«Из всех высот я выбрала любовь»
«Из всех высот я выбрала любовь»
* * *
Из всех свобод я выбрала любовь –
она всегда мне отвечала светом,
весной и осенью, зимой и летом…
Из всех свобод я выбрала любовь.
Из всех наград я выбрала любовь.
Любовь - люблю - любить - любя - любовно.
До самоотреченья. Безусловно.
Из всех наград я выбрала любовь.
Из всех утрат я выбрала любовь.
В разбитом сердце мудрость прорастает –
как Бог, как вздох – негромкая простая.
Из всех утрат я выбрала любовь.
Из всех высот я выбрала любовь –
из всех страстей, религий, заблуждений,
из казней всех земных, из наслаждений.
Из всех высот я выбрала любовь.
* * *
Это на грани яви и сна –
и наслажденье и пытка –
это костром полыхнула весна,
и пропылила кибитка.
Это вослед поднялись журавли,
это полынность напева…
Где же девичья упругость земли –
семени ждущего чрева;
звонких монисто да искр на ветру
дикая - страстная - схватка…
Ветру – слова,
всё - что было - костру, –
вот кочевая повадка.
Словно нестройная речь босоты –
плакальщик-дождь, – по живому…
Это на грани… – такой высоты! –
неба, глядящего в омут.
* * *
О чём тебе расскажет эта ночь?
О чём Луна лишь намекнёт лукаво?
Таких ночей неоспоримо право
опавшую листву дождём толочь…
Таких ночей, увы, наперечёт
досталось нам, – сентябрь на излёте…
А я шепчу деревьям: «Не умрёте,
покуда золото с ветвей не истечёт».
Толочь слова, ведя со сном борьбу;
занять у жизни час на разговоры;
рассвет отсрочить, плотно сдвинув шторы, –
с тобой остаться, обманув судьбу…
* * *
От октября до февраля –
от Бунина до Пастернака, –
всё жду – остывшая земля –
небес благословенья, знака.
Гляжу сквозь окоём ресниц
нагих ветвей, но рвёт сорочье
снега нетронутых страниц,
следов поставив многоточье…
От октября до февраля –
от Бунина до Пастернака, –
я взглядом жадным журавля
пытаюсь выхватить из мрака
вечерних судорог, где лиц
не различить, – так сходят с круга –
держа за пазухой синиц,
и щурясь в небо близоруко…
* * *
Лечу пичужкой маленькой
над лесом, над рекой…
А там девчушка с маменькой
вслед машет мне рукой.
И прижимаясь розовой
щекой к стволам дерев,
пьёт сладкий сок берёзовый,
от счастья замерев.
Отсчитывай, кукушечка!
Мечтает – не унять –
стать птахою девчушечка
и родину обнять…
* * *
Там в кружеве ветвей,
в паучьем деле тонком
трепещет солнце –
скольких! – летних утр.
Ты росный собираешь перламутр
на нитку лет… –
совсем ещё ребёнком.
В любви и нежности твоей
равновеликой
простая мудрость:
взгляд – открытый в мир,
жест к сердцу и –
так трогательно мил –
рот, перепачканный клубникой.
Ах девочка! –
в руках с ромашковым букетом –
вся жизнь
(пока не очень и пестра).
Так часто –
в сполохах осеннего костра –
тебя я вижу
тем далёким летом.
* * *
Разлукой пахнет мартовская ночь…
Брожу по тихим сонным переулкам…
И чудится в сердечном эхе гулком –
позвав несмело, тут же гонишь прочь.
