«Что улыбка твоя, Беатриче…»
«Что улыбка твоя, Беатриче…»
Merry Christmas
Пусть волхвы колдуют, и царят
Пусть цари, и тьма стоит в пещере —
Нынче все о Мэри говорят,
Только то и слышно — Мэри, Мэри.
И блестит снежок на волосах,
И скрипит снежок под башмаками,
В Ипсвиче двенадцать на часах,
В Норвиче двенадцать, в Ноттингаме.
Мэри Кристмас — так назвал бы я
Свой рассказ и подарил другому.
Мэри Кристмас — прачка и швея,
Помогает Диккенсу по дому.
А сегодня вымоталась вся —
Целый день по городу кружила,
И на стол поставила гуся,
И колечко в пудинг положила.
И легла, уставшая, в постель,
А вокруг всю ночь стучали в двери.
Кто-нибудь, окликни нас в метель,
Кто-нибудь, скажи нам: Мэри, Мэри!
Сирано
Понапрасну писал и листки целовал,
Не листки, а слова — не слова,
А лица проступавший за ними овал,
Эти сонные веки сперва.
И проходит тоска коридорами лет,
Чтоб тобой овладеть, например.
И любовь уведет молодой Невильет,
А великую славу — Мольер.
И проломят оглоблей височную кость
За углом, в переулке глухом.
Так скажи мне — куда вдруг девается злость
С первой ласточкой, с первым стихом?
* * *
А. А.
Вы взять хотели «Илиаду» и «Одиссею» заодно,
чтобы в ночи, включив лампаду, когда вам скучно и темно,
там на страницу со страницы могли слетать свободно вы,
пока ковидом все границы закрыты наглухо, увы,
пока под снегом конь педальный и сап под коркой ледяной, —
таков рассказ ваш был печальный, когда столкнулись вы со мной
здесь, у дверей библиотеки, где надпись краткая «ремонт»
передо мною в кой-то веки открыла новый горизонт.
Я вам ответил, что рассею сегодня ночью вашу грусть,
что «Илиаду», «Одиссею» я с детства помню наизусть,
и песен ровно сорок восемь для вас одной солью в одну,
и говорить могу всю осень, а также зиму и весну,
и, чтоб пожить на тех страницах вы тем не менее смогли,
готов разыгрывать я в лицах богов, людей и корабли,
и вы поэтому не плачьте: я сам герой чужих стихов,
и привяжусь еще я к мачте, и перебью вам женихов.
Мы шли неспешно. Моросило. Нас обгоняли облака.
Все ранней осенью красиво — Ульянка*,1музыка, тоска.
И я читал. Читал стихи вам, пока еще их не забыл,
и настигающим Ахиллом, и павшим Гектором я был,
как Телемах, я шел из дома на поиск блудного отца,
Гермесом был и Посейдоном, и песне не было конца.
Когда кругом одни химеры, лишь голос может быть высок —
в нем красногрудые триеры волна бросает на песок,
циклопы вырывают камни, Калипсо ждущие уста
(давно прошли Симоняка мы, Героев, Доблести)… Звезда
горит одна на горизонте, равно сочувствуя всему —
библиотеке на ремонте и Трое, гибнущей в дыму.
Но всю обратную дорогу уже я думал о другом:
что поцелую вашу щеку у двери с кодовым замком,
а все, что кроме, — грезы, грезы, что нет прекраснее звезды;
шумели черные березы, дрожали мокрые кусты,
навек застрявший в промежутке, я лез за мелочью в карман.
Шел дождь. И первые маршрутки вскрывали утренний туман.
* * *
«У чаши», «У калиха», — старый трактир,
Где, помнишь, бывали с тобой?
Там песни, давно облетевшие мир,
И блюда на выбор любой.
Там кнедликов горы, и поле приправ,
И реки пивные текли,
И чардаш на сцене, и твист, и Пиаф,
И Дитрих Марлен, и Лили.
И сам опрокинул стакан, и куплет
Пою, как умею, пою,
Ногою стуча о дубовый паркет,
Калинку-малинку мою.
На что мне гадалка, я знаю судьбу
Доподлинно, наверняка:
Там музыка вся вылетает в трубу,
В огонь, в дымоход, в облака.
Там вальс отступает к порогу, кружась,
Стихает Дунай голубой.
И только у сердца печальная связь
Навеки осталась с тобой.
* * *
Алене
Что улыбка? — Обычное дело.
Улыбнулась и дальше пошла.
Ничего ты сказать не хотела,
Может, просто сказать не смогла.
Даже имени я не узнаю,
Лишь улыбка, а следом за ней —
Снег, летящий к ночному трамваю,
Дальний отсвет маршрутных огней,
Крики поздних пустых электричек,
Ветер, ветер в разбитом окне…
Что улыбка твоя, Беатриче,
Только раз просиявшая мне?
* * *
Останься на сущёвской станции
Под самый августовский путч,
Как был никем, так и останься,
Зря только разум наш кипуч.
У стрелки часовой на кончике
Гудит вокзал, — хватай мешки!
Ордынцы грузятся в вагончики,
Шансон врубают ямщики.
Кто с жиру бесится, кто с голоду,
А мы стоим тут стороной,
И жаль не родину, а молодость,
Она-то и была страной.
А мы в буфете семки лузгаем,
Последний режем ананас,
И поезда великолукские
Летят в грядущее без нас.
1 * Ульянка — исторический район на юго-западе Санкт-Петербурга.