Большая литература: смена курса или трансформация?

Большая литература:

смена курса или трансформация?

В конце октября 2019 года на тематической встрече в Санкт-Петербурге писатели и представители издательства «Астрель-СПб» обсуждали перспективы жанра хоррор в России и в мире. В ходе полемики я задал уважаемым экспертам вопрос о наблюдаемом мной снобизме авторов «большой российской литературы» по отношению к литературе жанровой (в том числе и хоррору).

В ответ прозвучали достаточно общие фразы — да, мол, такое явление, действительно, имеет место быть, однако сейчас, вот прямо в наши дни, ситуация меняется в силу общей гибридизации жанров, смешения условно высокого и низкого в литературе. Мол, и за примерами далеко ходить не надо: «славянское фэнтези» Андрея Рубанова «Финист — ясный сокол» стало лауреатом «Нацбеста-2019», «магический реализм» Евгении Некрасовой «Калечина-Малечина» — в шорте «Большой книги», на типичный хоррор-роман «Вьюрки» Дарьи Бобылёвой пишет вполне себе доброжелательную рецензию известный литературный критик Галина Юзефович и т. д.

На этой же встрече Александр Прокопович, главный редактор «Астрель-СПб», вскользь упомянул о том, что институциональной закрытости (в том числе и от проникновения других жанров) у премиальной «боллитры» нет хотя бы потому, что на самом деле написать большой русский роман сегодня способны от силы человек десять-пятнадцать, чьи имена хорошо известны, и оттого со стороны складывается впечатление ложной закрытости и тусовочности…

Что бы конкретно ни подразумевали эксперты и книгоиздатели под определением «большой русский роман», понятно одно — имеется в виду нечто, относящееся к современной интеллектуальной (или выглядящей таковой) прозе крупной формы. Людей, работающих в этом жанре, у нас, действительно, не так уж много; но и книги их на российском рынке не особо заметны, что обусловлено, кажется, тем, что группка крупных прозаиков, претендующих в будущем на место классиков, на самом деле работает с темами явно мелкими, никак не отражающими тенденции общероссийских реалий. Так ли это на самом деле? Если так, то в чем причина качественного сужения тематического поля большого русского романа? Возможен ли он вообще в условиях новой высокотехнологичной интернет-реальности?

Попробуем разобраться в этих вопросах, заодно рассмотрев возможные причины падения интереса к большому русскому роману.

Современная российская интеллектуальная проза никому не интересна

Это довольно расхожий тезис, активно тиражируемый следящими за литературным процессом неравнодушными людьми; давайте для начала посмотрим, подтверждается ли он цифрами статистических исследований.

В России уже не первый год закрываются книжные магазины1, а количество потребителей массовой низкосортной «литературы» интернет-порталов наподобие Litnet постепенно растет2. Впрочем, читателей электронной литературы (не только самиздата) вообще становится больше — эксперты холдинга «Эксмо-АСТ» прогнозируют, что к 2022 году обороты российского книжного рынка вырастут до 88 млрд рублей, а основными драйверами продаж станут как раз электронные и аудиокниги3.

Очевидно, что у нас аудитория условно качественной интеллектуальной литературы сравнительно невелика — по данным опроса ВЦИОМ, современная российская художественная проза не входит в топ жанровых предпочтений читателей4.

А прошлогодний вциомовский опрос показал, что художественную литературу вообще читает треть всех респондентов, но это в целом, — статистику же по сознательному выбору книг из разряда отечественной «большой литературы» найти не удалось. В топовой десятке книг с наиболее крупными тиражами не присутствует ни один писатель из интеллектуально-премиального сегмента — об этом говорят все те же цифры доклада Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям (зато вот уже который год в топе лидирует Дарья Донцова). Если честно, довольно грустная картина…

В чем же причина отсутствия интереса читателя к хорошей современной русской прозе? Каких-либо глобальных опросов, затрагивающих эту тему, отыскать опять же не удалось, однако мне показались весьма любопытными и симптоматичными мнения активных пользователей портала Livelib семилетней давности (с тех пор, согласитесь, мало что изменилось в целом, а тенденции, наметившиеся в то время, сейчас продолжают развиваться).

Дальше я просто приведу несколько показательных цитат из обсуждения, озаглавленного «Русская литература сегодня, или почему мы мало читаем отечественных авторов?»5.

