Журнальный мир

В деревню Емельяновскую Маргарита Ивановна Белова решила добираться на попутке: по средам Ромка Красников на своей автолавке подкармливал доживающих свой век стариков. Собрала полную хозяйственную сумку книг и журналов – с трудом подняла. Всё-таки не рассчитала силы: пока несла до крыльца, пальцы рук онемели.

Маргарите Ивановне осталось пять лет до пенсии, но по ней не скажешь – молодуха молодухой! Ясные голубые глаза, каштановые волосы, покрашенные в городской парикмахерской… Она одевалась в светлую, непрактичную для сельской местности одежду. Бабы шептали в спину: «Ишь, как вынарядилась!».

Маргарита Ивановна работала заведующей библиотекой в селе Солнцево, на её «окормлении» находилось несколько соседних деревушек, где жителей можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Могла бы не ездить сегодня в Емельяновскую – всё равно её библиотеку закрывают.

«В последний раз…», – подумала про себя, и в глазах зажгло. Никак она не могла смириться с закрытием библиотеки. Сначала её должность сократили до полставки, потом до четверти. Ходила на работу пять раз в неделю, потом – один. Но дома скучала и почти каждый день торопилась в библиотеку.

Ездила по всем соседним деревням. «Книги с доставкой на дом», – шутила. Библиотечное начальство в городе требовало читателей – вот она и выдавала «норму». И всё равно сокращение дошло до Солнцевской библиотеки.

– Сдавай дела до первого января! – потребовала в начале декабря по телефону из города директор Бухвостова.

В молодости Маргарита Ивановна начинала работать с ней в соседнем селе. А вот, поди же, Бухвостова выбилась в руководители всей районной библиотечной сети. Надо уметь дружить с выгодными людьми. Бухвостова умела, Белова – нет.

– Хотела Новый год в селе провести, обещала ветеранам, – ответила тогда директрисе.

– Приказываю тебе сдавать дела! – закричала в трубку Бухвостова.

– Алло! Не слышно, – нашлась что сказать Маргарита Ивановна.

И Новый год провела. Больше-то некому.

Клуб в Солнцево закрыли пару лет назад, школу ещё раньше. Библиотека переехала в бывшее школьное здание, стеллажи с книгами заняли кабинет литературы, так что портреты Толстого, Чехова, Достоевского и других со стен снимать не пришлось.

После новогодних каникул Бухвостова не звонила, словно забыла о существовании непослушного сельского филиала. Маргарита Ивановна боялась проверять, перевели ли на карточку зарплату за январь и февраль. Так и жила на пенсию мужа. Тем временем март засинел небесами, заиграл солнечными бликами на стёклах окон.

…«Газелька» Ромы появилась внезапно, притормозив у бывшей школы. Водитель выпрыгнул из кабины, как футбольный мячик. Таким, наверное, и должен быть предприниматель – круглым, чтобы удобнее было скакать-вертеться, справляя свои предпринимательские дела.

– Затащите сумку? А то подмогну, – Ромка хоть и был ровесником Маргариты Ивановны, но обращался к ней на «вы»: библиотекаря в селе по старинке уважали.

В «газельке» всё было заставлено коробками с продуктами: хлеб, колбаса, яйца, тушёнка…

– Ну ещё! Я и в тракторную телегу заберусь! – бодро ответила Маргарита Ивановна, но сумку с книгами Ромка успел подхватить.

– Кирпичи, что ли, у вас там?

– Книги, Роман, одни книги!

На сиденье машины лежали бутылки водки.

– Ох, опять спаиваешь народ! – не удержалась Маргарита Ивановна.

– Без водки невыгодно и ехать, – оправдывался Ромка. – Один убыток от автолавки. На бензин больше потрачусь, чем заработаю.

Лицензии на продажу алкоголя у него, конечно, не имелось. Да и вся эта автолавка была полулегальная. «А библиотека и вовсе, наверное, по бумагам уже не существует», – подумала Маргарита Ивановна, отодвигая бутылки и устраиваясь на потёртом кожаном сиденье.

