Журнальный мир

Сидит в плену памяти и никак не забывается многое, что было особо ярким в долгой жизни еврея-сапожника, Нотьки Сандлера, который уже двадцать два года живет в Иерусалиме, оставив в «прошлой жизни» родной Приволжск, старинный русский город-городище, царственно раскинувшийся по берегам двух величавых русских рек.

Сегодня, 23 августа 2020 года, он – Нота Аронович Сандлер – писатель, сапожник и художник российско-израильского разлива.

Здорово! Никто такого не ожидал… Редкие мудрые евреи определили, что так Всевышний проявил поддержку «безродному космополиту», рожденному в СССР в первый послевоенный год.

Последние годы, во время утренней молитвы, обращается Нотька к Творцу с одним и тем же вопросом:

«Всемогущий, что делать мне, простому еврею? Все жизненные пути от юности моей пришли в тупик. Ушла вера, что еврейское братство – это святое сообщество. Только горько смеяться можно, вспоминая, как исполняют духовные лидеры заповедь “Возлюби ближнего своего, как самого себя”».

И часто слышит сапожник глас Творца в сердце своем:

«Продолжай писать-сказывать историческую правду о том, что было и как было. Для этого Я, благословивший патриархов Авраама, Ицхака и Яакова, даю долгую жизнь тебе: ты хранитель и свидетель многого из того, чего не знаю люди».

* * *

И философствует в сказах своих Захарья-Нота, сын Арона-сапожника, взяв за основу постулат из Талмуда: «Если Творец постоянен в пространстве и во времени, то всё, что было, есть и будет, – постоянно, так как Всесильный во всем и всегда присутствует».

И возвращает меня посему память в далекий июнь 1993 года, когда заново обустраивалась еврейская жизнь в России, после семидесятипятилетнего разорения.

* * *

Чтобы вернуться к национальным традициям, потерянным отцами и дедами в совецкой России, без какой-то поддержки и помощи из-за границы обойтись оказалось невозможно.

Комсомольцами и коммунистами – духом и телом – были граждане еврейской национальности…

Пили водку и закусывали ее салом в святые дни Песаха и в Судный День. Ужас ведь! Позор! А бызе бызоен!¹ Наследники духовных законов, полученных из рук Моисея, рванули в революцию, которая уничтожила их еврейские души.

Так говорили раввины в странах Запада.

Там-то постоянно создавались и поддерживались общественные, религиозные, культурно-просветительские организации, бравшие на себя бремя обучения и исполнения обрядов, в том числе – советских евреев.

Главным трибуном духовного спасения был великий раввин, Любавичский ребе Шнеерсон, вовремя бежавший из России, много лет трудившийся и почивший в США.

И вот, организация ХАМА направила в командировку в Приволжск своего очередного эмиссара, семидесятилетнего старика Шломо Никольсона вместе с женой Басей. Жили они до этого более пятидесяти лет в еврейском квартале Парижа, после нелегального перехода границы СССР с Польшей, в далеком 1946 году. Говорили они на нескольких языках, и по-русски тоже. Из-за родственных связей с хозяевами ХАМА стали участвовать в миссионерской деятельности.

На тот момент в городе Приволжске уже официально работала вновь возрожденная Нотей Сандлером синагога. Десять стариков-евреев и Нотька-сапожник с помощью Всевышнего восстановили еврейские богослужения в историческом еврейском здании.

И вот, очередной «варяжский гость», то есть миссионер от Шнеерсона, прибыл в старинный русский провинциальный город, в котором жили тринадцать тысяч евреев, переставших строить коммунизм в одной, отдельно взятой стране. КПСС ушла в небытие, а ее осколок КПРФ стала ничем, после того, как была всем.

Многие евреи города, как и другие приволжцы, не испытывали никакого интереса к приехавшим миссионерам. В их душах была жива ленинская идея-пропаганда: мол, эта публика – жулики.

Но Нотька и его близкое окружение были очень и очень рады заботе и помощи от Шнеерсона, в виде живых экспонатов давно ушедшей в прошлое еврейской жизни…

От Шломо Никольсона пошла инициатива: нужно возродить в Приволжске еврейскую обрядность, в том числе обряд обрезания.

В 1971 году умер Арон-шойхет, он был последним, кто сделал обрезание в городе – своему сыну Гиршу Лопатману.

