Интерактивность нам в помощь!

Интерактивность нам в помощь!

Эссе-рецензия

Там захолустье сна, там сумерки Урана,

околица небес, окалина зари…

Ефим Ярошевский

 

В опубликованной в 74-м номере одесского альманаха «Дерибасовская-Ришельевская» рецензии на мою книгу «Немодная сторона улицы. Эссе, графика» (М.: Водолей, 2018) Евгений Михайлович Голубовский отметил:

«Белла Верникова принадлежит к тому поколению исследователей, для кого важен Интернет – и как инструмент отслеживанья тенденций, и как интерактивная связь. И этим интересны и привлекательны ее эссе». /

https://www.odessitclub.org/publications/almanac/alm_74/alm_74-370.pdf

Как интерактивная связь, то есть возможность общения с друзьями-коллегами писателями и с читателями, Интернет способствует не только созданию новых текстов – в ответ на появившиеся публикации в литературных журналах и в сети Фейсбук, но и в оформлении книг, см. например запись у меня в Фейсбуке (24.09.2020): «…при подготовке к печати моей книги Пришедший из забытья. Русско-еврейская литературная Одесса: эссе, статьи, интервью” (Од.: “Optimum”, 2020) я поставила на обложку свою графику, размещенную год назад в сети Фейсбук, интерактивность нам в помощь!»

На своей странице в сети Фейсбук 19 августа 2020 г. Владимир Новиков пригласил друзей К СОРАБОТНИЧЕСТВУ в составлении новой редакции его «Словаря модных слов», с тем, в частности, чтобы «добавить от себя те новые модные слова, которые могли бы стать героями составляющих книгу новелл» и «(для прозаиков и поэтов) [поделиться] примерами из ваших произведений, где новомодные слова употреблены; я стараюсь цитировать симпатичных мне современных писателей, включая их тем самым в историю русского литературного языка и повышая их шансы на грядущее бессмертие».

В отзыве я привела несколько модных слов с примерами из своих книг, из стихотворения Григория Князева и из публикации в журнале «Крещатик» повести Ефима Ярошевского «Провинциальный роман-с»: Культовый

«…альбом Давида Тухманова “По волне моей памяти” приобрел невероятную популярность и стал культовым, еще раз напомнив, как сильно воздействует поэтическое слово в удачном контексте». Белла Верникова. Немодная сторона улицы: Эссе, графика. М.: Водолей, 2018, стр. 25.

Бренд. Раскрутка.

«Он был из тех людей, кто умеет читать художественный текст в рукописи или на странице газеты и понимать его значимость без официальных подпорок – журнально-издательских брендов или, используя современные термины, авторской раскрутки, действие которой заканчивается с самой раскруткой».

Белла Верникова. Из первых уст: Эссе, статьи, интервью. М.: Водолей, 2015, стр. 33.

Шифруются, в значении: скрывают свои отношения, и в более широком значении – прячутся, пример употребления:

Григорий КНЯЗЕВ

Слышишь, как птицы шифруются-прячутся

В кронах черемухи, вязов и лип?

http://gostinaya.net/?p=20476

Парадигма.

(из прозы Ефима Ярошевского)

«Между парадигмой и диаграммой кроется диафрагма. Это заметно. Если хочешь, то диафрагма – это фрагмент парадигмы». Ефим Ярошевский. Провинциальный роман-с. Глава 14. Толя. Публикация в журнале «Крещатик»

https://www.kreschatik.kiev.ua/6/02.htm ».

А в октябре 2020 г. я поместила на странице Е.Ярошевского еще один отзыв, когда Фейсбук напомнил о его публикации от 13 октября 2019 г.

Ефим Ярошевский:

«… с Днем ХУДОЖНИКА УКРАИНЫ…..!!