Но россыпь звёзд и серебро луны,
серьгой повисшей, и ночные тайны
несу тебе, и верю – не случайны
такие встречи, и реальны сны…
А ты не спишь, возможно, в этот час,
но и причина – не в душевной смуте…
О, если б вечно длиться той минуте,
которая свела однажды нас…
* * *
За кисеей дождя укрывшись,
день вчерашний,
не пережив, считать последним днём…
Уйти, лишь тенью отразившись в нём,
в ночных небес засеянные пашни…
Там сизых облаков ещё кружится стая…
Уйти на крыльях, болью налитых;
чтоб всходов ждать из зёрен золотых,
из капель звонких бусики сплетая…
А по утрам тебе – то грезиться, то сниться
прикосновеньем, словом… тишиной;
и оставаться – всё-таки земной –
своей слезинкой на твоих ресницах…
* * *
Белле Ахмадулиной
Да будет дождь! Три дня подряд –
тоска по грозовой мороке…
И вот заучены уроки,
что капли за стеклом твердят…
Да будет дождь! И неуют,
и оттого теплей на кухне, –
тоска растёт, как туча пухнет,
плетёт побасенку свою…
Да будет дождь! Закрыв глаза,
как будто вижу сон туманный –
иду сквозь рокот барабанный,
дождём иду, я – дождь… Гроза…
* * *
Ноябрьский дождь опять застал врасплох.
Стою – в мехах из сумерек и снега,
а время ускоряется (до бега), –
стою и плачу, – жалкий скоморох…
Кошачьей желтизной глядят дома,
и взгляды их лениво-равнодушны,
а души их захламлены и душны…
И не по ним ли слёзы льёт зима,
сумевшая лишь десять дней украсть
у ноября…
Средь звёздного ковчега
стою – в мехах из сумерек и снега, –
пришедшая не вовремя, не в масть…
* * *
Эти души обещаны, видно, кому-то, –
этих ран не заштопать цыганской иглой…
Этот город задушен морозною мглой,
и удавкой шарфа, и петлёю маршрута…
Эта ночь в никуда, эта ночь – без дороги;
стая чёрная мечется средь тополей, –
там – в костлявых руках молчаливых аллей –
бьются души – бездомны, бессонны, убоги…
Этот окрик в ночи… – спичка, –
вспыхнув, погасла, –
одинокий пастух и свечи не зажёг…
На его плащанице лишь месяц-рожок
тусклой каплей лампадного масла…
* * *
Желая оторваться от земли,
не отпуская груз обид и жалоб,
так лист осенний одинок и жалок,
так по ветру ложатся ковыли.
Уже не различимы голоса –
всё сетует, и мечется, и рвётся;
и обращается – держась за прах –
в уродца…
Но как же ровно дышат небеса!
Два лебедя – по дали голубой, –
два облака – по поднебесной глади, –
плывут, не расставаясь даже на день –
душа моя стремится за тобой…
* * *
Татьяне Сидельниковой
Две линии рождают небеса –
пустынный берег и речную ленту;
а к пенному склонившись позументу,
не облака увидишь – паруса…
Две точки отражают два крыла –
слепит до слёз игра лучей и пены…
И взмах, как вздох…
Не чувствуя подмены,
вослед за парусами уплыла…
Две линии… И в зеркале реки
ты, явь не отличив от отраженья,
скользишь – быстра – как птица,
и движенья
твои, как облака, легки…
* * *
Дней череда – цветная киноплёнка,
и кадры прошлого листвою на ветру…
Твоё терпение похоже на игру,
моё упорство – на каприз ребёнка…
Сценарий мой; сама играю роли –
любовь и ненависть, и радость и тоска…
И знаю – в часиках ещё полно песка,
в душе – надежды, ну а в сердце – боли…
Дни, ускользая, отдаются звонко
минутой каждою, что нам с тобой дана…
Спасибо … за игру, ведь не твоя вина,
что я люблю с наивностью ребёнка…
* * *
«Отсутствие,
доведённое до крайности,
есть присутствие…»
М. Цветаева
В тишине уснувших комнат
ждёшь до утренней звезды,
ищешь лёгкие следы –
что к тебе дорогу помнят…
Зябко кутаешься в плед,
и свече доверив грёзы,
вместе с ней роняешь слёзы
в зимний розовый рассвет…
Ты не спишь в такую рань, –
то не прихоть и не крайность, –
но тебя вернёт в реальность –
кофе стынущий, герань…
День в тумане, ночь в огне, –
сердце, слышишь, будь же мудро!..