Пользователь Medulla: «Понимаете, для меня в литературе очень важно, какие темы поднимаются, насколько они перекликаются с моим внутренним миром, насколько автор желает разговаривать со мной как с читателем, какие вопросы современности поднимаются, насколько полно отображается тот мир, в котором я живу. И, как оказалось, именно зарубежные авторы наиболее полно отражают те процессы в обществе, что сейчас происходят, предлагая вместе с ними поразмышлять об этом, то есть включают читателя в процесс постижения современности и себя самого. А вот русская литература, увы, многое утратила, превратившись либо в дешевку, либо в пошлость. Так вот, современная русская литература утратила:

1. Свои литературные традиции, то есть корни.

2. Утратила внутренний диалог с читателем.

3. Те вопросы, которые она поднимает, абсолютно не интересны в свете нового времени.

4. Самое главное, что она утратила — искренность, человечность и умение смеяться над собой. Потому как берешь в руки Лескова или Гончарова — душа же отдыхает, да и вопросы бытия поднимаются вечные».

Пользователь Flegmatichka: «В наших современных книгах все всегда плохо, скучно и нудно; авторы часто стремятся эпатировать читателя за счет каких-либо бессмысленных гадостей, любят истерики и соплежуйство, но при этом жутко оторваны от реальности».

Пользователь Victory81: «У меня, к огромному сожалению, есть некое предубеждение в плане современных отечественных авторов. Мне иногда кажется, что если русская классика вышла из “Шинели” Гоголя, то многие современные авторы вышли из “Москва — Петушки” Венечки Ерофеева. А я эту книгу не переношу… Но не переношу, как не переношу запах перегара. И в современных текстах мне часто мерещится тот же привкус местечковости, коммуналки, нестираного белья, водки и безнадеги.

Плюс каждая вторая аннотация к современным русским авторам начинается со слова “постмодернизм”. Для меня это — как красная тряпка для быка. И сигнал, что сейчас будет та же местечковость, коммуналка и водка, только приправленная сексом, доморощенной похмельной философией и игрой с красивыми словесами. А истории не будет. Совсем».

Подчеркну — по теме высказываются люди, привыкшие читать не ширпотреб, а мировую классику, и современная русская литература для них — это «плохо, скучно и нудно», это «привкус местечковости, коммуналки, нестираного белья, водки и безнадеги», и это литература, утратившая корни и забывшая традиции. В связи с последним, кстати, примечателен еще один комментарий, автор которого пытается объяснить специфику современной русской прозы влиянием советских идеологических тисков.

Пользователь Mavka_lisova: «Советская литература, при всех ее плюсах, сделала одну огромную “бяку” — она жестко табуировала не только многие темы, но и регламентировала жанры, отсекала “неправильные”, с ее точки зрения, стили и т. д. (взять, к примеру, того же Кима). То есть мы не отрывались от корней, это те самые корни, но они прошли через советскую почву и видоизменились. Что мы имеем в итоге? Страшную “вторичность” того, что сейчас пишут. Мы пытаемся наверстать упущенное, и потому, возможно, и поднимаются темы не вполне актуальные».

Конечно, приведенные высказывания хоть и активных, но явно непрофессиональных читателей (и уж тем более — не признанных экспертов литературного процесса!) нельзя представлять в качестве трендообразующих, однако и в такой выборке преобладает негатив по отношению к современным авторам, сигнализируя, что проблема имеет место быть.

Подытожить я хочу собственными впечатлениями от прозы, прочитанной в русских толстых литературных журналах за прошлый год: подавляющее большинство произведений окрашено в сумрачно-депрессивные тона страдания и беспросветной хтони, а редкие примеры более-менее нейтральных по настроению текстов пропитаны тем не менее «благодатным» духом тоскливого быта условно маленьких людей, постоянно употребляющих наркотики и алкоголь (не хочется разводить излишнее моралите по этому поводу, но — доколе?).

Как бы в оправдание выбираемой эстетике безотрадности некоторые писатели в интервью рассказывают о том, что драма питает саму атмосферу большой русской литературы. Положим, что так, — но именно драма! А банальная чернуха, детальное смакование насилия, бесконечные описания алкогольных и наркотических опьянений, сексуальных извращений — это что, необходимые и обязательные признаки драмы? Как-то сомнительно…

Зацикленность на откровенной безысходности, атмосфера вечной депрессии и безнадеги, отсутствие вразумительного сюжета — все то, что писатели и критики считают определяющими признаками большого современного русского романа, на самом деле и отвращает людей от чтения этого самого романа. Причина вполне понятна: нелегкая жизнь среднестатистического российского обывателя не располагает к тому, чтобы дополнительно окунаться в «черные миры» большой литературы. Поэтому даже любители чтения, привыкшие отдыхать с книгой, выбирают что-то попроще — легкое детективное чтиво, непритязательную фантастику, сопливо-розовую женскую сентиментальщину, а молодежь так и вовсе живет в низкосортных мирах LitRPG-порталов наподобие Author.Today и т. д.