………. мои поздравления!……

Коллаж из работ 7 одесских художников – Л. Дульфана, Л. Межберга, И. Островского, В. Стрельникова, С. Сычёва, В. Хруща, М. Черешни… из коллекций Е. Голубовского и Ф. Кохрихта… »

/цветная вкладка в книге Ефима Ярошевского «Королевское лето»…/

………. 2005 год…… Одесса

Белла Верникова:

«Сняла с полки книгу “Королевское лето”, подаренную мне автором с дарственной надписью, где есть и такие слова – “первопечатнице, без которой этой книги бы не было” – и вспомнила, как мы с Аней Мисюк в начале 1980-х годов взялись перепечатать на машинке ходившую в одесском самиздате рукопись повести Ефима Ярошевского “Провинциальный роман-с”, с его рисунками, почеркушками и “измаранную множеством авторских поправок”, как заметил один из читателей этого рукописного самиздата Вадим Ярмолинец в статье “Памятник потерянному поколению Одессы”, напечатанной в 1998 г. в нью-йоркской газете “Новое русское слово” и включенной в числе других отзывов в сборник Е.Ярошевского “Королевское лето” (Одесса: Печатный дом, 2005), куда вошли “Провинциальный роман-с”, рецензии и отклики на него – “Вокруг романа”, вторая проза “Лето и ливни” и большой раздел стихотворений “Холодный ветер юга”, а также приведенная здесь цветная вкладка с коллажем из картин одесских художников.

Мои и Анны Мисюк перепечатки “Провинциального роман-са” не только пополнили самиздат, но и были использованы автором при попытках опубликовать свой роман-с, который, как пишет Ярмолинец, впервые был издан в Нью-Йорке одним из его героев (в 1998 году): “Все эти совершенно реальные Гриши, Толики, Пети, эти блистательные одесситы давно уже живут в других городах и странах. И впервые издан ‘Провинциальный роман(с)” был тоже не в родном городе, а в Нью-Йорке, одним из его героев – Парзуняном (Арзуняном)”».

Уже в 21-м веке, тоже усилием друзей, появились публикации в журналах «Крещатик», «Артикль», наконец, в Одессе.

Замечательный, но малоизвестный текст – полстраницы из книги Ефима Ярошевского «Королевское лето», из «Второй прозы» (стр. 265).

«Мой друг Иван Лапшин.

Хочешь, расскажу тебе один фильм?.. Был единственный сеанс. Тебя не было. Тебе не повезло. Но я расскажу. Фильм странный. Дерганый, судорожный, рваный какой-то (местами). Полунемой. Рваная раскадровка, чудовищная документалка… Холод, зима, звук холодного железа… Отчаянный холод века. Скрип дверей (или двери), визг железного засова… Теснота, выморочность лиц. Чахлая растительность, туман… Вшивое холодное утро тридцатых, когда идут брать уголовников. Холодрыга. Синюшные лица, синева какая-то нехорошая – кругом и под глазами. Скрип портупеи – это еще оттуда, из гражданской. Сыто скрипят только ремни, и выправка появляется только в минуты опасности, в час большого шухера. И курят. Курят. Чтобы забыться… Чтоб не ошалеть от голой правды ободранного холодного времени…».

Из отзыва Евгения Голубовского 1995 г., напечатанного в книге «Королевское лето» (стр. 179-180):

«Ефим Ярошевский … описывает не столицу юмора, не третий город России (не считая Варшавы), а Одессу, из которой пытались (и, увы, небезуспешно) вытравить “одесскость”. Кому-то казалось, что “одесский” и “еврейский” синонимы – а это было одним из главных табу той великой системы. … Что с того, что Хрущ живет сейчас в Москве, Ковальский – в Польше, Гланц – в Нью-Йорке. В этой повести они … навсегда жители Одессы – провинциальной, но живой именно их подвигами, гаерством, дерзновением, пижонством и даже позерством. И потому этот эпос – не история болезни, а сама болезнь общества, приговор ему. И потому не прочитать его нельзя, а для этого необходимо издать».

