговаривали во весь голос на наречии подворотен, по кобылячьи ржали, надымив в квартире, выходили на лестничную площадку, не затрудняя себя с окурками. Дойдя до определённого градуса, пели под караоке. На возмущённые замечания соседей, Нина Анатольевна презрительно отвечала: «Что ж рабочему человеку и отдохнуть культурно нельзя? Пошли вы все». При этом каждому соседу прямой речью сообщала свой особый адрес, по которому тому следует отправиться. Сосед с пятого этажа со смежного подъезда как-то пригрозил вызвать милицию. Белобрысая Стерва быстро его укротила:

- А я напишу заявление, что ты педофил! Видела, видела, как ты маленьких девочек конфетками приманивал.

- Да как вы смеете! – запинаясь, произнёс он, отходя от столбняка, и сделал непростительную ошибку, начав оправдываться: - Это соседская девочка, мы семьями дружим, я часто её угощаю.

- Ага, следователю будешь объяснять. Знаем, знаем, зачем уроды вроде тебя девочек конфетами угощают.

Издавая нечленораздельные звуки, сосед удалился в свою квартиру дослушивать пение под караоке.

Вклинившись в обсуждение животрепещущей темы, Белобрысая Стерва назвала жильцов дома «грёбанными интеллигентами», способными только воду в ступе толочь. Сказала и другие обидные слова о «наших людях», которым нельзя позволять думать, а надо только приказывать. Высказав общие пожелания, объявила, что платить уборщице будут по восемьдесят пять рублей с квартиры, все причиндалы за её счёт. Рыпнувшегося Иннокентия Афанасьевича, возмущённого попранием его свобод и прав, утихомирила в наступательной манере:

- К тебе гости табунами ходят. Сама видала, кто за ними мыть будет?

- Какими табунами? – опешил Иннокентий Афанасьевич. – К нам гости два раза в год на дни рождения ходят.

- Ага, вчера ты супружнице днюху справлял, завтра себе справишь, а послезавтра кому – папе римскому? Плати и не кочевряжься.

С цветоводкой поговорила по-свойски.

- Ты, Романовна, по жизни такая тупая или прикидываешься? Кого ты несёшь, какая разница, какая квартира?

Во всех подъездах развесили объявления и споры прекратились. Взяв у Зои Фёдоровны телефон, Ревякина сама позвонила Ирине, и объявила волю коллектива, та согласилась.

 

Продолжение повести Александра Коломийцева

Читайте в Электронном приложении к №44-45 «Огни над Бией» - 2018