И в морском бою, и в пешей бригаде

И в морском бою, и в пешей бригаде

(рассказ ветерана Н. В. Бричука)

 

На палубе эсминца

 

Для Николая Владимировича Бричука, двадцатилетнего старшины первой статьи, война началась в час ночи 22 июня 1941 года, когда эсминец «Гордый», на котором он только-только начинал службу, стоял на рижском рейде.

Неожиданно для всех прозвучала боевая тревога. Моряки получили приказ выйти в море. К этому никто не был готов. Корабли вышли только в 4 утра. Одно из судов подорвалось на мине, «Гордый» взял выживших на борт, начал отходить и сам подорвался. После этого «Гордый» отбуксировали в Таллинн.

В Таллинне, который являлся одной из трех главных военно-морских баз СССР, корабль отремонтировали, и для экипажа начались боевые будни: моряки дежурили, ставили мины в Финском заливе. Планировалась эвакуация города и флота. Неделю войска готовились к выходу в море, но времени не хватало.

«Гордый» посетил министр военно-морского флота Николай Кузнецов. Матросов построили на верхней палубе. Министр каждому пожал руку, а потом сказал: «Нам нужно хотя бы на день задержать немцев, чтобы мы были готовы выйти в море, поэтому обращаемся к вам. Добровольцы, шаг вперед!»

Шагнули все.

26 августа был отдан приказ об эвакуации из Таллинна и прорыве флота в Кронштадт. На крейсере «Киров» эвакуировались Военный совет КБФ и члены правительства Эстонии. Крейсер охраняли с двух сторон: слева эскадронный миноносец «Яков Свердлов», справа — «Гордый». Во время перехода «Яков Свердлов» подорвался на мине и затонул. Через пять минут еще одна мина серьезно повредила эсминец «Гордый». Затем налетели немецкие самолеты и начали бомбить.

Николай Владимирович вспоминает:

Отбомбили, улетели и через час или полтора опять прилетели. Попадали бомбы, в основном, в пароходы с людьми. Люди с перепугу бежали то на нос, то на корму. Эвакуация проходила под постоянными бомбежками. После того как личному составу дали возможность залечить раны в Кронштадте, была сформирована особая седьмая бригада, в состав которой вошел и я.

 

Особая седьмая бригада

 

Необходимость в седьмой особой бригаде возникла в связи с тем, что немцы начали активное наступление на Ленинград. А «особой» она называлась потому, что в состав ее входили исключительно моряки.

Николай Владимирович:

Мы превратились в пехотинцев. Когда подошли к Славянке, получили приказ — примкнуть штыки и отбросить немцев. После 8 сентября нам в день стали давать совсем маленький кусок хлеба, сказали, что такая сейчас будет норма: склады взорвали, в городе большие проблемы с продовольствием. Приближалась зима. На нас тогда была надета морская форма, только шинели, телогрейки, шапки-ушанки были солдатскими.

 

Пресечь предательство

 

Каждый день с вражеских самолетов сбрасывали листовки, чтобы агитировать советских солдат переходить на сторону фашистов.

Николай Владимирович рассказывает:

Помню одну из них. На картинке разодетый солдат сидит за столом. На столе бутылка «Московская водка» и кусок жирной курицы, которую он разламывает, и написано: «Не жизнь, а благодать». Мы эти листовки даже в руки не брали, потому что с этим было строго — попадешься, разбираться не будут: сразу в дезертиры запишут.

Поначалу случаев дезертирства не было. Но в октябре между солдатами пошли слухи о том, что у немцев хорошая техника, и их не победить. Однажды на позициях началась стрельба. Оказалось, что пять человек поползли к немцам, а те подумали, что началось наступление, и подняли стрельбу. Мы стали отбивать наших. Двое парней погибли, а над оставшимися тремя на следующий день состоялся суд. Я не пошел смотреть, исход был очевиден, а пацанам — по восемнадцать лет… Дело так и называлось: «Тройка». Всех троих расстреляли.

Чтобы такого больше не повторялось, взяли в плен одного немецкого солдата, который был весь заросший, вшивый и грязный. Показали его солдатам, и больше никто не пытался перебраться в немецкие окопы.

 

Снова жив

 

Однажды оборвалась связь, и Николаю Владимировичу с товарищем было приказано срочно ее восстановить. Они побежали на другой конец поля. Неожиданно в небе появился немецкий самолет.

Из рассказа Николая Владимировича:

В моего товарища попала пуля, он только и успел сказать: «Коля, я ранен», — и умер. Меня ранило в ногу. Я упал, бинтами двух индивидуально-перевязочных пакетов, что у меня были, машинально перевязал друга, хотя помочь ему уже ничем не мог. «Мистер Шмидт», развернулся и дал еще одну очередь. Я лежал и видел, как он из кабины посмотрел на нас и улетел.

В этот период советские войска несли большие потери. Если поначалу смерть казалась чем-то страшным, то потом страх прошел, потери сослуживцев стали привычными: размылась граница между жизнью и смертью.

Николай Владимирович:

Мы все видели смерть и знали, что умрем: не сегодня, так завтра. Но главное правило было умереть не первым: убить хотя бы одного фашиста, а потом можно и самому.

Весь 1941 год Николай Владимирович был пехотинцем, а после смерти командира взвода выполнял его обязанности. В 1942 году его ранило, и он попал в госпиталь. На Краснознаменный Балтийский флот моряк вернулся только после прорыва блокады. День Победы Николай Владимирович встречал в звании главного старшины корабля.

У ветерана огромное количество наград, среди которых — Орден Красной Звезды, знак «Ветеран ДКБФ», медали «Георгия Жукова», «За оборону Ленинграда», «За Победу», «300 лет Российскому флоту» и т. п.

В настоящее время Николаю Владимировичу девяносто пять лет, он проживает в Московском районе Ленинграда, где поселился сразу же после войны. День Военно-морского флота для него — особый праздник. Раньше каждый год в последнее воскресенье июля ветеран встречался с сослуживцами. Но сейчас их уже нет в живых, поэтому он отмечает праздник с любимой дочерью. Николая Владимировича приглашают в школы на уроки мужества, где ветеран делится своими воспоминаниями, желает молодежи мира, яркого солнца над головой и долгих лет жизни.

Николай Владимирович:

Обычно я школьникам говорю: как вы будете работать, так будете и жить, в ваших руках жизнь нашего государства.