Дмитриев Андрей

Дмитриев Андрей

Знакомство с автором

1. Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?

 

Наверное, приход в литературу — громко сказано. Я пишу, и что-то из этого иногда находит отклик у других людей, в том числе среди профессионального сообщества. Первые поэтические строчки пришли лет в пять или шесть. Но осознанно начал писать только после службы в армии.

Во многом мои творческие ориентиры тогда определили рок-поэты: Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук, Дмитрий Ревякин, Илья Кормильцев и другие, а также авторы Серебряного века: Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пастернак. За годы эти рамки значительно расширились, вобрав огромный пласт литературы — от русского авангарда до актуальной поэзии нового столетия. Менялась и моя манера письма — я искал свой язык, который максимально бы отвечал моим эстетическим требованиям к современному поэтическому тексту.

В 2010 году вышел мой первый сборник «Рай для бездомных собак». Последовали журнальные и газетные публикации, выступления перед публикой. Но мне кажется, что опыты еще продолжаются, потому что пространство языка похоже на бескрайнее море — чем ты дальше от берега, тем больше хочется успеть сделать открытий. С недавнего времени стал писать и прозу. Несколько рассказов уже опубликовано в журналах. Некоторые попали в фестивальные лонг-листы.

 

2. Кого можете назвать своими литературными учителями?

 

В разное время я находился под влиянием разных авторов. От классически строгого, но смелого модернизма Серебряного века перешёл к его последней и, пожалуй, наиболее весомой реинкарнации — Иосифу Бродскому. Мало кому из современных авторов удалось избежать этого плена, ведь его поэзия была революционной для всей второй половины XX века и определила вектор дальнейшего развития на многие десятилетия. А уж как было сложно расстаться с навязчивой манерой его письма — возвышенной, метафизической, умозрительной и… современной!

Потом в мою жизнь ворвались неподцензурные советские поэты, такие как Александр Введенский, Леонид Губанов, Елена Шварц и другие. Они научили меня видеть текст в более широкой системе координат, когда чудесным образом найденная комбинация слов несёт не только их номинальное значение, но и создаёт свою многомерную реальность.

Из современников хочу отметить Александра Кабанова и Дмитрия Воденникова — это два разных, может быть, даже в чём-то полярных автора, но для меня они во многом обозначили две генеральные линии: в первом случае — стремление языка традиции к свежести звучания, а во втором — возвращение к архаике с целью внутреннего обогащения современной поэзии, выхолощенной постмодернизмом. В моём Фейсбуке есть множество интересных и известных авторов, которые ежедневно делятся там своим творчеством, поэтому их я тоже могу назвать своими учителями.

 

3. В каких жанрах Вы пробовали себя?

 

Помимо лирики пробовал писать поэмы. От силлабо-тоники иногда перехожу к верлибру. У меня нет предубеждений по поводу такой манеры стихосложения. Для меня всё то поэзия, что способно помимо информативной функции придавать речи качество синтезируемой энергии. В этом смысле лишённый стихотворных размеров, но обладающий сильным эмоциональным и интеллектуальным зарядом текст вызывает у меня больше интереса, чем безукоризненно зарифмованные банальности. И наоборот: крепкая и живая силлабо-тоника всегда будет для меня выше верлибра, в котором новизна конструкций — его единственное достоинство. Содержание при всей моей любви к экспериментам всё-таки остаётся для меня основным приоритетом.

Работая журналистом областной газеты, я освоил практически все жанры газетных публикаций: репортаж, интервью, очерк, аналитические статьи. В прозе мне наиболее близок жанр короткого рассказа, в котором и пишу. Наверное, в этом есть что-то от поэзии.

 

4. Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?

 

Поэзия, эссеистика, публицистика, проза в жанре мистического реализма, критика.

 

5. Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?

