Ехать до тех пор, пока не кончится материк

Ехать до тех пор, пока не кончится материк

В этом нет ничего сверхъестественного — доехать до Владивостока на мотоцикле. Этот путь ежегодно совершает множество мотопутешественников из разных стран. Один из самых популярных маршрутов — Владивосток — мыс Рока*. По сравнению с большинством из этих байкеров мы салаги: Новосибирск — Владивосток — Улан-Батор, всего лишь шестнадцать тысяч километров — только на старте и в первый раз это расстояние может казаться невероятным.

Мотоцикл BMW R 1150 RS 2002 года выпуска, проверенный временем, надежный. Единственный его недостаток — необходимость ровного асфальта.

Багаж небольшой: палатка, спальники, пенки**, смена белья, теплая одежда, дождевики. Месяц в одних штанах — и в дождь, и в жару. Есть шуточная поговорка: «Чистый байкер — горе в семье». Когда в очередной раз возвращаешься с трассы живым, дорожная пыль кажется своеобразным благословением.

День 1. Новосибирск — Ачинск

Мы выехали 18 июля. Задача на первый день — доехать до Ачинска.

Из всех дорог до Кемерова выбираем ту, что через Танай. Эта трасса утром буднего дня пустынна — в отличие от той, что ведет через Болотное. Здесь почти нет фур, мало придорожных деревень. А главное — на въезде в с. Журавлево, на границе Кемеровской и Новосибирской областей, прямо на берегу Танаева пруда — кафе, где можно отобедать не просто дешево и вкусно, а очень-очень вкусно и очень дешево.

Немолодая официантка говорит: «Я люблю мотоциклы. Только боюсь их. Здесь часто обедают байкеры, и все, как один, едут во Владивосток, будто там медом намазано».

За окном — огромное мелководное озеро, по его поверхности медленно дрейфуют травяные острова. Есть легенда, что посреди водоема или в его глубине есть «Кучумов остров», на котором сокрыты несметные ханские богатства.

Идет дождь. Говорят, что выезжать по дождю хорошо — это плачет природа родного города, это небо скучает. Хочется верить, что этот дождь предвещает нам благополучное возвращение. Весь день мы едем по самому краешку тучи.

А под Кемеровом в канаве спит в траве большой плюшевый пони и всем своим видом показывает, что уже приехал.

Вечереет. В лучах заходящего солнца на въезде в Ачинск нас встречает огромный глиноземный комбинат, зловещий и прекрасный: постапокалиптические пирамиды, дымящие трубы, красное солнце, пылающее в изогнутых лужах.

Ночуем на байк-посту. Это такие места, где любой мотопутешественник может найти место для ночлега, ужин, мотомастерскую и обрести новых друзей. Байк-посты есть во многих городах. Денег с постояльцев в таких местах не берут, чаще всего имеется лишь копилка: у кого есть возможность, сколько-то в нее бросают, у кого нет — не страшно. Все путешествующие на мотоциклах — друг другу братья с первого взгляда и словом, и делом. Даже если говорят на разных языках и могут объясниться лишь жестами и улыбками.

За окном всю ночь проносятся поезда, фуры, неистовствует гроза, и кажется, что дождь хочет смыть с лица Земли все, но не может и оттого идет еще отчаяннее. Под такой шум снятся самые лучшие сны — сны о дорогах.

День 2. Ачинск — Канск

Утро над Ачинском хмурое, но быстро приходит в «походное» состояние.

На одной из заправок объездной дороги Красноярска обитает стайка собак, на первый взгляд они милые, но, как только пытаемся ехать, они бросаются под колеса и пытаются ухватить за ноги. Одна из них гналась за нами по трехполосной дороге метров триста. Как только они с таким рвением до сих пор там живы, непонятно.

Погода портится, начинается дождь. Все вокруг внезапно сходят с ума: попутные машины пытаются перепрыгнуть нас, встречные — непременно взять на таран.