И как-то понёсся среди евреев города слух: Никольсон-де специально приехал из Парижа, чтобы через двадцать два года вновь произвести большое духовное деяние – возродить обряд «союза между евреем и Творцом».

Это воспринималось как чудо в жизни униженных и обезличенных советской властью граждан еврейской национальности.

Сам «парижский варяг» мог исполнить только ритуальную еврейскую часть обряда: в стерильную полиэтиленовую трубочку отсосать капельку крови от места обрезания и закопать отделенную частицу тела с молитвой, из уст праведного еврея.

Также, после наложения стерильной повязки старик Шломо проводил освящение деяния, прочитав псалмы царя Давида и молитвы, выпив с присутствующими бокал кошерного еврейского вина.

Потрясающе!

Столько лет все евреи тряслись от страха при упоминании синагоги, обрезания, кашрута…

А тут возрождается истинно еврейский обряд! Старые евреи говорили: необрезанный еврей – выкорчеван из своего народа.

По городу ползли слухи, сплетни, разговоры, пересуды…

А Нотька-сапожник стал «золотоискателем». То есть он разыскивал евреев, мужчин и мальчиков, которые желали бы исправить грехи родителей и приобщиться к наследию своего народа, пройдя «брис» – операцию по удалению крайней плоти.

А еще ж надо было найти врача-хирурга, который бы взялся исполнять эту непростую мицву! В годы СССР врач, участвующий в религиозных обрядах, в лучшем случае лишался диплома, а то и в познавательное путешествие на Север мог отправиться! В городе и во всей стране, скрученных колючей проволокой страха, идея от какого-то старика могла оказаться просто болтовней…

К счастью, врач нашелся очень быстро. Это был Гриша Хирургоцер, один из тех, кто вместе с друзьями подходил к Нотьке, когда тот чинил обувь в своей будке. Жизнерадостный, неженатый тридцатишестилетний специалист, работавший в приемном отделении дежурным хирургом. То есть самый что ни на есть подходящий специалист.

Всё выглядело чинно-благородно: еврейский мужчина приходил на своих двоих в приемный покой с как будто опухшей и покрасневшей пиписькой. Гриша ставил диагноз: фимоз, «больному» под местным наркозом удаляли крайнюю плоть. Никольсон во время операции выполнял талмудические предписания – и, о чудо! – в городе Приволжске возрожден древний еврейский обряд завета со Всевышним!

Казалось бы, всё просто – но евреи, даже необрезанные, народ жестоковыйный, и немало трудов стоило Нотьке найти, объяснить, убедить евреев-мужчин использовать возможность стать полноценными евреями. Убеждать он умел, и ручеек согласившихся стал превращаться в поток желающих.

А вначале – трое взрослых, готовящихся к отъезду в Израиль еврейских мужчин решились на исполнение заповеди, чтобы стать полноценными иудеями. Было оговорено время прибытия в приемный покой: Исаак – в 9 часов утра, Боря – в 10 утра, Лева – в 11 утра. Оплаты за приобщение евреев к союзу с Творцом с «новорожденных» не спрашивалось.

После томительного ожидания пришло последнее воскресенье июня. Всё начало сбываться по намеченному плану. В девять утра в дверь больницы вошел Исаак. Там его встретил Гриша – и через полчаса в еврейском народе на одного обрезанного мужчину стало больше. В скверике около входа в приемный покой новоявленного еврея встречали Нотька и еще двое взрослых, пока не обрезанных, еврея. Тихонько, без шума тут же распили бутылку водки. Новорожденный с удовольствием водкой запил благословенное кошерное вино от Никольсона, сел в такси и поехал домой паковать чемоданы: через две недели Исаак отправлялся в Израиль.

Через пять минут после его отбытия домой в приемный покой вошел Боря. Многовековой обряд завета еврея в союз с Творцом в городе Приволжске повторился еще раз. Мазлтов!

Нотька Сандлер смеялся и ликовал! Еще бы: четыре года назад сапожник с болью в сердце констатировал, что в святейший Судный День в синагогу пришло всего двенадцать стариков-евреев (а на будущий год, возможно, не соберется миньян – десять взрослых «мужей сынов Израилевых»), близится время, когда придется объявить об окончании еврейской жизни в городе…

И – вот оно, чудо!