Современная российская интеллектуальная проза в силу своей специфичности действительно не интересна широкому кругу читателей…

Современность в литературе: как объять необъятное?

В последние годы в среде литературных блогеров все чаще говорят, что интерес к хорошей интеллектуальной российской прозе можно вернуть, если писатели обратят пристальное внимание на социальное осмысление окружающей нас реальности.

Всю проблематику, связанную с трудностями написания остросоциального романа, неплохо препарирует в своей небольшой статье Полина Бояркина, главный редактор литературного журнала «Прочтение»6.

Выделяя в качестве основного вопрос понимания современности, Полина верно говорит об изменении темпа жизни и человеческого самоощущения в ней — все актуальные новости люди получают в течение пары минут после того, как случилось то или иное важное событие, а писателю для того, чтобы разложить это на смыслообразующей полочке, потребуется не меньше года, поэтому вышедший роман уже сразу будет устаревшим, он потеряется в информационных волнах, ежедневно накрывающих нас.

Я ни в коем случае не антрополог и не социолог, но видятся мне в этом изменении способов потребления информации через Интернет поистине эволюционные сдвиги, влияющие на мозг физиологически. И кто знает, к чему это приведет? Как с учетом находящегося в непрерывном развитии технического прогресса будет выглядеть человек лет через сто, какими способами будет получать информацию? И будет ли вообще существовать в привычном нам виде литература — любая?

А Полина Бояркина проблему осмысления литературой реальности в итоге связывает с невозможностью определения ощущения современности, и это действительно так, поскольку современность как явление, данное нам в ощущениях, перестала казаться чем-то более-менее однородным, одинаковым для сколько-нибудь больших социальных групп. Если взять новостную ленту любого пользователя любой социальной сети, то мы получим уникальный информационный пузырь, который даже мировоззрение самого пользователя выражает лишь отчасти (но так или иначе эта лента формируется из вкусов и пристрастий конкретного индивида).

По сути, Интернет впервые в истории человечества дал наглядное представление о том, насколько мозаичен и сугубо субъективен в глазах смотрящего, казалось бы, общий для всех, одинаковый мир. Всё иллюзия — нет ничего общего, есть около восьми миллиардов точек зрения на всё-всё-всё, и нельзя сказать, что какая-то из них важнее и объективнее другой. У всех свое представление о прошлом, о будущем — что уж тут говорить о современности?

И в свете этой прикладной теории относительности роль литературы как сколько-нибудь объединяющего, объясняющего, систематизирующего гуманитарного явления, скорее всего, утрачена. Это А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой могли своими произведениями формировать представления о современности, поскольку вокруг них лежали тысячи километров пространств, до которых письма, документы и газеты добирались неделями, — в таких условиях некое представление об общей российской действительности могло держаться годами, если не десятилетиями (застывшая в консервативно-охранительском болоте николаевская Россия никуда не двигалась из «современности» именно десятилетиями). А попробуй сформировать (и удержать хоть на пять минут!) что-то незыблемое в то время, как у тебя в соцсетях и мессенджерах одна за другой выскакивают новости, постоянно корректирующие, дополняющие или вообще меняющие картину мира…

Стоит ли удивляться, что среднестатистического россиянина сегодня нисколько не волнует переработанная большим романом современность? У каждого она своя, особенная, и менять ее под влиянием книги (которую еще нужно прочитать!) он не будет, ему достаточно залезть в новости на Яндексе или в блог любимого автора, чтобы все про все понять — за пять минут, как говорится, без СМС и регистрации, дешево и сердито.

Наблюдения за актуальными трендами окололитературной жизни последних лет выявляют периодические всплески рассуждений на темы личных и социальных травм, переосмысления трагических страниц прошлого (литература условного направления «памяти памяти») — обо всем этом так или иначе говорят именно современные интеллектуальные романы, большая литература. Но насколько далеко эти рассуждения выходят за рамки того же писательского Facebook или Telegram? Интересны ли эти разговоры обычному, массовому читателю?

Вопрос хороший — но ответ на него, боюсь, не понравится ни писателям, ни тем, кто рассуждает о них во время открытых встреч, круглых столов, обсуждений премиальной литературы и прочих ток-шоу.

О чем рассказывают книги премии «Большая книга»

К слову, о премиальной литературе. Казалось бы, именно в списках произведений, номинированных на «Нацбест», «НОС», «Большую книгу», должны присутствовать тексты, действительно осмысляющие нашу современность, рассказывающие о чем-то важном для нас. Так ли это на самом деле?

