И вовсе не о таком…
И вовсе не о таком…
Облака
День ли прожит и осень близка
Или гаснут небесные дали,
Но тревожат меня облака –
Вы таких облаков не видали.
Ветер с юга едва ощутим –
И, отпущены кем-то бродяжить,
Ждут и смотрят: не мы ль защитим,
Приютить их сумев и уважить.
Нет ни сил, чтобы их удержать,
Ни надежды, что снова увидишь, –
Потому и легко провожать –
Отрешенья ничем не обидишь.
Вот, испарины легче на лбу,
Проплывают они чередою –
Не лежать им, воздушным, в гробу,
Не склоняться, как нам, над водою.
Не вместить в похоронном челне
Всё роскошество их очертаний –
Надышаться бы ими вполне,
А потом не искать испытаний.
Но трагичней, чем призрачный вес
Облаков, не затмивших сознанья,
Эта мнимая бедность небес,
Поразивших красой мирозданья.
У реки
В листве маслин и верб прибрежных
Не надо слов и слёз поспешных –
Плакучей ветке поклонись,
Найди в струенье, в серебренье
Безбрежным дням благодаренье –
В любви, пожалуй, не клянись.
К реке ступай – в ней жилы влаги
В подспудной выпуклы отваге,
В неумолимой полноте
Неудержимого теченья,
Чьи недомолвки и реченья
Сроднились с кровью на кресте.
Хвала тебе, краса земная!
Другого имени не знаю –
За что дана ты мне теперь?
За тот ли свет, что с неба льётся,
Что эхом в сердце отдаётся –
Предупреждением потерь?
Апостол твой по брегу бродит –
И что-то в мире происходит,
Чему названье – благодать,
Чему предчувствие – прозренье,
Чего присутствие – смиренье,
Чью ипостась – не передать.
Где сокровища речи сокрыты
Нет, никто никогда никому не сказал,
Где сокровища речи таятся –
Средь звериных ли троп, меж змеиных ли жал,
Или там, где беды не боятся.
Соберись да ступай, по степям поброди –
Не родник ли спасительный встретишь?
Не тобой ли угадано там, впереди,
То, что ищешь? – ему и ответишь.
Не биенье ли сердца в груди ощутишь,
Не слова ль зазвучат о святыне? –
Может, взор мимоходом на то обратишь,
Что миражем казалось в пустыне.
Где томленье по чуду? – в слезах ли росло
Иль в крови, что огнём обжигала? –
Потому и священно твоё ремесло,
Что в любви – откровенья начало.
Даже страшные клятвы уже ни к чему,
Если просишь у неба защиты, –
Потому-то не скажешь и ты никому,
Где сокровища речи сокрыты.
Из августа
Сон твой велик и наивен –
Выручит завтрашний ливень? –
Вот его нынешний шаг –
Он обнадёживал так,
Что собирались цветы пред домами,
Стёкла дрожали в расшатанной раме,
Долу клонилось белёсое пламя, –
Был он торжествен и наг.
В зеркале мрачном и мы отражались,
Губы сжимались и веки смежались –
Всё бы языческой тьме,
Гуще злокозненной, мгле ненасытной,
В лёгком челне, над пучиною скрытной,
Плыть с фонарём на корме.
Всё бы на свете расти ожиданью,
Всё бы томиться в груди оправданью,
Всё бы виновных найти
В том, что на деле мы сами сгубили,
В том, что в себе навсегда позабыли
И не ценили почти.
Что тебя в глуби зеркальной
Встретит улыбкой прощальной? –
Всё, что на ощупь ушло,
Влагой ночной утекло,
Свечкой растаяло, розой поникло,
В песнях исчезло, в беде пообвыкло,
Прячась к тебе под крыло.
Объяснение
Нет, я не стану тебе повторять,
Что предстоит нам в пути потерять,
Что никогда, как ни жди, не вернётся,
Искрой не вспыхнет, руки не коснётся,
Птицей не вскрикнет, исчезнет в степи, –
Слёз не жалей, но и сердце скрепи.
Нет, никогда не скажу я – прости –
Что предстоит нам в пути обрести –
Имя луны над бессмертной долиной
Та, что когда-то звалась Магдалиной,
Шепчет, едва раскрывая уста,
Вся – очевидна и вся – непроста.
Нет, не хочу я тебе говорить,
Что предстоит нам другим подарить –
Стаи растаявшей клич лебединый
В час полуночный, в глуши нелюдимой,
Чудится мне, отзываясь в тиши,
Крылья подъемля всегда у души.
Нет, я не стану тебе объяснять –
Слов неустанных тебе не понять –
Это бездомица ветра ночного,
Это бессонница века больного,
Это зарницы и розы в горсти, –
Взял бы с собою – да трудно грести.
И вовсе не о таком
И вовсе не о таком,
Что душу твою изранит, –
Ведь с ним я давно знаком,
Оно укорять не станет,
Оно не удержит нас
В распластанной сени дыма,
Но смертный подскажет час –
И в жизни необходимо.
И вовсе не о таком,
Что сердце твоё тревожит. –
Ведь горе, как снежный ком,
Настигнет тебя, быть может,
Ведь радость застанет вдруг
Тебя на пороге славы,
Друзей раскрывая круг,
Вниманья даруя право.
И вовсе не о таком,
Что очи твои туманит, –
Рассвета сухим мелком
Оно осыпаться станет,
Чтоб птичий возвысить клич,
Листву шевелить на древе, –
Его-то и возвеличь
В едином, как день, напеве.
И вовсе не о таком,
Что слух твой ночами мучит, –
Речным пожелтев песком,
Оно возвышаться учит,
Оно запрокинет звук
Туда, на незримый гребень
Волны беспримерных мук,
Чтоб смысл её был целебен.
Но свет изначальный
На севере – тихо, на юге – тепло,
Промышленный гул – на востоке,
На западе – пусто, – вот солнце взошло, –
Безвременья годы жестоки.
Да помнишь ли ты, как, смеясь у реки,
Мы влагу в ладонях держали –
И ночи бывали всегда коротки,
И дни никуда не бежали?
На лодке – весло, да над лодкой – крыло,
Взлетавшие к облаку птахи, –
Так вот оно, сердце, и вот ремесло,
Забывшее вовсе о страхе!
Крыло надломилось, и лодка худа,
И облако тучи сменили –
И маску с обличья срывает беда,
И вёсла гребцы уронили.
И Дантова тень, в зеркалах отразясь,
Как эхо, давно многократна –
И с веком прямая осознана связь,
И поздно – вернуться обратно.
И есть упоенье в незримом бою
С исчадьями тьмы и тумана! –
У бездны алмазной на самом краю
От зрячих таиться не стану.
И так набродился я в толпах слепых,
И с горем не раз повидался, –
В разорванных нитях и в иглах тупых
Погибели зря дожидался.
Сомнения – нет, и забвения – нет,
И смерть – поворот карусели,
Но свет изначальный, мучительный свет –
Вот он и бессмертен доселе.