Подъезжаем к ремонту моста, светофор: то встречный поток едет, то наш. На мосту затор — машинка, которая едет первой, заглохла. Водитель тщетно пытается столкнуть ее с места. Идущие следом пытаются ее объехать, рискуя притереться бортами и надолго закупорить движение. Идет дождь, и, сидя в промокших штанах, откровенно завидуешь «коробочникам» — у них есть крыша над головой, можно откинуться на спинку мягкого сиденья и слушать музыку.

По узкому краешку вдоль ограждения минуем затор. Да, нужно было остановиться и помочь пареньку оттолкать его заглохший автомобиль, но подумалось: «Там столько машин. Пока не отодвинут — ведь не проедут. Помогут».

Сразу после ремонта моста — серьезная авария, машинка залетела под встречную фуру. Фура в кювете, машинка, обгоревшая, посреди дороги, еще одна застряла рядом на пригорке (как туда попала — неизвестно). До ремонта моста — метров двести, там все ползут, как черепахи. Как они сумели там столкнуться?..

В Канск въезжали на закате. Много заколоченных домов. Тревожная встреча с захолустьем. На улицах мелькают пацаны, всем своим видом напоминающие о новосибирских окраинах 1990-х гг.

В Канске кого-то очень интенсивно ловит полиция: главную магистраль города перекрыли и проверяют все машины подряд. Когда мы заселились в отель, туда тоже пришла полиция, о чем-то долго говорили с администратором, на нас даже не взглянули. «Вы по тревожной кнопке?» — спрашивает администратор полицейских о цели визита. «Хуже», — устало отвечает лейтенант.

Но вместе с тем город прекрасен, его маргинальность — сакральна. Здесь доживает ХХ век. За мостом через реку Кан виднеется панельная девятиэтажка, у нее на крыше сохранились надписи: «Магазин СТАРТ», «ДОМ КНИГИ», — как будто советское детство машет нам рукой. Утром нас еще благословит с пригорка статуя Ленина, выкрашенная «под золото».

День 3. К Иркутску

Выезжаем из Канска, почти сразу начинается дождь. Нас обгоняют два чопперка*, Олег и Семен. С ними мы познакомимся только через две с половиной тысячи километров.

Утром проехали деревню Тины, в ней — река Погорелка, а на въезде в деревню — болото с торчащими черными стволами и мертвыми ветками, как в песне: «Из поганых болот чьи-то тени встают». Из интересных названий где-то встречались еще потом деревня Шаманка и в ней река — Каторжанка.

Мы ехали, а Иркутск все отступал. Едем третий день, четвертый. Декабристские места. Прежде казалось, что они где-то далеко — «во глубине сибирских руд», а они — вот, и солнце над ними светит обыкновенное, и Нижнеудинск запоминается почти часовой очередью на заправке. Мы и вправду уже далеко от дома, но километры до Владивостока, что еще впереди, кажутся невозможными, непроходимыми.

Подумалось еще, что у нас есть отчетливое стремление фотографировать руины и заброшенные дома. По фотографиям выходит, будто родина стоит на пороге небытия, но в реальности это совсем не так. За Канском, чем ближе к Иркутску, тем крепче деревни — много детей, хорошие дома, новая техника, в поселках — работающие заводы, живые, ухоженные поля, хорошие дороги.

Проехали очередной колхоз им. Ленина. За ним следом — колхоз им. Чапаева. В первой же деревне два пацана лет семи вдруг бросают свои игры и бегут вприпрыжку по траве вдоль трассы за мотоциклом и радостно машут руками. А мы машем им в ответ.