Но свечой сгоришь под утро
в чернооком том окне…
* * *
Так ходики, к полуночи спеша,
тасуют мысли, – рады постараться…
А после – и минуты дольше длятся,
и тише ночь, и трепетней душа…
И в зимний сумрак, отпустив мечту, –
сама судьба подталкивает в спину,–
спешу к тебе сквозь улиц паутину,
пока рассвет не подведёт черту…
О, дивный сон! А снега пелена
мою мечту опять с пути сбивает;
но сердце ничего не забывает,
и ждёт полуночи у тёмного окна…
* * *
Мой дом открыт, – но средь теней
здесь одиночество в почёте,
ночей бессонных на учёте
здесь каждый час, – и тем сильней
желанье этого сиротства –
когда, не подгоняя строк,
свой незатейливый урок
твердят часы…
Но превосходства
их надо мной не одолеть…
Конец строфы…
Окна заплата
бледнее…
Но сладка расплата –
за ночь бессонную – сгореть…
* * *
Пахнет хвоею еловой,
и легко идти.
Мальчик мой белоголовый,
нам не по пути.
Здесь простимся, у опушки…
Ну, теперь беги, –
ждут тебя друзья-подружки.
Ждут меня враги.
Вкруг тебя курится ладан.
Бог тебя храни!..
Мне ж заступников не надо, –
злые все они.
Что же ты стоишь угрюмый,
не стремишься в путь…
Обо мне, прошу, не думай,
обо мне забудь.
Всё минует: время, люди…
И в такой же час
даже запах хвои будет,
но не будет нас.
* * *
Наш старый дом и наши липы
у синих сумерек в плену, –
в воспоминаниях тону, –
Вы в этом доме жить могли бы…
И не меняется картина, –
тягуче время, как смола:
камин, часы, и зеркала,
и столик ломберный в гостиной…
Шуршанье юбок, или липы
роняют жёлтые листы…
И те же мысли и мечты,
и те же вздохи, те же всхлипы…
И, возвращаясь после мессы,
обходит чинно свой удел
тень, – видно Бог недоглядел, –
моей прабабки-баронессы…
Зловещи сумерки густые…
И дом – гробница, дом – скала…
И отражают зеркала
лишь только комнаты пустые…
* * *
Подумать только – облака!
И снова мысли душат…
И даже нежная рука
не исцелит мне душу…
И омут тихих серых глаз
лукавой лаской брызжет,
и этот взгляд – в который раз! –
дотла мне сердце выжжет.
И губы сладкие твои
рождают песни лета…
Любовь прекрасна – для двоих,
но – для кого-то, где-то…
О, как печаль моя горька,
и счастье моё мнимо…
Подумать только – облака! –
но, как и счастье – мимо…
* * *
Знаешь, как тает мечта на ладони?
Белый восторг превращается в слёзы.
В сумерках лживы и взгляды, и позы.
Город в своём равнодушии тонет.
Грязных желаний и мыслей сугробы
серые лягут вдоль улиц под утро.
Сердце одно терпеливо и мудро;
сердце – одно, средь гремящей утробы
города,
верит в мечту, и наивно
белый восторг на ресницы и губы
ловит, не зная, что лживы и грубы
могут быть те, кого любишь … взаимно…
* * *
Т.Б. Афузовой
Цветных шальвар узор поблёк на солнце,
на остроносых башмачках седая пыль…
Пой, девочка, – наматывай ковыль
на пляшущее жизни веретёнце…
В ладонях этих маленьких и мягких
и яблоко-то слишком велико… –
она не Кармен и не Сулико,
но если б… то смогла бы! И легко!
