Журнальный мир

Призвание всякого человека –

в постоянном искании правды

и смысла жизни.

А.П. Чехов

Технический прогресс XXI века внёс свои коррективы в иерархию ценностей. Гуманитарная сфера отодвинута на второй план. Но природа человека стабильна и прочна. Тысячелетия не смогли изменить его базовые представления и идеалы. Язык и литература остаются сердцевиной культуры, одной из опор жизнеспособности и безопасности цивилизации. Сегодня изящная словесность неумолимо «вымывается» из школьного и вузовского обучения. Так называемая оптимизация сокращает профессиональную подготовку филологов, разрушает фундаментальность образования гуманитариев. Через десяток лет мы столкнёмся с духовным опрощением и нравственной глухотой нового поколения, выросшего в атмосфере культа «рыночных ценностей». Известный профессор МГУ В. Аннушкин с тревогой пишет о серьёзных просчётах, которые мы уже совершили и которые могут стать более опасными завтра: «Недооценка Слова и словесности (как науки, искусства, практики) дорого обошлась нашему отечеству: мы “проиграли страну”, потому что в психологической войне не отстояли всё лучшее в стране. Словом мы проигрывали Чечню, потому что воевать нужно было не танками, а Словом; мы терпели бедствие перестройки, потому что были неизобретательны в мысли и Слове, но манипулировали сознанием собственных граждан и слепо копировали Запад. Сегодняшняя информационная война ведётся словесными средствами, и выиграет её тот, кто, “стяжав дух мирен”, будет честен, ответственен, изобретателен, остроумен, совершенен словесно…»¹.

В этой связи есть смысл напомнить, что такое филология, каково ее общественное назначение, что представлял собой филологический факультет БашГУ в 1960–1970-е годы и чем можно поддержать сегодня его студентов.

I

Филология в переводе с греческого означает «любовь к слову». И это справедливо. Ведь филология – промежуточное звено между языком и человеком, литературой и читателем. Она является переводчиком и истолкователем, способным объяснить смысл, таящийся в слове и образе. И потому к филологу повышенные требования: он причастен к таинству знания, к тому «заданию неба» (Л. Леонов), которое осуществляют художники. Филология – это дипломатия на языковом пространстве, охватывающем народы, нацию, континент. И это необходимо понять и оценить с точки зрения её значения в жизни.

Ключевым понятием филологии является слово: устное, письменное, художественное. А чем является само слово? Продуктом исторического развития за миллионы лет? Движением от немоты к звуковому подражанию и вычленению первых созвучий? Или это дар, ниспосланный свыше? Знать это нам не дано. Можно строить разные версии и следовать им. Но одно несомненно: утрата возможности говорить, понимать, передавать в слове мысли и чувства есть утрата естественного существования. Это духовная смерть.

Ещё в Древней Греции Горгий в трактате «Похвала Елене» писал: «Слово есть великий властелин, который, обладая малым и совершенно незаметным телом, совершает чудесные дела. Ибо он может и страх изгнать, и печаль уничтожить, и радость вселить, и сострадание пробудить». А в середине XX века А. Ахматова напишет четверостишие о слове, которое переживает столетия:

Ржавеет золото и истлевает сталь,

Крошится мрамор. К смерти все готово.

Всего прочнее на земле – печаль

И долговечней – царственное слово.

Филологи и являются жрецами слова, той когортой избранных, которые посвящены в его тайны.

В чем состоит общественное и, шире, общекультурное значение филологии? Леонид Леонов – классик XX века заметил: «Народ уничтожают со святынь». А что является нашими святынями? Язык, историческая память, нравственные понятия, вера, культура – тот духовный свод, без которого народ превращается в «быдло», «бесправное стадо». И в этом ряду язык – первооснова. Без него мир нем и глух.

Прежде всего, филологи есть хранители языка и литературы, в буквальном и переносном смысле слова. Они прятали и размножали древние тексты, защищали их от уничтожения, пожаров, наводнений, войн и донесли до нашего времени. И это требовало огромного труда и самопожертвования.

Далее, филология – это искусство толкования и понимания тех смыслов, которые заключены в слове и художественном произведении.

Филология – не замкнутая дисциплина. Она открыта всем веяниям и связана десятками каналов с гуманитарным сектором (история, философия, эстетика, психология), с точными предметами (география, математика, астрофизика), с реальностью своего времени. Всё, что составляет контекст слова и художественного произведения, вовлекается в процесс понимания и учета. И не случайно крупнейший филолог XX века Д. Лихачев назвал филологию образно «связью всех связей» и эту роль счел особенно важной: «Она связывает историческое источниковедение с языкознанием и литературоведением. Она придает широкий аспект изучению истории текста. Она соединяет литературоведение и языкознание в области изучения стиля произведения. <…> По самой своей сути филология антиформалистична, ибо учит правильно понимать смысл текста, будь то исторический источник или художественный памятник»².

Есть ещё одна важная функция. Филология – это инструмент миротворчества. Речь идет не только о дипломатической роли филологии как посреднике, а о реальном участии в создании образа мира в нашем сознании. Ведь слово и литература – это основной канал связи современников с прошлыми эпохами, с жизнью и деяниями тех людей. Через письменные свидетельства мы постигаем их взгляд на мир, их проблемы и надежды. Мы открываем то, что в историческом сознании является вечным. И в этом процессе художественная литература предстает как летопись прошлой жизни, как духовное послание будущим поколениям.