– Ну, с богом! – хлопнул дверкой Роман. – Быстро доберёмся! На неделе, говорят, грейдер прошёл.

У Маргариты Ивановны, как только выехали из села, неприятно заныло под сердцем – снова вспомнила о закрытии библиотеки, что могло произойти в любой день. Она жила с этим, как с неизлечимой болезнью. А как расстраивался муж, видя все мучения! И помочь тоже ничем не мог…

Она втайне надеялась, что протянет до следующего года, когда библиотеке исполнится сто лет. Открыли библиотеку через два года после революции как избу-читальню. Но читать тогда некому было – не умел никто из деревенских. Но этот, как казалось Маргарите Ивановне, «железный аргумент» – столетний юбилей – разбился в том декабрьском разговоре с директрисой.

– А зарплату из своего кармана платить? А здание содержать? – кидала Бухвостова. – Есть вариант: вас оставить, а закрыть детский филиал в городе. Денег нету, сказали же в Москве. Не слышала?

Слышала, слышала. Против детского филиала ничего не ответила. Поджала губы. Но что сказать своим читателям? Что сказать бабушкам, которым некуда ходить, кроме как в библиотеку? Ведь в магазин не пойдешь лишний раз – там как в музее, только глазами есть можно. Денег-то у людей нет.

…За этими раздумьями не заметила, как подъехали к Липовскому угору, где прямо посередине дороги бил ключик. Вот ведь, и зимой течёт, не замерзает.

Дорога обледенела, «газель» заурчала, но забралась в горку, скользя, как корова на льду. Здесь Маргарита Ивановна оторвалась от созерцания дороги. Какое высокое голубое небо! Такое может быть только весной. Казалось бы, радоваться: перезимовали, впереди солнечная весна, но…

«Хорошо, что папа этого всего не знает», – вспомнила своего отца, Ивана Леонидовича. Он был вторым заведующим избой-читальней. Избачом – так его все называли.

Первого избача, Самсона Игнатова, услали из деревни. На лекции в библиотеке что-то не то сказал про Сталина и Троцкого, или показалось кому-то, что не то… Увезли прямо из библиотеки навсегда. Больше о нём ничего не слышали.

Изба-читальня долгое время оставалась без заведующего. После войны райком назначил отца Маргариты Ивановны на эту немужскую, казалось, работу. Как он сопротивлялся! Мужиков, вернувшихся с войны, направляли учиться на трактористов, а его, здорового, в библиотеку… «Не согласишься, арестуют ещё, как Самсона Игнатова», – чуть не заплакала тогда мама. И Иван Леонидович согласился.

Маргарита Ивановна не могла забыть, как ей доставалось за отца-избача. Мальчишки скатывали комочки глины и фуркали ей в спину. Было больно не от синяков, а от слов: «Избачиха! Избачиха!». Пацаны были уверены, что отец Риты не надаёт подзатыльников: он ведь должен добру учить. Маленькая Рита плакала в камышах у речки, прикорнув на камнях. Свидетелями тех горьких слёз были эти камни да шуршащие камыши, да утешительно лепечущая речная вода… Отцу Рита не решалась рассказать, чтобы не расстраивать: была у него любимицей, и имя, рассказывала мама, он сам придумал – из романа Булгакова, как только тот был напечатан в толстом журнале.

Почему вспомнился этот незаживающий эпизод из счастливого, в общем-то, детства? Вот как раз проезжали эту речку – уже и не речку, а ручей, почти пересыхающий в июльскую жару. Лес кругом вырубили, и вода ушла.

Открылась Марьина веретья – здесь сенокосили, а сейчас сосны такой толщины выросли, что из них готовые столбики на заборы можно сделать. Лет тридцать, как здесь никто не косит. Некому.

