Из книги «Тревоги Мои не избыть»
Из книги «Тревоги Мои не избыть»
ЕСЛИ ТЫ ПУСТ
Если ты пуст, то и жизнь твоя будет пустая.
У меня есть мечты, надежды, стремления,
книги, от которых я удовольствие получаю.
Я живу, желаний своих насущных не умаляя,
и стараюсь, чтобы меня не разъели сомнения.
В моей жизни много и встреч, и фактов,
много тайн, до открытия которых не дорасту,
много добрых дел, деловых контрактов…
Этого достаточно, чтобы заполнить в себе пустоту.
МОЯ СЕМЬЯ
Мой кузен – булыжник,
невестка моя – стрекоза.
Мой брат – газон, разбитной, задорный.
Мой отец – задумчивое небо,
в котором скрыта гроза.
Моя мама выступает выдрой
или снегом озерным.
Кому нужна другая семья?..
Вопрос спорный.
Я принимаю эту и на все неудобства
закрываю глаза
ПОКИДАЮ СИСТЕМУ
Небо наивно считает,
что нежно Меня обнимает.
Хлебное дерево знает,
что только Меня и питает.
Ил из болот утверждает,
что счастьем Меня ублажает.
Люди уверены, как Я гляжу,
что Я им принадлежу.
Хватит! Я покидаю систему,
в которой слова стали немы,
к их смыслам потеряна нить.
Не ваша она, потому все слова,
которыми вы овладели едва,
не стоит произносить.
СЧАСТЬЕ
Для реки, знающей,
что в нее вливаются десятки рек,
для многообразной жизни,
птицей улетающей в конце лета,
для души, способной понять
души тысячи человек,
что необходимо для счастья?..
Им достаточно и половины-поэта.
ДЕШЁВАЯ ПРОЗА
Угасает во мне поэтический дар,
но порою по воскресеньям
вдруг приходят слова, выдают угли жар,
будто в печку подбросил поленья.
Рифмы птицей взлетают – открыто окно, –
сожалея: у слов крыло только одно,
и взлететь они просто не могут.
Так отцветшая роза убога.
Только нет огорченья былого во мне,
что слова как бы мертвыми стали.
Засыпаю над книгой и вижу во сне
средь ковров себя мебелью в зале.
Анонимным остаться уже не угроза –
я лишенная тайны дешевая проза.
МОЙ ЮНОША
Мой юноша, я завещаю вам
страницы исцарапанные эти:
там доведется вам деревья встретить,
которые вы примете в друзья,
бескрайний горизонт, от глаз сокрытый,
как грудь девичья – ласковое небо,
три тайны, мною так и не раскрытых,
и тьмы сомнений, что дороже хлеба.
Мой юноша, я завещаю вам
моих стихов растраченные темы,
чтоб вы, моим не следуя словам,
из них создали дивную поэму.
ВЫБОР СМЕРТИ
Ты к смерти осужден, ждешь по-американски?
Стул электрический и музыка по-царски.
Ты к смерти осужден, встречай ее по-русски?
Под виселицы скрип в петле с веревкой узкой.
Ты осужден и смерти ждешь тевтонской?
Под барабана дробь и в униформе броской.
Иль жаждешь смерти по-французски, нежно,
с прощальным поцелуем и парфюмом?
Нет, я не тороплюсь, пусть это неизбежно,
но выбор отложу последнего костюма.
РАК ПРИЧАСТИЯ
Газеты цитируют: умер военный министр,
самоубийством закончивший свою карьеру.
Абажур загорелся (благо вдали от канистр),
слушающий мокриц в голубом интерьере.
Я, в перину закутавшись, извалявшись в пуху,
книги свои разорвавший на части,
вымаливаю у Господа веру, как на духу…
У меня вторая стадия рака причастий.
ПЕРСПЕКТИВЫ
Я обратился к своему окошку,
оно, оставаясь другом,
ответило: «Умерли кошки» –
у меня от этого голова кругом.
Я попросил утюг погладить одежду,
а он сравнял складки моей души.
У меня не осталось уже надежды,
кроме стихов, но и они хороши –
оскорбленные моими согласными,
обещают перспективы ужасные.
ЕЩЁ ОЖИДАЮ
Я еще ожидаю минуты рождения,
нежеланный, болезненный злой.
Я весь в трауре, в страхе, в сомнении,
еще в чреве уже недоволен собой.
Может, будет облом, и родится другой.
НАСУЩНЫЙ ПРЕДМЕТ
Я почистил зубной пастой свои страсть и любовь.
Я добавил уксуса к вечной своей неизменности.
Острой бритвой я идеал свой изрезал в кровь.
Я стал конкретен, как пылесос в своей ценности
или как пара лыж для воскресной прогулки.
Я давно продаваемым стал за углом в переулке
на развале, среди абажура и древней шкатулки,
книг и коробочек разной вместимости,
как предмет насущной необходимости.
ТЫ ГОВОРИШЬ
Ты говоришь: «К тебе с любовью», –
а думаешь о «стейке с кровью».
Ты говоришь о «нежности»,
а думаешь о «разлук неизбежности».
Ты говоришь: «О, мой Боже», –
а думаешь о «мыле и чистой коже».
Ты говоришь о «лазури»,
а думаешь о «деловой процедуре».
Чтобы ты вслух ни пытался сказать,
ты думаешь только, как лучше солгать.
Я не прошу рассвет каждым утром вставать.
Я не скажу дереву: пора бы листвой покрыться.
Я не требую, чтобы животные научились летать,
имели перья и стучали клювами по корытцам.
Пусть гора начинает таять с первой звездой,
пусть река остановится пред олененком.
Пусть камень не кричит, что обманут судьбой.
Я не хочу быть никому судьей и заявляю звонко,
что удаляюсь в оболочку своих стихов… Знаю,
мне уютно там и тепло. Я никого туда не пускаю.