Филология – это инструмент понимания и объяснения того, что представляют собой мир и человек. Все начинается со слова и заканчивается им. Потому что слово, текст, образ – это и есть тот язык, на котором говорят люди и который сближает и объединяет человечество. И не случайно в религиозной картине мира Слово на первом месте. Оно даровано людям свыше и таит в себе Божественный замысел: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Всё чрез Него начало́ быть, и без Него ничто не начало́ быть, чтобы начало́ быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Первая книга Моисеева. Бытие). В этих торжественных и жестких утверждениях раскрывается то, как устроен мир и как он созидается с помощью Божественного Слова. Слово становится инструментом творения жизни и способом сохранить это чудо.

Чтение художественного произведения – это труд и сотворчество. Это не только постижение смыслов, объективно заключенных в тексте, но и скрытый диалог с автором. Это воспитание читателя как личности, формирование его миропонимания. В этом процессе филолог как комментатор и представитель автора выполняет миротворческую роль. Он помогает создать более полную и целостную картину произведения, открывает тайны жизни, которые ускользают от неподготовленного читателя. Его расшифровка позволяет увидеть глубины искусства и его возможности, расширить кругозор, научиться постигать художественное произведение как другой, не менее сложный и значимый мир, чем тот, в котором существует читатель.

В многонациональной стране литература, а вслед за ней и филология, – это сфера понимания и уважения друг друга. А если ее ослабить, вспыхнет подозрительность, возникнут взаимные упреки и отчуждение. Это хорошо понимали в Советском Союзе. И скрепляли народы общей духовной культурой. Поэтому литература и филология – это инструменты общей национальной безопасности.

Нам нужно поднять самооценку филолога и соотнести её с той реальной значимостью, которую он играет в жизни общества. Что такое филолог как специалист? Во-первых, он – полномочный представитель культуры, её корневой системы: языка и литературы. И от него всегда будут ждать более умного взгляда на вещи, более вдумчивого понимания человеческих отношений. Если он не сможет соответствовать этим ожиданиям, он вызовет осуждение окружающих. От филолога ждут чуткости души и умения выразить то, что другим не под силу.

Во-вторых, филолог – это профессиональный читатель. И его обязанность – раскрыть те смыслы, которые заключены в слове и в художественном произведении. Притом смыслы, лежащие не на поверхности, но скрытые в глубине, за словом, в тайниках образа, символа. И здесь нужно проявить чуткость, чтобы не упростить и не потерять из виду многие оттенки. Подобно хирургу он должен работать скальпельно и виртуозно.

В-третьих, филолог – это умный ловец человеков, обольститель, искуситель. Ведь понятие искусства происходит от слова «искус», искушение, обольщение, наваждение. Но его искушение во благо. Оно ради укрепления духовных основ жизни. Филолог должен расположить к себе человека, увлечь его, обратить в свою веру. Убедить в том, что вначале было Слово. И служить слову дано не всем.

В-четвертых, филолог – не холодный наблюдатель, который механически препарирует текст. Он должен дорасти до автора, стать его союзником и переводчиком. Он обязан чувствовать замысел писателя, его муки и отчаяние за все, что не получилось. И только тот, кто способен довести свой взгляд до необходимого мастерства, может рассчитывать на успех.

Потому филология – это область, где наука сопрягается с искусством и открывает тайны творчества. А потому так тяжела эта ноша и так мучительно сознание, что многое ещё не постигнуто. Не потому ли опытные ученые столетиями спорят о том, как понять то или иное творение и как донести его до читателей, чтобы не опростить и не исказить замысел автора.

II

Надо четко осознать, что слово – это еще не образ, и текст – не аналог художественного произведения, а лишь одна из его граней. Текст, в филологическом понимании, по словам Д. Лихачева, – это «языковое выражение определенного смыслового ряда», это речевая грань произведения. Но художественное творение содержит и другие грани: предметно-образную (мир произведения), идейно-смысловую (художественное содержание)»³. Ю. Лотман еще в начале 1970-х годов писал: «Следует решительно отказаться от представления о том, что текст и художественное произведение – одно и то же. Текст – один из компонентов художественного произведения <…> художественный эффект в целом возникает из сопоставлений текста со сложным комплексом жизненных и идейно-эстетических представлений»⁴.

Подобную точку зрения высказывал и М. Бахтин. Он полагал, что автор создает в произведении свой особый мир, который способен к саморазвитию и уже выходит из сферы языкового материала. Автору приходится преодолевать границы языка, чтобы подняться к эстетическим высотам и духовному прозрению: «поэт творит не в мире языка, языком он лишь пользуется»; «творческое сознание автора-художника никогда не совпадает с языковым сознанием; языковое сознание только момент, материал, сплошь управляемый чисто художественным заданием». Как отмечает В. Прозоров, «по Бахтину, автор, пользуясь языком как материей и преодолевая его как материал (подобно тому, как в руках скульптора мрамор перестает “упорствовать как мрамор” и, послушный воле мастера, выражает пластически формы тела), в соответствии со своим внутренним заданием выражает некое новое содержание»⁵.

В. Хализев в «Теории литературы» констатирует, что «современные ученые порой включают в пространство литературно-художественного текста (помимо речи) изображенное писателем и даже выраженные им идеи и концепции, т. е. художественное содержание. Слова “текст” и “произведение” при этом оказываются синонимами. Так, научная дисциплина, именуемая лингвистикой текста, рассматривает текст как речевое образование (произведение) с его языковой “плотью”, построением и смыслом»⁶.

Заметим, что это расширение, во-первых, размывает границы литературоведческого и лингвистического подходов. Оно создает лишь видимость учета литературоведческого ракурса, а в действительности не осваивает его и не соотносится с ним, не прорабатывает методологию и методику такого расширительного анализа. Во-вторых, эта экспансия лингвистики не способна учесть те внетекстовые факторы, которые литературоведение включает в сферу своего анализа (исторические, культурные, философские, психологические); они инородны и неорганичны для лингвистики по сути. Иначе говоря, вторжение лингвистики в литературоведение оказывается поверхностным и самонадеянным.