В Приволжске появились новые истинные иудеи, после долгого и тяжкого коммунистического ига. Живёт народ Израилев и будет жить!

И вот уже второй пациент, Боря, с мамой и папой выходит, садится в такси и отправляется домой, «страдать». После того, как действие наркоза окончится, место обрезания будет болеть – день… два… и всё на этом закончится.

В радостном настрое Нотьки после двух обрезаний, увы, произошла осечка. Явился Лёва, который собирался уехать в Канаду настоящим евреем, и заявил, что он передумал…

Но всё ж пришёл, не таился трусливо!

Нотька, Никольсон и доктор Гриша взгрустнули. Старый Никольсон даже сделал попытку переубедить упертого Лёву. Тот только мотал головой.

Но праздник продолжался: Гриша, всегда веселый и жизнерадостный, запел на идише известную песню «Ломир алэ инейнем» – «Давайте все вместе». Давайте вместе выпьем немножко вина, похвалим друг друга…

Затем он пустился в пляс, через минуту остановился и громко заявил: «Следующим евреем в Приволжске, сделавшим обрезание во славу Имени Всевышнего, буду я, Гирш бен Яаков! Ребе, пойдемте в операционную. Моё "достоинство" в спокойном состоянии – восемнадцать сантиметров. Я запросто сам себе удалю крайнюю плоть! Да здравствует мой длинный поц, благодаря ему в нашем городе сегодня родятся таки трое настоящих иудеев!»

Припевая и приплясывая, Гриша вошел в приемный покой, следом за ним шёл сияющий улыбкой знаток религиозных обрядов иудеев, реб Шломо Никольсон.

Медленно… очень медленно поползли минуты… того особого часа в истории евреев города Приволжска. Еврей-хирург сам себе делал обрезание, приобщаясь к духовному наследию древнего своего народа. У старого еврея-раввина текли слезы радости, он читал молитвы и благодарил Творца за то, что в его долгой жизни он впервые и, скорей всего, в последний раз принял участие в таком обряде.

Кошерного винца Гриша и раввин выпили вдвоем, после чего вышли в скверик перед приемным покоем. Гриша приплясывал на полянке! Он сдал дежурство другому врачу, написав в журнале, что были два пациента с диагнозом «острый гнойный фимоз».

Про свою операцию он ничего не написал, оставив возможность фиксации этого события какому-нибудь другому повествователю …что и было исполнено 25 августа 2020 года.

* * *

И вот концовочка байки про обрезание.

Когда Нота наливал и выпивал стакан водки, благословляя это особенное обрезание, сделанное в эпоху исхода евреев из коммунистического ига, – в те времена в сознании Ноты, сына Арона-сапожника, который сейчас – иерусалимский писатель, художник, сапожник, сформулировался ответ на вопросы евреев города о деятельности эмиссаров от Шнеерсона, в черных шляпах и с бородами.

С улыбкой, конечно, лукавой, после того, как он тридцать лет жизни посвятил возрождению иудаизма и синагоги в городе Приволжске, пишет он, что каждый человек сам определяет, кто эти заезжие евреи – бизнесмены от религии или слуги Творца и избранного им народа.

Никольсон радовался тому, что происходит, и писал отчёт о начальном этапе своей деятельности в городе, перечисляя всю работу общины и гордясь проделанной работой:

1. Обрезаний сделано тридцать.

2. На встречу субботы в синагогу явилось около тысячи евреев, после молитв была устроена шикарная трапеза из кошерных продуктов, доставленных из Парижа.

3. На полученные от Ребе Шнеерсона деньги выполнены проект миквы и ремонт помещений для воскресной школы.

Словом, выполнение заповедей Моисеевых – это одно.

А бабло – это совсем другое. По совести говоря, взявшему на себя серьезный риск врачу Грише Хирургоцеру надо было бы выплатить гонорар – но старый святоша сказал: «А зато я освятил твоё обрезание!» – и не уплатил ничего.

А Нотьке, в компенсацию расходов на содержание синагоги и общины, разыскание евреев, которые согласятся сделать брит, и прочее, дипломированный раввин сказал:

– Ты делаешь эти дела для Него, пусть Он тебя и вознаградит.

Ой, да ладно, дело прошлое.

Рава Шломо Никольсона уже нет в живых.

И за то, что помог возродить закон Моисеев в русском городе Приволжске, я ему от души благодарен.

Аменнннн!