Для одесской литературной традиции характерно красочное описание еврейского застолья, о чем см. в моем эссе «Разговор с автоответчиком». Не равнодушен к этой традиции и Ефим Ярошевский в «Провинциальном роман-се», сытной и калорийной пищи в своих, по выражению Бориса Херсонского, «бесцельных, но бесценных разговорах» касаются и художник Люсьен Дульфан, и поэт Анатолий Гланц.

«Вкусно пахло коржиками с семитатью. Пейсах уже летал над еврейской кухней. Праздник витал над городом.

………………..

С Дюльфаном я встретился у Аркаши.

Бенемунес, Аркаша, ты меня обижаешь. Ты меня не понял. Я не швыряюсь хорошей живописью. Наоборот. Я умею ценить. Но между прочим, тут я не вижу ничего такого. Эти американцы неплохо рисуют. Они умеют придумать. Но, откровенно говоря, эти работы меня не харят. Грубо? Зато правдиво. Ты понял? Это можно смотреть, а можно и не смотреть. Зачем же тогда это? (Кстати, ты ешь сыр? Аристокроц! Впрочем… Рюмки сметаны мне достаточно. Спасибо.) Да, так на чем это мы?.. Ты понимаешь, это все годится для сортира. В крайнем случае, для Экспо-73. Но не более. Ну, все, я себя утомил… Ты идешь? Я иду.

(Слушай, у вас отличный сыр. Между прочим.) Мне, например, нравится Леонардо. Но ближе всех мне Люсьен Дульфан. Тебе нравится Бердслей. Твое дело. Как рассуждает Прик? Он ставит себя на пятое место – после Леонардо, Шагала, Рембранта и Рихтера. Пятый – Прик! Я так не говорю. Стрельников себя имеет на седьмом месте. Его дело. Это распределение мест мне претит. Надо быть штымпом, чтоб всерьез так поступать. (У вас отличная мебель в кухне. У вас стиль.) Фима, ты идешь? Я иду…

* * *

Ко мне пришел Толя. Он очень изменился: похорошел и стал как-то легче. Слушать его было приятно. Я предвкушал беседу. Видно было, что он знал, что расспрашивать его будет интересно. Он удобно налег на кресло, оно село.

Жизнь в Курске тебе очень идет, – сказал я, любуясь им.

Это неизвестно, – уклончиво ответил Толя. – Но в каком-то качестве – да. Там моя работа.

Он поправил очки и посмотрел на меня искоса и боком, как водолаз.

Как там, вообще, дышится, – спросил я, ставя вопрос неясно и широко, минуя подробности. – Так… в общем.

Очень приблизительно, – сказал он мне. – Но, вообще – многое зависит от питания. С питанием там иначе, чем тут. Это замечает каждый.

В смысле – хуже?

Даже очень, – вкусно ответил Толя. – Там у людей совсем другой образ их мыслей. Он очень тесно связан с природой питания. И тут нельзя ничего изменить. Я тебе все расскажу. У меня охота тебе все рассказать по порядку. Сядь. (Я давно сидел…) Понимаешь, Фима, там странный воздух. Он какой-то пустой. В этом воздухе ничего нет. – Он долго смотрел на меня поверх очков и молчал. – Какая-то байда плавает в воздухе – и больше ничего. Ничего!! (Пауза.) Я приехал домой и стал сыт от одного воздуха. Сразу, как только я приземлился… Я, конечно, хорошо поел дома. Там я этого делать не привык. Но тут… Я чуть не обожрался. Понимаешь, я сразу съел очень много, – глаза его заблестели. – Отец принес вишни – по полтора рубля кило. Я съел все, что принес отец. Потом я налег на мясо. В Курске очень плохо с мясом. Я ел, не спуская глаз со следующего блюда. Тебе это понятно… Потом я стал спать. Я ел и спал одновременно… Наконец, я пришел в себя… Но я не жалею. Моя жизнь там имеет свой смысл. Во-первых, работа. Она себя оправдывает. Я там один еврей. Они это очень скоро заметили. И поняли, что со мной теплее. Я их грел, мне было не жалко. Был какой-то обмен, был свой навар… Но там скучно. В этом беда тех мест. Я много стал пить. Дело в том что там какие-то не те магазины. В них редко что есть. Только водка и коньяк типа «Зверобой».