Вот и Емельяновская. Узкой ленточкой от дому к дому вьётся тропинка – двоим не разойтись. А двое и не встретятся. Осталось семь человек в пяти жилых домах…

День сегодня чудесный – снег и солнце! На высоком крыльце у первой от дороги избы Шурик Долгов ладонью от солнышка прикрывается. Такая деревенская привычка – рассматривать, кто едет. Будто инопланетяне заявились. А кто ещё в Емельяновскую соберётся, разве что лесовоз пронесётся, не останавливаясь.

– Вон, выглядывают уже, черти, ждут нас, – Ромка сбавил скорость.

Самая большая изба в деревне – местный клуб, где сохранилась даже вывеска: только краска на ней выцвела. При этом дверей и окон давно уже нет – местные разбирают остатки советского времени. На крыше совхозной конторы остались одни стропила и обшивка из досок, словно голые рёбра у сухого старика.

По традиции автолавка остановилась у конторы: здесь когда-то бригадир по утрам устраивал развод, председатель назначал собрания. И сейчас народ подтягивался. Выход к автолавке – единственная возможность всем оставшимся жителям собраться вместе, почесать языком, размять престарелые косточки. Засиделись за долгую зиму в избах.

– Здорово живёте! Тушёнку кто заказывал? – кричит Ромка.

– Давай мне десяток!

– Яйца кому? – Ромке главное – быстрее всё продать.

– Что-то шибко мелкое яйцо привёз, – рассматривает Шурик Долгов. Кажется, его длинный нос, заглядывая в автолавку, становится ещё длиннее.

– Бери, чего привёз. Нос ещё воротит, – Ромка явно недоволен разборчивостью покупателей. – Или у Надьки круче яйца поищи.

Все смеются.

Надька – фермерша. Вместе с мужем Иваном держат индюков, которые ходят за хозяевами, как собаки, жрать просят. Ещё в их хозяйстве есть чёрные свиньи, корова, лошадь, козёл Димон да козлуха. Кстати, этот самый Димон у Ромки «газельку» забодал весной. Не на привязи стоял. Подруга-козлуха куда-то ушла, вот он и боднул от злости дверку и капот. Вмятины оказались сильными.

– За козла ответишь! – закричал тогда Ромка и нагнул матов Ивану. – Плати за машину!

А тот – не нервничает, потому что – холерик (это он однажды вычитал в каком-то журнале, что «холерик» – человек спокойного нрава, вот и именует с тех пор себя с гордостью холериком. К слову сказать, Надька, жена, переименовала «холерика» в «холеру»).

– Нечем платить. У нас натуральное хозяйство. Если хочешь, забирай козла.

– На кой он мне, душной! – фыркнул Ромка, смачно сплюнув.

С того дня каждый раз фермеры замасливали предпринимателя за помятую «газель» то свежайшим мясцом, то жирной сметанкой.

Пока шла торговля с автолавки, Маргарита Ивановна достала из сумки подшивки журналов «Приусадебное хозяйство» за несколько лет.

– Пригодятся вам полезные советы, как за животиной ходить, – передала Надежде.

– Ой, Рита, где расписаться-то? – ровесница библиотекарши Надька, в мужской болоньевой куртке с порванным рукавом, забирала журналы в грязноватый пакет.

– Не надо, Надежда, я спишу журналы, старые они. Чего уж теперь…

О закрытии библиотеки все знали: вести разлетались быстро.

– Чиво, закроют всё-таки? Может, в город съездить к главе? Давай я гостинцев соберу, задобрить надо. Яиц индюшатных, может, дать? – Надька засуетилась, была готова бежать собирать гостинцы.

– Ни едали они этих яиц! – супруг её был, как всегда, рассудителен.

– Не надо, Надежда, ничего не собирай. Сказали: либо библиотека в Солнцево закроется, либо детский филиал в городе, – вздохнула Маргарита Ивановна, снова едва сдерживая слёзы.

