Две судьбы

Две судьбы

Пьянкова Т. Я. Дочь врага народа. — Новосибирск, 2015. Кайков А. Черная пурга. — Новосибирск, 2015.

Таисья Пьянкова известна как автор сибирских сказов, а Альберт Кайков издал много книг о сибирском Севере, об охоте в тайге, рыбалке на Енисее, Оби и их притоках. Однако сегодня мы говорим о не самых характерных для их творчества книгах. Объединяет их то, что это правдивые полудокументальные книги о беспризорных детях и детских домах сталинской эпохи.

У героини повести Пьянковой — девочки Лизы Быстриковой обычная для того времени биография. В 37-м, когда ей было два года от роду, отца-командира расстреляли, объявив врагом народа. Еще через три года умерла с горя мать. А бабушка, не знавшая, как прокормить ораву малолетних сирот, в 44-м «сдала» двух сестер, в том числе и Лизу, в детские дома. Так вся большая семья Быстриковых «загинула в арестах, болезнях и гонениях». Судьба Лизы теперь — до 14 лет мотаться по разным детским домам от Татарска до Бердска. Во многом жизнь героини схожа с судьбой самой Пьянковой. Точно так же, будучи «дочерью врага народа» (позднее, конечно, реабилитированного посмертно со штампованной формулировкой — «за отсутствием состава преступления»), она в военные и послевоенные годы прошла семь (!) детских домов, где в полной мере хлебнула горя и унижений.

Героиня Кайкова — Глаша Грудзинская, ровесница Лизы — оказалась сиротой при живых родителях. В одном из сибирских сел жила благополучная зажиточная семья. Но за один год были репрессированы и бесследно исчезли ее дед и многие другие родственники. А мать, лаборантку на маслозаводе, обвинив в краже килограмма масла, отправили на восемь лет в колонию, где 20 000 зэков «ударно» строили Норильский комбинат. Масло ей в сундук подбросил мстительный директор завода, с которым она отказалась спать, но ведь никто не разбирался! Был повод отправить на стройку еще одну молодую рабыню. И была возможность еще раз припугнуть этим примером потенциальных «расхитителей социалистической собственности». Отец же исчез из семьи, а потом оказался на фронте, где заболел туберкулезом. Вернувшись, женился на другой, понемногу спивался и видел в дочери только нахлебницу. От него бедной Глаше доставались одни оплеухи. Ее толком не кормили, спала она на полу, подложив под голову дырявые валенки. А потом отец оказался за решеткой. За что — никому не было известно. Как будто черная пурга прошла в их краю. «Черная пурга» — это когда метель переходит в ураган, скорость ветра превышает сорок метров в секунду при морозе свыше 40 градусов и беспросветной полярной ночи. Закрутила она Глашу и понесла по детским домам, интернатам и туберкулезным больницам. Не раз она бывала при смерти от голода, холода и болезней, чудом оставалась жива.

 

В послевоенные годы в детских домах страны воспитывались сотни тысяч детей. Эти учреждения пользовались дурной славой. Милиция отлавливала беспризорников постоянно и в огромном количестве отправляла в детдома. Причем сиротами эти дети становились не всегда в результате гибели их родителей на фронте, чаще те были живы, но отбывали рабскую повинность на «стройках социализма».

Вот один из этих детдомов. «На дворе июль. Головы лысые, панталоны голубые». Утром «Союз нерушимый», вечером — «За наше счастливое детство». Это из повести Таисии Пьянковой. Усадьба огорожена забором. Не детдом, а централ! Директор по прозвищу Бульдог — черен, мал ростом и пузат. При нем кастелянша — томная блондинка, но по имени Зухра Каримовна. В детдоме свирепствует банда подростков, которая решила сделать темную двум новеньким девочкам, то есть накрыть одеялом и избить до полусмерти. Ночью пацаны с палками пытаются ворваться в спальню девочек, кричат, матерятся. Но никто из взрослых, в том числе дежурных, не вмешивается. Они сами боятся этой темной. К утру выясняется, что директор с кастеляншей под шумок на детдомовской грузовой машине вывезли в неизвестном направлении почти все продукты и одежду со склада, в том числе американские подарки. Их так и не нашли.