К сожалению, литературоведение и лингвистика все более решительно расходятся в современной филологии, теряют выработанные сферы общения, взаимный интерес, саму культуру филологического мышления. Они утрачивают осознание себя частями общей филологии. И здесь важно не пройти точку невозврата, после которой лингвистика окажется в одиночестве и состоянии беспомощности перед объемными проблемами филологии. Это расхождение пагубно для каждой из составляющих. Литературоведение лишается поддержки своих представлений точным и практическим анализом текста. А лингвистика становится самоценной дисциплиной, не зависимой от общих литературоведческих представлений. Она решительно и подчас бесцеремонно вклинивается в сферу науки о литературе, захватывает области, неорганичные для ее природы и, главное, недоступные для лингвистического осмысления. В результате общий филологический подход разрывается, теряется взаимная корректировка его частей.

Технократический уклон проникает сегодня и в гуманитарную сферу. Как следствие – лингвистика становится все более механистической, бухгалтерской дисциплиной, замкнутой на локальных, «точечных» вопросах. Так, повальное увлечение концептами превратилось в эпидемию, в облегченную игру с текстом, обескураживающую своей бесцеремонностью и самонадеянностью. Концепт – всего лишь общее понятие, «мысленное образование» (С. Аскольдов), охватывающее малый аспект текста художественного произведения. Концепт как «заместитель» (С. Аскольдов) реальных или мыслимых понятий остается обобщением и, одновременно, допущением. Концепт «справедливости», «человека», «грязи» и т. п. – это всегда схематическое, умозрительное понятие, отторгнутое от живой, конкретно-чувственной природы художественного произведения. Сам интерпретатор концепта С. Аскольдов предостерегал своих единомышленников: «Художественный концепт не есть образ или если и содержит его, то случайно и частично»⁷.

Тяготение к образу и превращение в него – разные вещи. К сожалению, на практике лингвисты все чаще подменяют концепт образом или подминают образ под концепт. А это уже не просто небрежность, а профессиональная безграмотность. В романе Л. Толстого «Война и мир» 2000 персонажей, а понятий – десятки тысяч. И если мы хотим охарактеризовать одно из них, необходимо соотнести его со всей системой общих понятий, определить место и значение его во всей структуре произведения, а не произвольно вычленять из произведения. И только тогда сделанные наблюдения будут представлять интерес.

К сожалению, частные суждения нередко выдаются за общезначимые. Мелкость и поверхностность подхода к тексту художественного произведения губит самые благие намерения. Утрачивается масштаб ракурса, «взгляд сверху», без которого невозможны результативность и перспектива исследования.

Поэтический образ обладает магией, которую невозможно объяснить и передать прозой. Им можно только восхищаться. Даже филологу, профессиональному толкователю, трудно расшифровать загадку вот этого четверостишия О. Хайяма в блистательном переводе Г. Плисецкого⁸:

Этот мир – эти горы, долины, моря –

Как волшебный фонарь. Словно лампа – заря.

Жизнь твоя – на стекло нанесенный рисунок,

Неподвижно застывший внутри фонаря.

Одно сравнение стремительно переходит в другое, соединяет всё в единое целое, где афористичность и точность графически вычерчены. Емкость образа, его орнаментальность и зыбкость делают его ускользающим из нашего сознания и одновременно притягивающим своей властью. Можно ли эту картину разделить на составляющие и порознь исследовать каждую грань? Формально можно, но это разрушит очарование и завершенность стихотворения. Осознание этого должно останавливать лингвистов при обращении к художественному тексту и налагать запрет на упрощенный подход. Их инструментарий и методика должны соответствовать сложности материала, а до этого еще далеко.

Писатели (и особенно поэты) могут использовать провокационные ходы, ролевые маски, театральность, чтобы вовлечь читателя в артистическую атмосферу, разыграть и проверить его на способность вступить в художественный диалог с автором. Это игровое поведение открывается не сразу и не всем. Здесь нужны наработанная культура, развитое чувство, вкус, чтобы увидеть, понять и оценить поэтические ходы автора. А не учитывать это – значит обречь себя на механический подход к искусству.

М. Цветаева была смелым экспериментатором слова. Она умела выжать из него максимум скрытого смысла, ритма, интонации. В 1941 году, в последнем году своей жизни, она писала: «Мне 48 лет, а пишу я – 40 лет и даже 41, если не сорок два (честное слово) – и я, конечно, по природе своей – выдающийся филолог, и – нынче, в крохотном словарике, и даже в трех, узнаю, что ПÁЖИТЬ – patûpage – пастбище, а вовсе не поле, нива: сжатое: отдыхающее – поле. Итак, я всю жизнь считала (и, о ужас, писала) пажить – полем, а это луг, луговина. Но – вопреки трем словарям (несговорившимся: один французский – старый, другой – советский, третий – немецкий) все еще не верю. Пáжить – звучит: жать, жатва»⁹.

То есть внутренний образ расходится с общепринятыми нормами. М. Цветаева – поэт и потому, вопреки словарям, продолжает верить своему чувству и своему представлению. Интересно ее признание в 1937 году: «<…> Меня вести можно только на контрастах, т. е. на всеприсутствии всего. Либо – брать часть. Но не говорить, что эта часть – все. Я – много поэтов, а как это во мне спелось – это уже моя тайна. <…>»¹⁰.

Поэта можно брать только всего, а не подменять частью целого. И принимать тайну соединения этих граней как данность.