– Вот ироды! Всё бы позакрывали, – это Шурик разошёлся. – Их бы самих закрыть, администрацию эту – никто б не заметил. – …Беленькую привёз? – тут же переключился он на Ромку.

– Как заказывал, так и привёз. Семь поллитровок.

– И куда тебе, роже, столько! – заругалась Надька.

Она сама гнала самогон, и автолавка ей была конкуренцией.

Подтянулся Сергей Павлович. Вот тоже странный человек… На что живёт? Пенсию не заработал, родственники из города тысчонку подбросят на хлеб, остальное на стол насобирает в лесу да на огороде. Выглядит смешно: толстые очки чудом держатся вместо дужек на резинке.

– Сергей Павлович, вам «Петра Первого» привезла, – Маргарита Ивановна доставала из сумки увесистый томик.

– Кого, кого? – удивился Шурик.

– Это роман Толстого, – пояснил Сергей Павлович.

– Роман у нас один – Красников, и никакой он не толстый, – всё не унимался Шурик. Он уже успел открыть бутылку и шумно отхлебнуть из горла. – Кабы не Ромыч, померли бы уж давно.

– Лешак, хоть бы до дому дошёл. Лакает уже на морозе, – заругалась Надька. Она явно была недовольна: Шурик за самогоном к ней сегодня точно не придёт.

– Спасибо, Маргарита Ивановна. Я люблю всё такое читать, – Сергей Павлович улыбнулся библиотекарше. Она уже знала, что он предпочитает историческую литературу, в современной действительности, как говорил, «нет ничего путнего».

– Вам надолго хватит, – протянула книгу Маргарита Ивановна. – Это подарок напоследок.

– Ой, родная, я быстро читаю, за две ночи одолею, – покачал головой Сергей Павлович.

– Ночью надо другим заниматься, – хихикнул Шурик, его покачивало на ветру: кажется, малушку он уже «уговорил».

По тропинке к автолавке брёл Вовка Быков. Каждый раз при виде его Маргарита Ивановна на секунду терялась…

Вовка был её первой любовью. Он единственный из сверстников не называл её «избачихой» – наоборот, защищал. Когда девчонки купались, пацаны скидывали обувь в реку. Вовка всегда доставал из воды первыми Ритины шлёпанцы, а та зачарованно смотрела на его ладную мальчишескую фигуру. Но Вовка оставался, как и все деревенские парни, шпаной, которая и поленницы переворачивала, и солярку сливала у тракторов. Но это не мешало их дружбе. Рита не удивилась, когда он пригласил её на проводы в армию. Только тогда в первый раз и поцеловались: «Шпана ты моя ненаглядная…». «Пиши мне, хоть иногда». В его светлой копне волос она теряла свои тонкие пальчики, мурашки бежали по коже…

Переписка была, но недолгой. Вовку отправили служить далеко на Север, письма шли неделями, а она уехала в Ленинград поступать в институт культуры, на библиотечное дело. По стопам отца, избача, пошла. Как и следовало ожидать, Ленинград закружил голову деревенской девчушки. Она и поездов-то никогда раньше не видела, а тут под землёй – метрополитен… Никак не могла разгадать, как эти поезда и вагоны попали так глубоко под землю?

Вовка писал ей длинные письма, она отвечала, но не сразу. Потом и вовсе перестала… Ветер Невы и каналов заставил забыть Вовкины волосы, выдул из головы любовь. А было ли это любовью?.. После армии Вовка в деревню не вернулся, остался на Севере, в Воркуте. Работал в шахте.

Окончив институт, Рита поселилась в Солнцеве, вышла замуж за Виктора, молчаливого парня в погонах, стала милицейской женой. Она ощутила на себе, что значит быть «за мужем»: спокойно, надёжно.

А Вовка так и не женился. Спустя лет десять он вернулся в родную деревню. Маргарита Ивановна каждый раз на миг замирала, когда снова издалека видела его крепкую фигуру, не испортившуюся с годами.