В деревне с чудесным ласковым названием Тулюшка остановились перед шлагбаумом на ж/д переезде. Кругом — поля сплошь в цветущем иван-чае до сопок на горизонте. И краски все яркие на закате. В нашем дневнике появилась запись: «Вдруг подошла девочка, красивая, загорелая, из деревенских, пальчики — видно, что к работе привыкли. Протягивает пластиковый стакан клубники: “Купите”. Саша говорит: “Нет, спасибо”. Она ко мне: “А вы хотите?” — “Нет, — отвечаю, — спасибо”. Она показывает на камеру, прикрепленную к моему шлему: “А что это у вас?” — “Камера”, — говорю. Она спрашивает: “А зачем?” — “Красивую природу снимать. Ты здесь живешь?” — “Да”. — “Красиво здесь”, — говорю я ей. Она смотрит на меня недоверчиво, грустно соглашается: “Красиво…” — и уходит куда-то в сторону. Я думаю: дурочка я. Это мое “красиво”, про это ей говорить не надо, это она и без меня знает, это для нее настолько очевидно, что об этом не говорят. Лучше бы клубнику у нее купила. Да только переезд открывается — ехать надо, деньги во внутреннем кармане, глубоко, да и куда с ягодой на мотоцикле… А остановиться есть ее — вечереет, кругом тайга, впереди четыреста километров до ночлега, надо быстрее ехать, не до клубники. Прости, девочка».

У переезда с клубникой еще несколько детей. Дальше вдоль трассы стоят женщины с ведрами клубники, еще чуть дальше — старик… Детский базар, бабий базар… Собираются по интересам, чтоб не скучно было стоять. Неизвестно, насколько серьезен там этот клубничный приработок, но слева и справа от трассы часто встречаются ягодники.

День 4. К Иркутску

Поселок Куйтун. Краеведческий музей и общественная приемная Дмитрия Медведева в одном здании. Мы очень хотели попасть в краеведческий музей. Он должен был, согласно расписанию, открыться в 8:30. Но и в половине десятого в музее никого не было. Обидно, но история края нам не открылась. Едем дальше.

Фотографируемся у знака «Зима — 300 метров направо», это банально, но, действительно, «Зима близко». Километров через сто пятьдесят — поселок с названием Мальта, получается, что от Зимы до Мальты тоже не так далеко. Фотографируемся и со знаком «Мальта». Местные коровы ужасно любопытны и подходят знакомиться. Пастух говорит: «С Новосибирска? Жена у меня в Новосибирске от рака умерла. Дочка там живет».

Недалеко от Усолья-Сибирского город Тельма. Там храм Казанской иконы Божьей Матери — бело-голубой, над солнечным прудом. Кажется, что здесь поселилась старинная Москва. Ведь в русской истории так повелось, что все оседает в Сибири, как в кладовке, и чем глубже — тем долговечнее. Прекрасные храмы, подобные этому, мы встречали потом в селах неподалеку от Улан-Удэ и по пути из Улан-Удэ в Кяхту. Старинные они или новоделы — не столь важно. Важно видеть с трассы, как чуть внизу и вдалеке над серыми крышами высится белая колокольня. Думается, что там, в дальнем углу родины, она точно дотягивается до Бога. Уму непостижимо, сколько «китежей» разбросано вдоль федеральных трасс.

От Иркутска до Слюдянки (южного берега Байкала) — чудесная дорога, правда, горная, довольно опасная. Грузовики ползут вверх и вниз по серпантину со скоростью пешехода. Они пахнут сожженным топливом и горящими тормозными колодками…

Наверху перевала — источник. Там на деревья повязывают ленточки, набирают воду и на счастье бросают монетки.

Вечером нам внезапно открылся Байкал! Настоящий! Огромный! Далеко внизу! А вслед нам выползала из-за перевала невероятная туча, похожая на кожаный бурдюк. С нее свешивалась белая пелена дождя, которая постепенно поглощала долину. Нам удалось сбежать к Байкальску, а над священным морем вышла огромная двойная радуга.

День 5. Улан-Удэ

Видели чудесный Улан-Удэ на реке Селенге, его мосты, которые охраняют тигры и бегущие косули — в городе множество памятников. Там сухая степь и на горизонте — низкие желтые горы. По сравнению с другими сибирскими реками Селенга похожа на нищенку, на бродячую монахиню — берега ее пусты и пологи, воды текут медленно, так что порой речная гладь выглядит неподвижной. Она извивается широкой белой лентой по долинам, привязывает друг к другу Монголию и Россию.

В ста километрах от Улан-Удэ — поселок Мухоршибирь. Там в придорожном чистом деревянном туалете, вытянувшись в солнечном луче, спал довольный дымчатый котик, положив лапку на упаковку от детских салфеток. И над ним плавали пылинки. Здравствуй, Забайкалье!