Во время завершения романа «Пирамида» Леонид Леонов уже не видел текст из-за потери зрения. В 92 года надиктовывал куски, правил их по памяти, доводил до совершенства и так, шаг за шагом, продвигался к завершению своего пожизненного труда. Однажды на предложение помощника снять запятую в одном ажурном абзаце, автор попросил прочитать его вслух, прослушал, а затем твердо заметил: «Я поставил её, а потом придут лингвисты и объяснят, почему она должна здесь быть». Писатель полагался на ритм текста, на его конструкцию, на невидимые и только ему понятные акценты интонации, и, исходя из совокупности факторов, решал где́ и какой знак должен стоять. Эта художественная чуткость стала уже наработанной культурой работы со словом. В подобных ситуациях писатель является «законодателем моды». Он реализует внутренний потенциал слова и образа, выявляет границы и диапазон его творческих возможностей. Лингвист же констатирует нормы употребления в неких правилах и рекомендациях. Поэтому любой формальный подход к сложному тексту, а тем более к художественному, недопустим.

От литературоведа требуется внутренняя развитость, тонкость чувства, культурная память. Лингвисту в этом плане легче: ему можно овладеть технологией узкого подхода к тексту, использовать его и получать определенные результаты. Но одна сотая, а тем более одна тысячная доля целого не открывает тайны художественного образа или картины. Она лишь выявляет возможности данного ракурса и данного инструментария – не более того. А сам образ и картина остаются неподвластными механическому подходу¹¹.

III

Наш университет был открыт в 1957 году с названием «Башкирский государственный университет им. 40-летия Октября». Создан он на базе Уфимского гос. пединститута. Филологический факультет в структуре университета был одним из ведущих. И расцвет его пришелся на 1960–1970-е годы.

Сегодняшним студентам трудно представить атмосферу того времени. Это был период несомненного развития советской науки, в том числе и филологии. Демократизация общества, надежды на «социализм с человеческим лицом» вызвали поколение «шестидесятников», которое внесло обновление во все сферы жизни: в культуру, политику, идеологию. Это было время высокой гражданской позиции, открытых обсуждений, необыкновенной популярности молодых поэтов (Е. Евтушенко, Р. Рождественский, А. Вознесенский, Б. Ахмадуллина). Они собирали стадионы слушателей и были глашатаями надежд миллионов людей. В жизнь входило поколение патриотов, мыслящих критически и одновременно устремленных в будущее.

В литературу возвращались писатели, которые не издавались десятки лет: М. Цветаева, М. Зощенко, О. Мандельштам и др. В 1965 году выходит шеститомное собрание сочинений А. Грина. В конце 1966 года печатается роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» выдвигается на соискание Государственной премии СССР. Развертываются горячие дискуссии о целесообразности награды. Писатель оказывается в центре внимания.

В этот период выходят кинофильмы, ставшие знаковыми в сознании поколения: «Летят журавли» М. Калатозова; «Сорок первый», «Баллада о солдате», «Чистое небо» Г. Чухрая; «Иваново детство», «Андрей Рублев» А. Тарковского; «9 дней одного года» и «Обыкновенный фашизм» М. Ромма; «Застава Ильича» М. Хуциева и др.

Интерес к литературе был всеобщим. Люди стояли в очереди ночью, чтобы утром подписаться на собрания сочинений писателей и философов. Кумирами филологов становятся учёные – А. Лосев, Д. Лихачев, Ю. Лотман, М. Бахтин, критики – В. Турбин, Л. Анненский. Роман-газета выходит тиражом до трёх миллионов экземпляров и не задерживается в киосках. Сегодня этот журнал печатается тиражом в 5 тысяч экземпляров, то есть в 600 раз меньше!

Те, кто учился на филологическом факультете Башгосуниверситета в 1960–1970-е годы, с удовольствием вспоминают это время. Факультет находился на подъеме. Руководство вуза считало, что гуманитарная подготовка – основа университетского образования, и стремилось привлечь к ней всех студентов. В каждой группе филологов было по 5–6 ребят, которые составляли мужской костяк и благотворно влияли на атмосферу факультета. Многие педагоги были еще молоды, а время позволяло им строить дерзкие планы.

В 1970-е годы идеологический догматизм утрачивал прежнюю незыблемость, отступал под натиском более раскованных представлений. Партийный диктат размывался новыми веяниями. На арену истории выходило поколение, не знавшее страха 1930–1940-х годов. И оно намерено было обновить всю жизнь общества, высвободить внутренний потенциал народа. И это произошло в 1970-е годы.

Лекции читали яркие, незабываемые преподаватели. В памяти встают неистовый Л.Г. Бараг, загадочный М.Г. Пизов, обескураживающий своей логикой Д.С. Гутман, увлеченная В.С. Синенко, деятельная чета Барановых (В.И. и Н.Д.). Корпус литературоведов дополнялся сильной когортой лингвистов: галантный И.П. Распопов, артистичная Н.В. Черемисина, сосредоточенный Л.М. Васильев, ироничная Н.С. Дмитриева, по-столичному демократичная Н.Д. Гарипова, песенная З.П. Здобнова, стремительная М.Н. Орлова. Практические занятия вели знатоки русского слова Н.А. Калегина и Е.И. Прокаева… Я называю только тех, с кем непосредственно был связан в годы учебы. Татарскую филологию представлял известный учёный С.Ш. Поварисов. Башкирскую филологию возглавляли авторитетные ученые А.Н. Киреев и Д.Г. Киекбаев.

Все они дали пример честного, добросовестного труда. Свои способности не разменивали на корысть, делячество или неуместное тщеславие. Честолюбие и амбиции они переплавляли в знания и профессиональный рост. Поэтому атмосфера на факультете была творческой.

