Журнальный мир

НА БЕЗДОРОЖЬЕ

Застрянет в горле слёзный ком

в пургу на бездорожье…

Давай не будем — о плохом,

а о хорошем… тоже.

Давай не будем — ни о чём,

но верными шагами

к чему-то важному придём

друзьями — не врагами.

Делясь последним сухарём,

проложим путь до крова,

в неизречённом сбережём

спасительное Слово.

УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ

Памяти отца

Скажу «спасибо» школьной кори и на том,

что я из физики запомнил слово «ом»,

из арифметики — считалку «дважды два»,

из геометрии — упёртость в лоб угла.

Но не во всех науках был я столь горазд,

болтаясь где-то на «камчатке» как балласт.

Мажорной нотой завершить пора пролог:

бежать вприпрыжку на любимый мой урок…

На карте контурной белел счастливый путь,

чуть брезжил жёлтой субмариной Ливерпуль,

вдали филонили Филонов и Дали,

с краюшкой Хлебников — на краешке земли…

А рядом, истину от плевел отделив,

самих себя нам, несмышлёнышам, открыв,

скрутив рутину и подлог в бараний рог,

вдыхал в нас радужную гамму педагог.

И понималось что-то важное в тот час,

и поднимало над обыденностью нас,

и помогало чувство локтя ощутить,

и путеводную давало в руки нить,

уча балбесов не баклуши бить от скуки,

а, как бросают в пашню зёрна, слушать звуки.

ПЕРЦЫ

Северные ветры

дули невпопад.

Серенькие гетры.

Исподлобья взгляд.

Фейерверк из рыжих

всклоченных волос.

Руки-пассатижи.

Буратинный нос…

А в пацанском сердце

вместе с ней росли,

как на грядке — перцы,

пряности любви.

СКАЗКА ЛОСОСЯ

Сквозь чащу продирающийся лось

рогами зацепил земную ось,

и предсказанье тайное сбылось:

заговорил по-человечески лосось.

Он мне поведал сказку о зверях,

запутавшихся в числах и словах,

о кронах мира, листьях и корнях,

о том, что грех всё превращает в прах…

Как у подножия скалы-махины

улитка силится достичь вершины,

так через пустоту небытия

пытаются прорваться наши я…

ОРЁЛ

Бывает, что всё не так:

окрестность — глухой тупик,

в душе — непроглядный мрак,

раскис, растерялся, сник.

Осталось собрать рюкзак,

решимости наскрести,

отправиться на вокзал,

былому шепнув: «Прости».

Сесть в поезд, идущий вдаль,

в вагоне на посошок

в чаю растворить печаль

и махонький сахарок.

Сплетая узоры фраз,

за словом не лезть в карман:

с попутчиками — рассказ,

с попутчицами — роман…

Растопится чей-то лёд,

затеплится чей-то свет,

а поезд идёт вперёд,

и рельсы как длинный след.

Осталось под стук колёс

о чём-то хорошем спеть,

то ль в шутку, а то ль всерьёз

метнуть наудачу медь.

Не спать, а всю ночь мечтать

и строить воздушный дом,

пятак в кулаке зажать,

нацеленный вверх орлом.

Остался совсем пустяк:

сойти где-нибудь с утра,

разжать с пятаком кулак

и выпустить в высь орла.

ОБРЫВ

В людском потоке на вокзале,

ошпарив с пылу матюком,

меня толкнули, обозвали

и погрозили кулаком.

Ответить, что ли, ради смеха

за всех пока ещё живых?

В карман — за словом… Там — прореха

и белых ниточек обрыв.

ХАРЧЕВНЯ

Придорожной закусочной снедь —

твердь котлеты и щей ополосок…

Может лишь беспристрастный философ

приготовить такое суметь.

Тараканов ленивая прыть,

неопрятное чванство обслуги…

Забываешь иные недуги,

если здесь посчастливится быть.

Но и всё же, и всё же, и всё ж

слыть негоже брезгливым пижоном:

переваришь желудком лужёным

то, что хилым умом не поймёшь.

ТРАВИНКА

В лугах медвяный аромат сочней,

звучнее лета хоровое пенье.

Ищу в воде спасенье от слепней,

навязчивых до умопомраченья.

Отлогий берег за чертой лугов

влечёт песчано-пляжною косою —

черновиком для записи следов,

настойчиво смываемых волною.

На отмели — подводная трава,

застигнутая наступленьем суши.

Как будто сокровенные слова

природы я нечаянно подслушал.

То ли во сне, а то ли наяву,

как буковку таинственного слога,

травинку от основы оторву

и вздрогну от внезапного ожога…

Взметнулся из глубин девятый вал.

Ушли под воду все земные мели.

Я точку ненароком оторвал,

пересеклись в которой параллели.

Мелькнул и скрылся под водой огонь,

как отблеск очистительного пекла.

Дымится обгоревшая ладонь,

и дотлевает в ней щепотка пепла.