 

К сожалению, не знаком с современной школьной программой, но мне кажется, что некоторые произведения даются слишком рано. По себе знаю, что только в зрелом возрасте, обретя солидный читательский да и просто жизненный опыт, во всей полноте открывается художественный замысел многих классических книг.

 

6. Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами кардинальным образом?

 

К себе — стал смотреть на себя более скептически. А если серьёзно, то в отношении меня перестала работать линия поэта-хулигана, которая в юности вызывала такой искренний восторг. Мне кажется, разбитые стёкла и пьяный дебош — слишком примитивный аргумент для поэзии, даже если он мастерски реализован. Возможно, я просто старею. Но многие вещи Есенина стали казаться поверхностными. Любить автора только за то, что он честно рвёт на себе последнюю рубаху и грозит кулаком зевакам, уже не хватает юношеского максимализма. Думаю, многим ценителям таких стихов больше нравится образ самого поэта, народный такой образ, чем непосредственно его творчество. Хотя Есенин для меня остаётся, безусловно, одной из ярких величин Серебряного века, воплотившей в себе все литературные тенденции того времени. Его поэма «Пугачёв» — прекрасный пример тому.

 

7. Каковы Ваши предпочтения в других видах искусства (кино, музыка, живопись…)?

 

Кино, музыка, живопись, театр, фотография.

 

8. Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?

 

Я считаю её частью своей жизни. С годами я перестал давать этому занятию какие-то определения — оно как дыхание, естественная потребность.

 

9. Что считаете непременным условием настоящего творчества?

 

Наличие интереса к жизни как таковой.

 

10. Что кажется Вам неприемлемым в художественном творчестве?

 

Всё то же самое, что и в обыденной жизни любого нормального человека.

 

11. Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.

 

Моя творческая биография не так уж примечательна и богата, чтобы делить её на яркие кадры кинохроники. Робко надеюсь, что значительные эпизоды ещё впереди.

 

12. Каким Вам видится идеальный литературный критик?

 

Я думаю, что в идеале критик не должен быть поэтом или прозаиком, смотрящим на чужое творчество через призму своего. Это мешает объективной оценке. К сожалению, современную литературу, особенно поэзию, сейчас читают внимательно и увлечённо в основном сами же литераторы, потому как широкая аудитория с приходом технологий переместилась в сферу визуальных коммуникаций, более доступную для восприятия — в телевидение, в интернет. Поэтому и суждения о значимости того или иного текста формирует сам же писательский корпус, всё это постепенно стало внутрицеховыми делами. Но в идеале критика — это отдельный жанр, который должен в какой-то мере быть посредником между читателем и писателем.

 

13. Каким Вам видится будущее русской литературы?

 

Русская литература — относительно молодая европейская литература, поэтому будущее её видится большим и насыщенным. Мы живём в первой половине века, ситуация которой во многом перекликается с тем, что происходило сто лет назад. Это касается и литературного поля. Современные проза и поэзия предлагают тысячи имён, среди которых есть по-настоящему знаковые. Такого количества пишущих людей в России, думаю, ещё не было никогда.

 

14. Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?

 

Я сам не филолог, поэтому было бы нескромно давать советы людям, которые в отличие от меня занимаются наукой. Всё больший процент учащихся и выпускников филфака входит в литературу на правах авторов, во многом определяя её. Мне бы хотелось, чтобы помимо формы, являющейся ключевым объектом чисто филологических исследований, эти молодые филологи не забывали о наполнении как о главном событии любого художественного текста.

 

15. Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?

 

Читателям я хочу пожелать не терять интереса к современной литературе, ведь именно сейчас — на переломе времён и контекстов — формируется новый язык, которым будет описана наша жизнь, и читатели будут свидетелями этих перерождений и осмыслений. Несмотря на то, что наступает цифровая эра и книга перестала быть единственным кладезем знаний, литература остаётся важнейшим элементом цивилизации, потому что не просто передаёт информацию, а закладывает базис всесторонне развитой личности.