На филологическом факультете на одном курсе обучалось 5 групп: 2 – русское отделение, 1 – русский язык в национальной школе, 1 – татарско-русское отделение, 1 – башкирское. В общей сложности – 125 человек. На общих лекциях большая аудитория 414 была заполнена. Мы не были разделены национальными признаками, не знали барьеров в общении, а сама учеба создавала атмосферу дружелюбия и взаимной поддержки. С Набием Муфтаховым мы вместе готовились к экзаменам в МГУ. И за неимением другого места располагались в самом Кремле на скамейке перед бюстом В. Ленина. И длилось это более двух недель. С Тимергали Кильмухаметовым три года жили в МГУ напротив друг друга. С Робертом Баимовым редактировали его автореферат диссертации. И эти дружеские контакты памятны.

Когда нас направляли в аспирантуру столичных вузов, на ФПК или в докторантуру, мы не терялись в новой обстановке, не чувствовали себя бедными родственниками. Мы были подготовлены к тому, что эта работа требует отдачи всех сил и времени с утра и до вечера. И только так можно было обрести знания и необходимый профессионализм.

Да, все жили скромно и трудно. Но были дружны, полны оптимизма и веры в то, что идеи социальной справедливости истинны и приведут к процветанию страны. Наш патриотизм выражался в том, что мы готовы были трудиться упорно и бескорыстно. Нас не смущали маленькие зарплаты и общие тяготы; мы видели реальное улучшение жизни и растущий авторитет страны.

Можно было бы подробно рассказать о том, как наши преподаватели повлияли на жизненный выбор каждого из нас. Замечу лишь, что увлеченность любимым делом и целеустремленность позволили им занять достойное место в научной сфере. Н.В. Черемисина была приглашена в Москву в Институт русского языка им. Н.М. Шанского и работала там ведущим научным сотрудником. В.С. Синенко предложили работать в МГУ, и только привходящие обстоятельства помешали осуществить это намерение. Позднее её командировали на несколько месяцев в США читать курсы лекций. И.П. Распопов переехал в Воронежский университет на должность зав. кафедрой.

Наши учителя стали профессионалами высокой пробы. Некоторые из них возглавили даже научные направления, обрели российское и международное признание, работали в крупных вузах.

В центре факультета и филологии Башкирии был Л.Г. Бараг. Блестящий фольклорист и литературовед с опытом работы в столичных вузах Минска, Москвы, Екатеринбурга, он при жизни стал легендарной личностью. Это был ученый с мировой известностью. Его свод белорусских сказок с научными комментариями выдержал в Германии на немецком языке 10 изданий общим тиражом в 100 тысяч экземпляров. Он разошелся по всему миру. Даже на остров Гаити по запросу фольклористов было отправлено 3 экземпляра. Л.Г. Бараг ратовал за полноценное академическое обучение всех филологов, не принимал провинциальность и местечковую замкнутость. Он выводил слушателей на простор большой культуры и науки. Несколько поколений студентов имели возможность слышать и видеть этого необыкновенного человека. Память о нем осталась у многих как самое яркое впечатление на всю жизнь.

Среди тех, кто остался в университете, был и Д.С. Гутман. Этот человек стал открытием для студентов. Неповторимый лектор, специалист по зарубежной литературе, он обладал магическим воздействием на слушателей, завораживал их стройностью и цельностью мысли, четкостью положений, полетом вдохновения. Студенты вузов Уфы ходили на его лекции в общество «Знание» и приобщались к мировой культуре. Сегодня ему 95 лет. Его помнят благодарные слушатели и желают ему здоровья и благополучия.

Студенты-филологи проводили литературные вечера, посвященные А. Блоку, С. Есенину, А. Ахматовой, М. Цветаевой… В актовом зале университета собирались студенты других факультетов, открывали для себя поэтический мир XX века. Эти встречи иногда дополнялись вечерними танцами в холле первого этажа. Пусть не часто, но это были праздники для молодежи. Возможность общения, приглашения своих знакомых оживляла атмосферу студенческой жизни.

На факультете действовал методологический семинар, на котором представлялись не частные вопросы, а концепции докторских диссертаций, монографий, ключевых проблем филологии. По сути это была апробация результатов исследования. И эти обсуждения проходили горячо, без всяких скидок на статус. Те вопросы, которые задавались, и те замечания, которые высказывались, давали толчок для новых размышлений, расширяли кругозор и подготовленность исследователя к последующим обсуждениям. Через этот семинар прошли работы В.С. Синенко и Л.М. Васильева, С.Ф. Юльметовой и А.В. Бармина, молодых доцентов. Литературоведы знали, чем занимаются лингвисты, а те, в свою очередь, были осведомлены о проблемах коллег. И это общение расширяло кругозор преподавателей, объединяло их в границах филологии. На этот семинар приглашались специалисты по философии, истории, психологии с общеинтересными темами, и они проходили испытание строгим критическим взглядом.

Отсутствие столичного общения восполнялось трудолюбием, въедливостью и добротностью знаний. И поэтому наши преподаватели на больших научных конференциях не чувствовали себя стесненно. Их упорный труд открывал путь наверх.

IV

Гуманитарная область и культура в целом зависят от того, как государство относится к ним, нуждается ли в их развитии или считает достаточным лишь удерживать их на плаву. Сфера культуры чутко реагирует на состояние общества, на способность власти определять крупные цели и достигать их. И здесь позитивный опыт великой державы, её умение ставить и решать общенациональные задачи, может быть полезен для современной России.