День 6. К Чите

В дороге, особенно в дальней, становишься суеверным. Чудом и Божьим даром кажется каждый успешно пройденный километр, каждый поворот, каждая ямка в асфальте.

К полудню мы достигли поселка Хохотуй. Издали он кажется светлым и просторным: дома посреди желтой степи — как зерна на ладони у Бога. Вблизи поселок грустен — он жмется к трассе в частом и чахоточном сосняке. Въехали в него, на центральной улице встретили пацанов с неухоженными сельскими «Уралами». Они фотографировались с нами как с достопримечательностью. Даже привели ребенка — девочку лет трех, посадили ее на мотоцикл к нам на колени, сфотографировали. «А чего вы в поселок-то наш заехали?» — спрашивают пацаны. Отвечаем, что название заинтересовало — Хохотуй. Пацаны говорят: «Ага, веселое, мы тут аж обхохотались все…» Один из них показывает на свой дом, говорит: «Ты включи камеру, дом вот сними. Смотри — на нем резьба старинная. Нигде больше такого дома нет. Да ты посмотри, посмотри: там даже имя мастера вырезано! Мы три года тут живем, я сам это недавно заметил». А когда прощались, спохватился: «Даже ж не познакомились! Меня Женис зовут, — и пояснил: — Казах я». А вслед всплеснул руками: «Ой, мы же даже поесть вас не пригласили!..» Грустное место этот красивый Хохотуй — станция на Транссибе…

А на полпути от Улан-Удэ до Читы в кафе встретился волшебный дальнобойщик, сказал, что двадцать лет ездит по трассе Красноярск — Владивосток, рассказал множество историй. А у него самого фура поломалась, а начальник отправил ему запчасть, которая не подходит. Он рассказывает нам: «Я ему говорю: а как я ее поставлю, она же не подойдет! А он мне: продай эту, купи какую надо, у меня нет денег на нужную. А где я ее тут в этих деревнях продам?» И говорит на прощание: «Да вы тоже, можно сказать, дальнобойщики. Через тридцать километров будет перевал, там наверху — белая ступа, ты положи монетку бурятскому бурхану, поблагодари за дорогу, попроси, чтобы техника не ломалась, чтоб хорошо все было в дороге».

В тот день мы ночевали в подсобке придорожного кафе. На полу, на пенках, в куртках, в сапогах. А на следующий день между Читой и Хабаровском среди сухих желтых степей нас от всего сердца кормил обедом один решительный офицер, прошедший две войны.

День 7. К Могоче

Вдоль трассы много крестов и цветов. На серпантинах — битые заграждения, на них — как лекарства на ранах — ленты и цветы. Позже, за сто тридцать километров до Биробиджана, промелькнут справа четыре креста в ряд, в свежих венках.

В городе Могоча (пятьсот километров от Читы) на одном из байк-постов байкеры говорят: «А дальнобои хорошо к нам относятся, за своих принимают». Там мы знакомимся с Семеном и Олегом, теми, что обогнали нас за Канском. Они сами из Хабаровска, ездили в Москву и Питер, теперь возвращаются. Говорят, что прошли в этот раз двадцать пять тысяч километров.

День 8. В Латифундию

До следующего байк-поста от Могочи — тысяча километров, он в селе Екатеринославка.

Пройти в Забайкалье за день тысячу километров не так уж и сложно: трасса очень хорошая и почти пустая.

Вечером ветер над Свободным пахнет жареной картошкой. А может, это и есть запах свободы? Да, определенно, свобода пахнет жареной картошкой. Бензин на заправке под Екатеринославкой пахнет пропастиной, огурцами и засахаренными бабочками.

Хозяин байк-поста — невероятный человек. Свой дом он превратил в волшебную страну, «Латифундия» — называет он ее. Он спроектировал и смонтировал настоящий лифт, который возит гостей с первого этажа гаража на второй, он выкопал у себя на участке маленький прудик и поселил туда резинового крокодила, у него в огороде множество сортов цветов, ягод и прочего. Его отец — художник, чеканщик по металлу, много десятилетий он преподает изобразительное искусство в местной школе.