Нового директора прозвали Штанодером. Пока он входил в курс дел, продукты, не украденные прежним руководителем, закончились. Сам директор детдома питается пирожками из муки, экстренно собранной для детей сельчанами. Ребятам же остается горох и овсянка. Да еще чужие огороды в селе, которые голодные воспитанники очищают профессионально.

Однажды девчонки попались. Наказаны, заперты на ночь в кабинете. Страшно! На чердаке воет призрак бывшего хозяина дома. Его роль играют те же хулиганы. Девчонки убегают через форточку на улицу. А пацаны сговариваются избить Лизу, встречают ее в коридоре и хлещут плетью. Однако та дает им отпор, и тут появляется воспитатель Цывик. Он говорит с презрением: «Хорьки вонючие! Одну девку не могли одолеть!»

Вот кто истинный организатор и вдохновитель ребячьей шайки! Все ему сходит с рук: «педагог» Цывик топит в полынье ранее избитого Толю Аверика — якобы тот утопился сам, «ликвидирует» доктора Игоря Васильевича, опасного свидетеля его преступлений, жаловавшегося в прокуратуру, — его «растерзали волки». Он насилует новую медичку, и она кончает жизнь самоубийством. Притом он на хорошем счету у начальства. Оформил агитпункт, написал портрет Ленина, собирается вступать в партию. Такие — вне подозрений. Вот директор школы — другое дело! Шибко умный, полон дом книжек! Донос — и его забрали прямо посреди занятий в школе.

Понимая, что дальше с ней расправятся, Лиза сбегает из этого детского дома. Чтобы попасть в следующий, во многом схожий с прежним.

Вот такие Ушинские и Песталоцци работали в то время в детских домах. Не мудрено, что контингент преступников («блатвы») постоянно пополнялся за счет окончивших эти заведения.

Нет, естественно, мир не без добрых людей. И Глафира Грудзинская, и Лиза Быстрикова постоянно встречали на своем жизненном пути настоящих, умных и не лицемерных воспитателей, хоть и не всегда на соответствующих должностях. Они привили им вкус к труду, к чтению, научили разбираться в музыке и искусстве, заниматься творчеством. Да что там — просто жить в обществе и уважать людей. Иначе бы они неминуемо погибли в этих условиях вечной войны всех со всеми, или превратились в злобных зверьков, или отправились в психбольницу. Туда, куда «блаженную» Лизу, например, за нестандартное поведение (с девятилетнего возраста она постоянно сочиняла стихи) чуть было и не упекли в одном из детских домов.

Детские дома и беспризорщина советского периода нашли большое отражение в литературе. От полусиропных книжек типа «Педагогической поэмы» Макаренко и «Республики ШКИД» Пантелеева и Белых до «Сироты» («Горе одному») Дубова, где воспитанники и педагоги сначала, конечно, ошибаются в выборе жизненных позиций, но потом прозревают и начинают учиться и работать «по-социалистически», в результате чего становятся хорошими советскими людьми. Правда, в реальности колония «ФЭД» Макаренко деградировала немедленно после его смерти, а автора «Республики ШКИД» Белых репрессировали, и он погиб в тюремной камере.

В повестях Кайкова и Пьянковой нет никакой схемы — ни той, что была свойственна социалистическому реализму, ни главенствующей в последние десятилетия либерально-очернительской. С вершин своего возраста и жизненного опыта авторы имеют право доверять лишь тому, что пережили сами в своем трудном детстве и о чем они со всей яркостью и живостью детских впечатлений поведали нам, читателям.

Борис Поздняков