Нынешнее положение страны «как осажденной крепости» усугубляют два обстоятельства: отсутствие идеологии и масштабы коррупции во властных структурах. Мы четверть века живем без идеологии. Мы не знаем ни цели, ни задачи, ни этапы своего развития. В 1990-е годы, когда многие решения принимались под контролем кураторов из США, понятие «идеология» было изъято из оборота. И до сих пор не возвращено в общественное сознание. Идеология – это компас и стратегия развития. Но также и ответственность за поставленные цели. Отсутствие идеологии – тоже идеология. Но это опасный признак. Либо это выражение беспомощности государства, либо беспечность власти, либо сознательное утаивание, сокрытие целей, которые ставит правящая элита. Но в любом случае – это ведёт к дезориентации общества, к его разобщенности. Народ, не имеющий идеологии, превращается в население, бесправное и безмолвное. Отсутствие идеологии обесценивает все благие намерения и конкретные дела. Мы движемся по течению без руля и без ветрил. Это путь слепых Брейгеля, где во главе вожак с весело откинутой головой.

Русской литературе часто приходилось быть общественной трибуной, выразителем умонастроений народа. Она никогда не была только игрой, забавой, маскарадом или театром. Она была нервом общества, средоточием его духовного состояния. И не случайно современники отмечали в Л. Толстом «бесстрашный реализм», «срывание всех и всяческих масок». Литература обнажала суть происходящего в обществе. Для сторонников рыночной экономики такая литература не нужна и опасна. Они хотят свести её до уровня обслуги. Также как школу, медицину, науку. Пока им это не удалось, но фундаментальность образования уже подорвана. Интернет опростил и обессмыслил процесс чтения. Происходит деградация интеллекта. Мозг отказывается думать. Он ориентирован на потребление. Отсюда инфантильность и задержка в развитии школьника. Он может быть юношей и до 25 лет.

Наше телевидение (даже государственный канал) превращено в орган растления молодежи. Что мы там видим? Открытую эксплуатацию всего самого низкого, что можно найти в человеке (похоть, жажду наживы, подлость, предательство), публичное обнажение семейных тайн. Разухабистые признания: «Все мы бабы – стервы», «Кто у нас не первый, тот у нас второй» способны разрушить уважение к женщине.

Откровенное хамство и чернуха заполонили экран. Но это привлекает часть зрителей, поднимает рейтинг канала, повышает его доходы. Наконец, сами «пострадавшие» хорошо зарабатывают за подробные признания о том, кому они отдавались по желанию, а кто их изнасиловал вне плана. Эта атмосфера пошлости и душевного стриптиза поглощает всех, кто в нее вступает. Банальная житейская история со старым артистом А. Джигарханяном и его молодой хищной женой превратилась в театральную эпопею на десяток передач. И конца ей не видно… Рыночная спекуляция на низменных интересах разрушает нравственные понятия, низводит человека до животного состояния. И все это обрушивается на молодое поколение.

В стране нарастают социальные противоречия. За четверть века возникла группа олигархов, которая присвоила общенародную собственность, созданную десятками поколений граждан. 100 российских «семей» владеют сегодня 70 % богатств страны. Нищенские пенсии, скудные зарплаты, безработица, падение образования, здравоохранения и науки – это суровая реальность. Социальное расслоение в обществе поразительно. Разрыв в доходах врача, учителя, педагога и, например, топ-менеджеров даже в госкорпорациях доходит до 90 раз!

Доцент вуза получает 13 тысяч, профессор 30 тысяч, а руководитель вуза до 650 тысяч. Население страны неудержимо стареет. У нас осталось 146 миллионов человек из 290 в СССР. Из них почти 1/3 (42,8) пенсионеры, и количество их будет возрастать. А смена убивается на корню. Ежегодно в стране делается от 700 тысяч до 1 миллиона абортов. Это потерянные поколения и безотрадное будущее. 53 % женщин не могут позволить себе иметь второго ребенка из-за трудного материального положения.

Средняя пенсия на конец 2017 года составляла 13,6 тысяч рублей. Это всего лишь на 4000 рублей выше прожиточного минимума. А цены растут. Оплата за ЖКХ растет. И реальное положение населения ухудшается. Сегодня за чертой бедности находится 23 млн. «Выжить можно, но жить нельзя» – вот формула сегодняшнего положения огромного числа россиян. И в этой ситуации нас утешают особым положением жителей столицы: «Средняя зарплата москвича, по подсчетам Мосгорстата, составила на ноябрь 2017 года без малого 92 тысячи рублей. Она почти в два с половиной раза превышает среднюю по стране, которая не дотягивает даже до 40 тысяч» (Докучаев Д. Нищеброды с московской зарплатой // Московский комсомолец. PPE 22–29 ноября 2017. С.5).

Бравада и утешительные заверения наших руководителей расходятся с реальным положением дел. Безответственность и безнаказанность служивого люда лишь увеличивают жажду наживы. Масштабы коррупции и воровства чиновников выходят за границы воображения. Счет идет уже на десятки миллиардов рублей. У замначальника антикоррупционного управления МВД России Дмитрия Захарченко изъяли 9 миллиардов рублей, не считая 14 элитных квартир, дорогих машин и золотых слитков. Следователям понадобилось 40 часов, чтобы посчитать одни только денежные купюры. У любого человека возникает естественный вопрос: «Если полковник может позволить себе такое, то что творится на более высоких уровнях управления страной?».

И вот ошеломляющая новость, которую публикует аналитическая газета «Аргументы недели»: «За последние 28 лет существования новой России <…> в оффшоры было выведено почти 800 млрд. долларов <…> Это 48 триллионов рублей или 3,5 государственного бюджета России. Это “в белую”». Реально своровано раз в пять больше» (АН №47 (589) 30 ноября – 6 декабря 2017. С.1).