В Емельяновской Вовка стал трудиться скотником на ферме с телятами. Конечно, выпивал. Когда совхоз окончательно развалился, несколько телят взял на откорм. Выручил немало денег и стал пить ещё больше, словно заливая свою одинокую судьбу.

Тот день Маргарита Ивановна запомнила в деталях.

Решила зайти к Вовке под предлогом – несла книги почитать. Вступила на порог – темнота, запнулась за пустые бутылки на полу. Со звоном они загремели к печке по покатому полу. Избой назвать это помещение было трудно: чистый скотный двор. Неперебиваемый запах навоза.

Вот и Вовка. Та же копна волос – нисколько не поседел, только на лбу суровая складка, да по углам рта горькие морщины.

– Пришла… Сама… – сипло протянул он.

Маргарита Ивановна сразу поняла, что он вдребезги пьян. А Вовка ухмыльнулся и захрипел фальшиво:

– В Воркуте долго славно трудился, добывал уголёк из земли, но с тобой, Воркута, я простился, если что там не так – то прости…

И полез с чёрными ручищами к ней… От него страшно пахло. Она выскочила из избы, ударившись головой о дверной косяк так, что заискрилось в глазах. Больше о Вовке Маргарита Ивановна не думала…

– Чай со слоником есть? – спросил подошедший к автолавке Вовка.

– Возьми ещё чего-нибудь. К чаю-то, – предложил Ромка, протягивая упаковку индийского чая.

– Да не, не надо. С таком¹ хорошо.

– О-о! Вован! – Шурик обрадовался соседу-собутыльнику. – Подгребай ко мне.

Ромка продавал последние продукты. Маргарита Ивановна залезла в кабину, чтобы согреться и не видеть больше ни Вовку, ни Шурика.

– Ну что, поехали? – Ромка свернул вырученные деньги трубочкой и засунул в решётку печки.

Солнце заволокло ватными тучами, начинал кружиться весенний снег. Снежинки хаотически кружились, то взлетая вверх, то опускаясь, и от этого нелепого, суетливого движения белых хлопьев Маргариту Ивановну охватило уныние и начало клонить в сон… Когда резко начинался дождь или снег, её всегда клонило ко сну. А тут ещё надышалась кислородом…

В дороге её сморило.

И снился сон. Едут по заросшему полю Емельяновской гигантские тракторы, которых она никогда не видела, вырывают молодые сосны также легко, как она вытаскивает сорняки с грядки. А следом колонной идут другие тракторы с мощными плугами, перепахивают соскучившуюся по работе землю. В самом первом тракторе в кабинете за рулём – её отец, он машет Маргарите: «Не грусти, дочь! Видишь, я всё-таки стал трактористом!».

…«Газель» сильно тряхнуло.

– Соснули, Маргарита Ивановна? Подъезжаем, – улыбнулся Ромка.

Впереди было Солнцево, вот скоро их дом с Виктором.

Муж встречал у открытой калитки, почему-то без шапки. А волосы… Седой как лунь.

«Постарел мой Витюша. Не замечала», – резануло в груди, но на сердце стало тепло от вида родного лица…

Она ещё не знала, что пока была в Емельяновской, приезжала Бухвостова, чтобы повесить на библиотеку новый замок.

А на следующий день сообщили, что Вовка умер. Прямо за столом. Сидели пили с Шуриком вторую бутылку, Вовка вдруг схватился за сердце и только успел прошептать сухими бескровными губами: «Рита-а-а…» и уронил голову на грязный, в крошках стол.

Маргарита Ивановна на похороны приехала, как и полагается, во всём чёрном. Деревенские не сразу её и узнали. Даже лицо, казалось, стало цвета земли.

– Вот как извела себя с этой библиотекой, – шептали старухи.

– Каково без работы остаться! Пензия-то ещё нескоро, – продолжали болтать за спиной.

Только муж Виктор крепко сжимал холодную, как ледышка, ладонь любимой.

г. Северодвинск,
Архангельская обл.