Казнит и милует – желая ли того? –
желая ли, жалея ли… – увы… –
во взгляде, в повороте головы –
нерв – ждущей на пределе – тетивы…
Но знает кто – начала где, концы… –
лишь ветер внемлет жалобам арбы.
А девочка поёт и нить судьбы
сплетает ловко в «если бы» да «бы».
* * *
Наталье Кристиной
Ты скучаешь ли в далёком-далеке?
А у нас – смородиновый чай,
и туман колдует на реке,
и садов роскошная печаль.
Ос неугомонная орда
обживает угол на крыльце.
А моя заветная звезда –
астра в незатейливом венце.
В августе погод не разберёшь:
моросит сегодня - топим печь.
А у нас рябина… впрочем, что ж… –
и в слова-то это не облечь…
* * *
Имени твоего не произнесу –
не расплескаю, не отдам ветру,
ибо в сердце тебя несу,
как носила любовь и веру.
Надежда сокрыта в нём, –
но молчания не нарушу.
Только всё, что томит днём,
ночью бешено рвётся наружу.
Память – друг, память – враг,
ну что ж… –
на щеке поцелуя печать,–
уходя, ты никак не уйдёшь,
и всё шепчешь: я буду скучать…
* * *
Зимних долгих сумерек маета.
По стеклу снег стучит лапой.
Как кошка, книга спит под лампой, –
хорошая повесть, но не та…
А в жизни и вовсе всё просто и плоско, –
ни образов, ни метафор, ни смысла:
встреча - разговор… – пауза повисла… –
расстались у перекрёстка.
Счастье не повторяется, – знаешь и ты.
У порога потопчется и – поминай, как звали.
Время смывает остатки песчаных развалин
и растворяет родные когда-то черты.
* * *
Ты бредишь каждой из прочтённых книг,
свои мечты хранишь на дне коробки.
Ты молчалив, твои ресницы робки.
Ты – юноша, нашедший сердолик.
Вздымает море свой девятый вал.
О, так судьба порой штормит жестоко, –
несвоевременная встреча и до срока
разлука,–
правда, наша жизнь – вокзал.
Уже не различить ни мест, ни черт,
и чувства отданы на поруганье вкусу.
Но жду я – сердоликовую бусу
протянешь мне, а я в ответ – конверт, –
в нём нет письма, лишь в капле стеарина
застыло «Здравствуйте, Серёжа…»
И волна
как принесла, так унесёт. И чья вина,
что не Эфрон ты, я же – не Марина?..
* * *
Не чту календарей и дневников
(заполнены едва до середины),
давно освободилась от оков.
И только снега первого седины
напомнят вдруг о времени былом,
когда и я считала безрассудно
тебя вторым своим – родным – крылом,
но счастье было безнадёжно-скудно.
Жалею ли? Да помню ли о том?!
При встрече вряд ли поддержу беседу.
Ты прячешься в игриво-колкий тон, –
не бросив вызов, празднуешь победу.
О, кто считал – меж нами сколько лет? –
давным-давно белым-бело, –
в снегу
не отыскать следов, былых примет.
И я – как видишь – без тебя могу.
* * *
И каждая из тысячи примет
сулила встречу – кем бы мы ни были.
В моих карманах россыпь звёздной пыли,
в твоих – весомей – опыт прошлых лет.
В твоих руках от тысячи дверей
ключи, тебе дороги все знакомы.
Тогда скажи мне – друг для друга кто мы?
Не снисходи, прошу, но будь мудрей.
Ведь каждая из тысячи причин
для встречи, для письма таит вопросы
для девочки твоей светловолосой.
Скажи, о чём с тобою мы молчим?
Десятки клятв – о, верю – ни одной
мы не нарушили
и – нет – не позабыли…
Возьми и ты немного звёздной пыли
мечты моей, –
и просто будь… со мной.