29 января 2018 года США намерены опубликовать данные о том, кто,́ где́ и ско́лько денег хранит в оффшорах. Это будет ведомость разграбления России чиновниками и олигархами. И это будет скрытый приговор тем, кто по своему положению не должен был допустить это преступление. Но эти деньги не вернутся обратно. Они останутся в США и будут использованы для шантажа и подкупа «слуг народа».

На протяжении последних трех лет СМИ «заморозили» разговор о наших внутренних проблемах. Целыми днями идут беседы о событиях на Украине, о помощи Сирии, о тяжелом положении президента США. Вопросы развития своей страны, её экономики, социальной сферы, культуры, образования, медицины отнесены на потом. И это не только беспокоит, но и серьезно настораживает. Безропотность и пассивность значительной части народа лишь укрепляет уверенность чиновников в своей безнаказанности.

Конечно, можно попытаться компенсировать отсутствие идеологии и стратегии развития текущими совещаниями по отдельным отраслевым вопросам и выстраивать планы на 2-3 ближайших года. Но это не решение проблемы и не обретение внятного и продуманного проекта развития страны.

V

Каково состояние филологического образования в стране сегодня? Скажем честно: неутешительное. Высшая школа отчаянно сопротивляется тому разрушительному процессу, который навязывается ей чиновниками от образования. Картина его точно выражена в известной статье, а затем и в открытом письме проф. Саратовского госуниверситета Веры Афанасьевой – доктора философских наук министру образования России. Это публичное обращение вызвало широкий резонанс и стало общим воззванием вузовских работников к власти. В нем четко и открыто определены 5 признаков тяжелой болезни высшей школы: 1) тотальная нищета; 2) бумажная паранойя; 3) патологическая ложь; 4) девальвация знания; 5) душевное нездоровье.

Это письмо завершает десятки протестов авторитетных вузов и коллективов против профессиональной беспомощности и экспериментов чиновников с так называемой «оптимизацией» высшего образования. В письме, в частности, говорится: «Российское образование буквально погребено под грудами никому не нужных документов, завалено бессмысленной отчетностью, задавлено чиновничьими предписаниями – и лавина бумаг катастрофически растет. Постоянно меняющиеся федеральные образовательные стандарты не приносят ничего нового по существу, зато делают из образования неэффективную механическую машину, основной целью которой становится производство и воспроизводство бумаг <…> Преподаватели страны, от Петропавловска-Камчатского до Калининграда, превратились в бесплатных клерков, в писарей, в машинисток. Люди изнемогают от многократного переписывания программ, составления бесчисленных отчетов, заполнения одних и тех же анкет. Ума не приложить – куда девается все написанное? Где складируются все эти горы измаранной бумаги? Зато совершенно очевидно, кому они нужны – чиновникам, которые только этим бумажным потоком и могут оправдать собственное существование, прикрыть отсутствие фактической положительной работы» (См.: РГ. 7 июля 2017. С. 7).

Летом 2017 года «Российская газета» опубликовала обширное интервью с Верой Афанасьевой под заголовком: «Нужны ли государству образованные люди?». Общий итог беседы тревожен: «У государства нет потребности в образованных людях» (См.: Российская газета, 7 июля 2017, пятница № 148. С. 7). Профессора сегодня приравнены к официантам. И те, и другие оказывают услуги. Одни – образовательные, другие – гастрономические.

«Оптимизация» образования преследует одну цель: сократить расходы путем объединения кафедр, факультетов и университетов. Но экономия этого процесса мнимая. Она не окупает тот ущерб, который наносится образовательному процессу и его содержанию. Более того, впоследствии потребуются десятилетия и огромные вложения, чтобы восстановить порушенную систему. Сокращение обучения с пяти лет до четырех ведет к профессиональной неподготовленности студентов. Выпуск «недоучек» влечет некачественное обучение в средней школе. Профессионализм высшей школы расшатывается. Опытные профессора и доценты попадают под сокращение, специализации свертываются. Нагрузка преподавателя увеличивается до 950-1000 часов, и он работает на износ. А уровень зарплаты меняется несоразмерно. Преподаватели вузов вынуждены зарабатывать деньги репетиторством, участием в подготовке и проведении ЕГЭ. Для этого приходится экономить время и силы на основной работе. Иначе говоря, нововведения министерства оказываются безответственными и разрушительными. Чиновники отбрасывают прошлый опыт и подменяют его авантюрными экспериментами. В результате специалисты уходят из вузов, молодежь теряет интерес к работе, аспирантура и докторантура сокращаются и впереди возможен обвал гуманитарного образования.

Безразличие чиновников к протестам преподавателей и продолжающееся давление на них порождают психологическую реакцию – ожесточение преподавателей и «пофигизм», готовность работать настолько, насколько платят за их труд. Этот скрытый протест против насилия над собой усугубляет ситуацию и усиливает социальное напряжение в обществе.

Недооценка гуманитарного знания дорого обходится обществу. Его дисциплины формируют сознание человека, вырабатывают культуру, мышление, укрепляют нравственные основы, в том числе и ответственность за принимаемые решения. Они учат просчитывать хотя бы на три шага вперёд развитие событий, взвешивать то, чем обернутся те или иные решения. Они учат сохранять выдержку и владеть искусством компромисса. По своей сути противостоят самонадеянности и упованию на «авось». Ибо последствия непродуманных решений могут быть необратимыми.