Мы ночуем на чердаке и слушаем во сне поезда, проносящиеся по Транссибу.

День 9. К Хабаровску

Чуть более пятисот километров до Хабаровска. Не такой уж он и дальний, этот Дальний Восток…

В Хабаровске от перспективы ночевать под открытым небом нас спас человек по имени Роман. Накормил ужином. У него в квартире — байк-пост и огромная коллекция автомобильных и мотоциклетных номеров со всего мира. «Это номер, с которым один байкер прошел кругосветку, — говорит Роман, — потом мне его прислал…» Он рассказал, что в 1958, кажется, году, когда дорог практически не было, группа мальчишек вместе с педагогом на советских мотоциклах прошли путь от Хабаровска до Байкала. Они несли мотоциклы на себе, пилили деревья, разбирали завалы…

День 10. Владивосток!

Во Владивостоке нас приютил байк-пост мотообъединения «Братство Востока». Если в Хабаровске, после девяти полных дней дороги, мы всерьез думали: «Доедем до Владивостока, а обратно вместе с мотоциклом погрузимся в поезд», — то теперь, помывшись, выспавшись и постиравшись, мы решили, что не только поедем обратно на мотоцикле, но еще и Монголию по пути посетим. Если бы не заканчивался отпуск, запланировали бы путешествие еще на месяц, а то и больше.

Город Владивосток для езды на мотоцикле подходит мало: сопки, бесконечные спуски и подъемы «с приподвыподвертом». В нем сложно ориентироваться: чтобы попасть в видимую точку, порой нужно изрядно покружить. В нем невероятной красоты мосты и бухты. И маяк. Город моряков и рыбаков. С одной из высоток можно часами наблюдать, как работает грузовой порт: днем и ночью огромные краны перемещают бесконечные контейнеры, встают на погрузку суда, ползает вдоль контейнеров железнодорожный состав с разноцветными вагонами.

И на острове Русском с какой-то внезапной грустью становится понятно, что край огромной родины достижим. И вся она на самом деле не то чтобы маленькая — она «объятная». Будто бы объять ее можно и нужно. Родная, теплая, близкая до самого краешка.

Дни 14—20. Возвращение

Мы ехали той же дорогой, другой там нет, разве что через Китай, но это слишком сложно, хоть и было бы короче на тысячу километров.

Женщина и девочка лет десяти идут вдоль трассы из Будукана в Лондоко. В Будукане — женская исправительная колония, в Лондоко — известковый завод. На женщине розовый платок, черный пиджак, халат и кроссовки. Вдоль трассы — Транссиб. Он торчит из этих поселков как трубка аппарата искусственного дыхания.

Станция Жанна, сто пятьдесят километров не доезжая Могочи. В 2010 г. одним из местных жителей там был убит мотопутешественник Алексей «Scutt» Барсуков. Теперь там стоит памятник «Памяти невинно убиенных в пути». Мы заезжаем к нему на закате, ночевать планируем в Могоче. Вспоминаются рассказы людей, встреченных в пути: «Это сейчас дорога хорошая. А еще десять лет назад была гравийка. Две тыщи — гравийка. Доходили до Читы — меняли подвеску. Сколько тут народу недоехавшего по лесам лежит, сколько тут людей сгинуло. Едешь по маршруту, фур пятнадцать по обочинам горит». А что было 20—25 лет назад, когда процветал «перегон» японских автомобилей?.. Едем, сгущается тайга, кажется, что среди сосен стоят тени всех тех, кто по разным причинам не доехал.

День 20. Монголия

Девушка-пограничник у последнего забора проверяет паспорта. Мы спрашиваем: «Все, там уже совсем Монголия?» — «Да, там уже Монголия», — улыбается она и желает нам счастливого пути. Вечереет, до Улан-Батора триста сорок пять километров. Надо срочно ехать.

Когда въехали в Монголию, показалось, что границы мы не пересекали: те же степи, в поселках похожие дома, только цвета менее яркие и фасады не крашены. Постовые полицейские стоят на перекрестках в этаких «грибочках», и на машинах большими-большими буквами написано: «POLICE».