Попробую коротко проанализировать шорт-лист «Большой книги — 2019» исключительно ради того, чтобы вместе с вами попытаться оценить масштаб и глобальность текстов, которые засветились в рамках премии. Итак!

Сухбат Афлатуни, «Рай земной» — история о судьбах двух не очень-то счастливых женщин. Хотя в романе и затрагивается тема репрессий, судеб польского народа (то самое «памяти памяти»), но все это как-то урывками, без глубокого погружения и, скорее, ради передачи специфической атмосферы.

Ольгерд Бахаревич, «Собаки Европы» — белорусский взгляд на «имперские поползновения российского Райха» (так по тексту, не я придумал) в сторону маленького гордого соседа. Тема вроде глобальная, но подача — с оттенком провинциальных боязливых комплексов, местами к тому же присутствуют элементы индивидуальной авторской прогностической фантастики.

Евгений Водолазкин, «Брисбен» — вот книга, в которой мелькает немало значимых вроде бы деталей из прошлого и почти настоящего: события августа 1991 года, киевский майдан, аллегорические символы судеб двух братских народов, — и все бы хорошо, но как-то мелковато, если честно, впроброс, скомканно и будто конфузливо, масштабности в романе нет и близко…

Александр Гоноровский, «Собачий лес» — это просто легкий хоррор в рамках советского мира начала 1960-х, без претензий на актуальное высказывание и глубину проработки хотя бы всплывающей в тексте темы тех же лагерей.

Линор Горалик, «Все, способные дышать дыхание» — история, происходящая в мире постапокалипсиса, где животные заговорили и, видимо, обрели немного разума. Попытки некоторых критиков вычитать в книге Горалик проблему выходцев из стран третьего мира мне кажутся несостоятельными — Линор просто искренне любит писать про животных вообще.

Олег Лекманов, Михаил Свердлов, Илья Симановский, «Венедикт Ерофеев: посторонний» — исключительно биографический non-fiction с попыткой описания и осмысления малейших подробностей жизни писателя. Очевидно, что это и близко не про современность, не про актуальность, хотя именно вокруг данной книги и самой личности героя среди пользователей соцсетей возникают наиболее бурные дискуссии.

Евгения Некрасова, «Калечина-Малечина» — жизнеописание школьницы, перекраивающей свою нелепую и грустную жизнь с помощью магии кикиморы, возникшей из-за печки; всего лишь частная история, которая в лучшем случае поднимает вопрос школьной травли, еще одной модной темы в литблогерской среде.

Алексей Сальников, «Опосредованно» — роман о судьбе вроде бы небездарной поэтессы, зарывающей свой талант в чулане под спудом семейно-бытовой круговерти; локальная вещь без попытки вырваться на простор где бы то ни было.

Роман Сенчин, «Дождь в Париже» — еще одна сугубо субъективная история об откровенном неудачнике, живущем под кайфом беспрерывной рефлексии по поводу дурацкой своей жизни.

Григорий Служитель, «Дни Савелия» — легкий котяшный трип по улочкам современной нам Москвы, и все бы хорошо, но коты как-то пока не умеют особо задумываться о важном и масштабном в системе общечеловеческих взаимоотношений…

Вячеслав Ставецкий, «Жизнь А. Г.» — книга, полная магически-пространственного реализма из параллельной вселенной, где испанского диктатора катают в клетке по улицам городов. Книга хорошая, но бесконечно далекая от российских реалий (разве что на секундочку увидеть аллюзии на нашего, доморощенного как бы диктатора — но это совсем уж притянутая за уши ерунда).

Гузель Яхина, «Дети мои» — горестная повесть о судьбе поволжского немца в суровые сталинские времена бесконечной коллективизации-индустриализации и завинчивания гаек перед войной с нацистами; мне кажется, довольно слабое произведение, местами превращающееся в откровенно неудачную сказку.

Что же получается? Двенадцать лучших (видимо) на сегодня русских книг — и ни одна из них даже не пытается более-менее полноценно отрефлексировать современность или хотя бы притвориться важным высказыванием. И это — в премиальном топе, это, так сказать, самая сочная выжимка из большой литературы. Да, про личные и исторические травмы есть (сплошная радость для литблогеров), а вот так чтобы рассказать нам все про нас же самих здесь и сейчас — не получается ни у кого. Видимо, и правда нет на это внешнего спроса у читателей, нет внутреннего запроса и у самих писателей — здесь какой-то полный и абсолютный компромисс…

Взгляд оптимиста: в ожидании новой большой литературы

Неужели же все так грустно и большому интеллектуальному русскому роману можно сказать «до свиданья»? На данном этапе исторического развития страны, при сегодняшнем неровном литературном движении и стремительной эволюции интернет-технологий — скорее всего, да. Нет нынче в Отечестве пророков, которые смогли бы охватить ясным взором нечеткую картинку современности и припечатать ее точным диагнозом, сразу указав дальнейший путь к выздоровлению… Что же есть и будет вместо этого?