https://www.kreschatik.kiev.ua/6/02.htm

Эпиграф к данному эссе взят из опубликованного в книге Ефима Ярошевского «Королевское лето» (стр. 306) стихотворения, завораживающего читателя безоглядным словотворчеством.

 

Звездное небо над Черемушками

Полярная звезда, серебряный трезубец,

Кассиопея, Лев, созвездье Близнецов…

У близлежащих звезд был кровный брат-безумец,

Стрелец, затравленный созвездьем Гончих Псов.

(Был труден поворот тугой оси наклона

в кровавом инее ночного Ориона.)

 

Ужели брат-спирит, отец ночных исчадий,

замел Меркурия хрустальные шаги?

В глуши ночных пространств – ни шороха, ни зги.

Небесный град горит и молит о пощаде.

 

Там захолустье сна, там сумерки Урана,

Околица небес, окалина зари…

В окрестностях планет небесный клад зарыт,

И надпись теплится из Будды и Корана.

 

Там козни строились, там казни трепетали…

Там тьма глубокая в огне теплоцентрали.

 

В книге «Королевское лето» указаны даты написания – «Провинциальный роман-с» (1972-1976), «Вторая проза» (1991-1995), многие стихи написаны раньше. Три десятилетия Ефим Ярошевский был неофициальным писателем, работая преподавателем русской литературы в школе и не имея возможности печататься, издать книгу. Горечь существования неофициального писателя разделяют его персонажи, причастные к одесскому литературному андеграунду, как известный сегодня поэт Игорь Иванович Павлов, представленный в книге под сменными псевдонимами Степаныч, Диваныч, Занудыч, Растяпыч и пр., или оставшийся только в «Провинциальном роман-се» поэт Юра.

«Кругом обижали, оскорбляли. Унижением все кончалось, куда ни сунься. Хотелось взобраться на дерево и пересидеть там обиду… Так однажды и сделал. Склочничали, торговались, укладываясь на ночь, птицы. Покой и чистый воздух были в листве. Заметил на ветке знакомое лицо… Кто это? Так и есть – Юра. Сидел без очков, лицо имел печальное, доброе…

Это ты, Ефим? А я тут сижу. Как ты меня нашел? Знаешь, тут удобно. Я всегда сюда прилетаю – отдохнуть. А то внизу суета сует. И все такое…

Юрочка, и ты тут? – обрадовался я.

А что? Я уже давно сюда летаю. Когда мне грустно. Удивляюсь, что никто этого не делает. Вот разве что ты.

Птицы покричали, посплетничали и успокоились. Внизу искрились трамваи, проносился с зажженным фонарем продавец мороженого с тачкой под разноцветным тентом. Покрикивали машины…

Внизу был город. Там были обидчики. А тут птицы, друзья».

https://www.litmir.me/br/?b=85869&p=2

 

Но, пишу я в одном из своих эссе, открытом в сети, «одесские неофициальные писатели и в постсоветские годы не занимались выстраиванием иерархических отношений с законодателями литературных мод. Для человека с развитым чувством собственного достоинства такого рода отношения часто неприемлемы. К счастью, великое техническое изобретение нашего времени и его широкое культурное распространение – русский литературный Интернет – дало нам возможность публикации, что сразу же выявило яркие дарования, оригинальность и своеобычность современной одесской литературы. Как сказал Ефим Ярошевский в интервью Дмитрию Скафиди: “трудно переоценить громадное значение сети в деле превращения неизвестной литературы в широко известную”».

 

Октябрь, 2020