Вдоль трассы от границы до Улан-Батора очень много населенных пунктов, порой один как бы переходит в другой. Есть большой город — Дархан. Мы остановились отдохнуть на его окраине, рядом с юртами (придорожным кафе), оттуда вышли две девочки десяти и одиннадцати лет, сестренки, заговорили с нами по-монгольски. Мы сказали, что понимаем только по-русски и по-английски, что мы русские. Девочка улыбнулась, спросила по-английски, как нас зовут, откуда и куда мы едем, будем ли мы останавливаться в Дархане. И еще они с сестренкой с нами сфотографировались.

Закат в Монголии долгий, воздух какой-то иной вязкости, в сумерках степь становится коричнево-фиолетовой.

День 22. О русских

В Улан-Баторе два дня пытались найти русскоговорящего экскурсовода. Может, не там или не так искали, но все напрасно. На третий день он случайно нашел нас сам.

Сидим на лавочке в аллейке одной из центральных улиц, пьем «Фанту» персиковую и виноградную (есть в Монголии такая), подходит к нам монгол лет пятидесяти. «Вы русские! Я, — говорит, — с 1999 года работаю экскурсоводом, вожу по всей Монголии. Хочу дать вам визитку». Слово за слово, он присел с нами на лавочку, заговорил: «В России у каждого есть знакомый, который служил или работал в Монголии. Если у вас нет таких, я не верю, что вы из России», — и смеется. Говорит: «Монголия сейчас больше тяготеет к Европе, к Америке. Но исторически так сложилось, что без России не будет монгольской государственности. Монголии надо держаться России, молодежь сейчас этого не понимает, потому что не знает истории. Вы знаете барона Унгерна? Так вот он спас Монголию от китайских захватчиков. Страна была оккупирована китайцами. Он их разбил, у него воевали и русские, и буряты… и другие, и татары… Официально считается, что Монголию спас Сухэ-Батор. Да, он воевал, хорошо воевал, но его усилия были не столь значительны. Сегодня много книг написано, много исторических данных известно, но мало кто читает. Так что Монголию защитили русские, и белые, и красные. А от китайской культуры мы далеки, намного дальше даже, чем от русской. Мы, по сравнению с китайцами, совсем другие».

Вот такой неожиданный получился разговор. Он вручил нам визитку, показал альбом своих поездок с туристами, пожелал счастливого пути и исчез так же внезапно, как и появился.

День 23. Город

Гуляли по Улан-Батору, заглянули за пределы центральной части. Там видны сопки и улицы — как речки, разливающиеся по сухим долинам.

Монгольские девушки очень красивы. Еще очень красивы монгольские бабушки, многие из них ходят в национальных халатах и в шляпках.

Еще видели кварталы из хрущевок, на многих достроен шестой этаж. Видели памятник маршалу Г. К. Жукову, на табличке написано, что он Герой Советского Союза и Герой Монголии.

Днем пошел очень холодный дождь, потом град. Обнаружилось, что на улицах вообще нет ливневки, поэтому кругом потекли реки воды. Осталось закатать штаны и продвигаться в направлении гостиницы.

Дни 24—32. Домой

А потом снова были Улан-Удэ, Куйтун и Ачинск, и байкерские фестивали «Байкальский берег» и «Одной дорогой» (в Алтайском крае), поля подсолнечников и скалы Колыванского озера на границе с Казахстаном. И голос мамы в телефонной трубке был уже менее тревожным. И под колеса начали падать первые желтые листья. И с мотодрузьями из Новокузнецка мы ели огромный вкуснющий арбуз прямо на тротуаре у супермаркета в Поспелихе и доедали его так же, на асфальте, прощаясь, под камерами у служебного входа автозаправочной станции на развязке «Алтай — Кузбасс».

До следующего лета!

 


* Мыс Рока (Португалия) — самая западная точка Европы.

*** Туристические коврики из вспененных материалов.

 

* Чоппер — мотоцикл с удлиненной рамой и высокой передней вилкой.