Попробую погадать на кофейной гуще, вернувшись к тому, с чего мы начали разговор: к абсолютной гибридизации жанров с уклоном в бытовую фантастику и магический реализм — это то, что заметнее всего в текстах писателей моего поколения, хотя тут, на самом деле, обозначать конкретные возрастные пределы сложно в силу определенной условности прозы 20—30-летних.

Анализом текстов молодых авторов занимаются многие книжные блогеры и критики, интересующиеся современной русской литературой. По инициативе литобозревателя Владимира Панкратова в прошлом году была организована премия ФИКШН35, имеющая основной целью, так сказать, подсветку имен молодых авторов, — и первый сезон премии вызвал большой интерес среди активных представителей писательского сообщества.

Дебатируя во время составления шорт-листа, члены жюри попробовали выделить основные черты, присущие произведениям авторов, чей возраст — до 35 лет; так, Сергей Лебеденко, книжный блогер и начинающий писатель, утверждает, что «миллениалы перепридумали литературу», что, в отличие от глобального нарратива, присущего произведениям более зрелых авторов, миллениалы занимаются локальным картографированием окружающей реальности, и микроуровень в молодежной литсреде сегодня более востребован, чем что-то обобщающее, крупное и оттого — схематичное, шаблонное.

Второй, сугубо субъективный тезис Сергея о том, что женщины пишут лучше мужчин, сразу опустим и обозначим третий — важный, имеющий непосредственное отношение к теме этой статьи: молодые не боятся эксперимента, в том числе и жанрового заимствования. Наблюдается гибридизация жанров на уровне смешения даже fiction с non-fiction — получаются довольно любопытные образцы работы с документальной прозой (в качестве примера приведена повесть Ольги Брейнингер «Visitation»). Сергей Лебеденко также предполагает, что появление большого количества фантастических книг российских авторов-миллениалов неслучайно: писатели через отказ от реальности пытаются осмыслить микроистории на фрагментарном уровне, увидеть через фантастическую призму малого что-то большое, имеющее значение для определенной социальной группы7.

Собственно, эти тезисы вполне согласуются и с моими выводами — думаю, мы стоим на пороге чего-то действительно нового, интересного и прорывного в русской литературе. Эта самая молодежь, мне кажется, скоро подвинет плечом мэтров с их суровым, но набившим оскомину трешево-чернушным реализмом и даст такого яркого, неповторимого кислотного джазу, который, возможно, станет новой вехой и зарождением какой-то особой литературной традиции.

Вырастет ли из этой прозы что-то большое, монументальное, актуальное, несмотря на необычную, во многом экспериментальную форму с элементами бытовой, метафорической и магически-реалистической фантастики? Иными словами, возродится ли тот самый большой интеллектуальный роман в новейших условиях?

Как говорится, будем посмотреть, но есть предчувствие, что да.

 


1 Согласно отраслевому докладу Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям «Книжный рынок России» в период с 2008 по 2017 год книготорговая сеть страны сократилась примерно с 3 000 до 1 500 магазинов.

 

2 В интервью электронному медиа RusBase основатели платформы Litnet уверенно заявляют о ежемесячном приросте читателей в пределах от 5 % до 11 % от основной аудитории — https://rb.ru/longread/litnet/#rec116271464

 

3 Данные из аналитической статьи о состоянии книжного рынка на Retail.ru — https://www.retail.ru/news/rynok-elektronnykh-i-audioknig-budet-rasti-na-7-v-god/

 

4 Актуальные цифры социологического исследования на август 2019 года здесь — https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9841

 

5 Цитаты в авторской стилистике и орфографии здесь — https://www.livelib.ru/group/183/post/2867/comments-russkaya-literatura-segodnya-ili-pochemu-my-malo-chitaem-otechestvennyh-avtorov#comments

 

6 «Роман-памфлет, герой своего времени и спекуляции на больших темах: продолжение разговора о лонг-листе премии ФИКШН35», журнал «Прочтение» — https://prochtenie.org/texts/29991

 

7 Полноценную расшифровку дебатов премии ФИКШН35 можно посмотреть на странице журнала «Прочтение» — https://prochtenie.org/texts/30014