А впереди нас ждут новые сюрпризы и вызовы. Прежде всего – это создание «искусственного разума», который будет обладать обширным запасом знаний и способностью оперировать ими. Он позволит делать скоростные обобщения с учетом миллионов источников за короткое время. За ночь он выполнит всю черновую работу, на которую потребовались бы годы скрупулёзных исследований.

Но для того, чтобы робот заработал, необходимо решить ряд вопросов: 1. Как заложить накопленные филологические знания в компьютерный «мозг»? 2. Какие методы работы и системы понятий вложить в него, чтобы результат был успешным? 3. Как научить робота понимать и систематизировать эти сведения? 4. Как обеспечить «диалог» исследователя с компьютерным разумом? Эта техническая подготовка неизбежна. И когда она будет выполнена, мы получим возможность прорыва в развитии филологии.

Для литературоведов – это бесценная помощь при изучении творческой индивидуальности писателя, его поэтики, при сравнительном или типологическом изучении жанров, художественного мышления двух-трёх писателей. Электронный «мозг» способен быстро «считать», систематизировать и отметить эволюцию тем, мотивов, форм повествования. Он может выполнить огромный объем предварительной работы и представить её в виде наглядной информации.

Для лингвистов – это тонкий инструмент обработки текстов, выявления бытования и развития разных категорий, понятий, норм. Языковая «разметка» позволит четко представить структуру и функционирование лингвистических единиц любого объема, сложности и уровня. Здесь открываются богатые возможности для изучения стихосложения, лингвистического и лингвостилистического анализа текста.

Да, этот «мозг» будет создан человеком, а методы исследования заложены на том уровне, который достигнут сегодня наукой. Но он будет действовать и самостоятельно в пределах отведенных ему границ, и вступать в диалог со своим хозяином – исследователем.

«Умная» машина способна проверить выводы филолога по своей базе данных, внести в них коррекцию. И здесь механический объем информации соотнесется с интуицией, генетической памятью и чувством человека. Робот может стать помощником и техническим оппонентом исследователя. Во всяком случае, без филолога с его понятийным и культурным арсеналом, с его опытом постижения слова и смысла, слова и образа, слова и картины мира не обойтись. Потребуются филологи-технологи, филологи-логисты, филологи-психологи, филологи-переводчики. Надеюсь, что это осуществится через 5-6 лет. Без филологов в будущее не шагнешь.

VI

XXI век развертывается тревожно и непредсказуемо. Любая поддержка мира и согласия сегодня ценна. Филологи способны внести свой вклад в формирование думающих и ответственных людей, для которых понятия «родина», «народ», «справедливость» – не простые слова, а ориентиры в жизни. И это важно для всех нас.

Что можно пожелать студентам в сегодняшних условиях? Во-первых, не обманите молодость, используйте те возможности, которые она предоставляет. Молодость – это пора увлечений и огорчений. И через это надо пройти, чтобы понять, чего ты хочешь и в чем видишь свое назначение. Но важно определить свою цель и посвятить ей жизнь. Цель – оправдание твоего существования, твоя поддержка и надежда. А если цели нет, ты плывешь по течению и тратишь драгоценные годы впустую:

Но грустно думать, что напрасно

Была нам молодость дана,

Что изменяли ей всечасно,

Что обманула нас она;

Что наши лучшие желанья,

Что наши свежие мечтанья

Истлели быстрой чередой,

Как листья осенью гнилой.

Жизнелюбие А. Пушкина и его темперамент требовали страстей, и он оправдывал прегрешения этой поры:

Но жалок тот, кто все предвидит,

Чья не кружилась голова,

Кто все движенья, все слова

В их переводе ненавидит,

Чье сердце опыт остудил

И забываться запретил!

Поэтому увлекайтесь, разочаровывайтесь, проклинайте весь мир за то, что он не соответствует вашим представлениям. Но помните – ничего лучше молодости не будет. Живите в ней красиво и насыщенно.

Второе – не поддавайтесь атмосфере цинизма и пошлости, которая навязывается сегодняшней реальностью и СМИ. «Успех любой ценой!», «Деньги решат всё», «После меня хоть потоп!». Эти примитивные искушения иллюзорны. Счастье за деньги не купишь, как и здоровье. И любовь деньгами не вызовешь. Тут нужен характер, культура, внутренняя развитость. В эпоху Б. Ельцина был такой вице-премьер Альфред Кох, который открыто на всю страну вещал по телевизору: «Мы недостаточно циничны, чтобы жить хорошо». Эта команда достигла предела своего цинизма, разграбила страну, а потом бросила Россию и скрылась на Западе. Но нам предстоит жить и работать здесь. Поэтому апология цинизма нам не подходит.

Третье – читайте достойные книги. Мы никогда не сможем прочесть всю классику. Как осмыслить 28 томов сочинений Тургенева, 30 томов Чехова, 90 томов Толстого? Мы успеваем только прикоснуться к тайне, осознать ее непостижимость и с чувством благодарности и горечи покидаем этот мир. А искусство остается загадкой для новых поколений. Но если невозможно прочесть все, то хотя бы самые известные произведения надо знать. Ведь каждая книга классики – это прожитая жизнь. И мы проживаем столько жизней, сколько прочитали книг. А. Пушкин писал: «Чтение – вот лучшее учение. Следовать за мыслями великого человека – есть наука самая занимательная».

Столетие назад в период Первой мировой войны И. Бунин подобно своему предшественнику И. Тургеневу написал стихотворение «Слово». Оно стало его воззванием, обращенным к современникам и потомкам:

Молчат гробницы, мумии и кости, –

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бесценный – речь.

(«Слово», 1915).

Пусть не ослабнет наша любовь к слову, не угаснет интерес к художественной литературе. Они – наши верные спутники в жизни, наше достояние и поддержка.