Катрены озвученных картин

Катрены озвученных картин

(навеянное живописью Ивана Марчука)

Переводчик — Галина ФЕЛИКСОН, г. Бат-Ям, Израиль

 

БАЛАДА О СОЛНЦЕ

 

Так уж давно сложилось исторически

и повторяется пока доныне часто –

приходит в мир «святая» истеричка,

чтоб огласить «конец любви и счастью».

Она блуждает, хищная, нагая,

сама — и ненависть, и жажда, и беда,

умы гася и злом сердца сжигая

(у нас юродивым-то веруют всегда).

И поглощает паранойя социум:

все отрекаются от жизненных забот.

А ведьма ратует: «Всё! Ночь украла солнце!

Навечно! Больше солнце не взойдёт!»

Она идёт. За ней печаль-тоска — вслед…

За ней — неверие, тревога и вражда…

И «красных петухов» всю ночь пускает

опять толпа, обретшая вождя.

«Из-за угла бьют» и «заходят с тыла»…

Пирует рьяно озверевшее хамло!

А завтра — глядь: «Померкло старое светило

лишь для того, чтоб новое взошло!»

Вновь прозревают всякие и разные,

себя за глупость и доверчивость ругая.

И лет на сто хватает миру ума-разума,

пока… Кассандра не появится другая…

 

 

В ПОЛЕ СОЛНЦЕ САДИЛОСЬ

 

«Луч, ты честно, как пуля, в висок цель!» —

вновь кричу, задыхаясь во сне:

как садится усталое солнце

за ковыльную даль, снится мне.

Улыбнётся оно на прощанье,

опускаясь за дым и за дождь,

и погаснет, покой предвещая,

тот, что днём и с огнём не найдёшь.

Ты, к себе беспощаден и строг ещё,

вдруг добреешь печаль осознав,

и ныряешь в последнее огнище –

в горизонта игристую явь.

Птиц приветствуешь в далях багровых!

В быль слагаешь Всевышние Литеры!

В этом поле быку (и корове!)

можно то, что нельзя и Юпитеру –

ведь, пока не погаснут экраны небес,

и стада не идут в безвременье отсюда…

Подвигаешь в сознании кадры чудес,

чтоб навек отразилось лишь это Чудо.

Засыпаешь… Проснёшься — вновь солнце смеётся!

Шепчешь миру ты, юн, величав, здоров:

«…И на песни мои прольётся

молоко твоих рыжих коров…»

 

 

ПОСЕТИТЕ ЖИЛИЩЕ МОЁ

 

Посетите жилище моё!

Скоро тут зацветут диво-яблони,

может, Богом-Отцом ещё явленные,

во спасение нас, в мой в мой объём.

Я не ведаю, лучше ль у вас

вдалеке — для любви, для дыханья?

У меня же здесь — патриархально:

есть всегда для прекрасного час.

Время — что? Только — зимы да вёсны,

да лета, да промозглые осени…

Сад же мой не теряется в озими.

Мы честны под огнём перекрёстным:

если маним — цветеньем, плодами.

Тут теплее, чем на экваторе!

А светлица молитв моей матери

и священней высот Нотр-Дама!

Вы не ждите подсказок вышних.

И забора не бойтесь увечий:

мне хотелось так собственной Сечи –

городил я… да вот не вышло…

Сам забуду спасти и жнивьё.

Не откупитесь, люди, словами!

Так соскучился я за вами!

Возлюбите жилище моё!

 

 

ГЛЯНУЛО СОЛНЦЕ НА ЗЕМЛЮ

 

Когда стыло, мечтаешь о зелени…

Тяжело — хоть совсем не дыши…

Но вот глянуло солнце на землю,

и тебе отлегло от души.

И выходишь ты в поле такое –

с блеском жемчуга и металла,

вспоминая, что летом покоя

тебе, зимнего, не хватало.

«Это ведь — февраля остатки!» –

зачаруешься вьюги напевом.

И сбежишь от хандры в загадки

белой роздыми степью белой.

Если ветер стучит в набат,

ты иди (ты дождался Вести!),

пока можно не прозябать

и не зябнуть, стоя на месте.

Мимо сада… Мимо погоста…

«Мама, я ведь так счастлив не был!» —

крикни, падая в небо просто,

чтоб казалось — упал ты в небо (!),

крикни, падая в дали холодные,

чтоб казалось — взлетело тело (!),

пока солнышко есть сегодня

и пока на душе потеплело.

 

 

ПИСАНКИ

 

Задумал и разрисовал коронно

хотя б «модели Космоса» по сердцу:

пугает страха перемен инерция –

пора б давно и Космос кистью тронуть!

«Но вдруг, созвездий изменив узоры,

я чью-то даль святую украду,

и разбужу дремавшую беду

или едва приглушенное горе?»

Ну, вот уж истинно, что «горе — от ума»!

Терпел. Да поле колосится еле-еле…

И яйца сами вдруг кроваво покраснели

под вязью древнего трипольского письма,

что было (!) до Кирилла и Мефодия

и до того, как предали вожди.

С очей вдруг смыли «азбуку» дожди,

и кажется — в себя вернулся вроде я,

чтоб наконец восславить Красоту

в сей день Иисусов праздничный — не праздный.

Христос благословил мои «соблазны».

Вот, люди, вам — Вселенные в цвету!

Наш Бог воскрес! А мы — из суеты?..

Ведь только нищие смеются без опаски,

в предчувствии знамений вещих Пасхи,

читая писанок узоры и кресты…

 

 

СМОТРЕЛИ ГЛАЗА В ЭТОТ МИР

 

Ну, где же теперь Камелот,

который искал ты в сводках?

Ошибкой был прошлый поход,

пропитанный кровью и водкой…

Квадратные в залах столы, —

чтоб в их лабиринтах мы рыскали.

Мы? Те, кто — «герои», «орлы»,

«солдаты», но — вовсе не рыцари.

Чума… Чужд тебе этот пир.

Да и у небес ты в опале.

Смотрели глаза в этот мир,

но Бог знает что покупали!

Герб странен… Бездарен девиз…

Похоже, что фраер ты «тот ещё».

Что ж, купленным мылом давись,

молись, кайся в храмах-торжищах!

Напрасно ты в дали ходил:

убили б там — был бы спокоен,

теперь же остался один.

Но разве ты больше не воин?!

Так стоит попробовать, сир,

позвать — может, враг в поле выйдет,

пока ещё есть этот мир,

и смотрят глаза, и… видят.

 

 

ЕДИНСТВО

 

Слышишь, конь мой, звенят на рассвете литавры.

Может быть, мы осилим немыслимый путь –

пронесёмся над миром крылатым кентавром,

чтобы музыку слова на Землю вернуть.

Мы поэзии Музу найдём непременно,

и спасём. Всех врагов разобьём, победим.

Мы — едины с тобой. И скозь холод Вселенной

пролетим жарким ветром, порывом одним,

Разбивая туманы могучим копытом,

разрывая далёких событий кольцо…

Ты дрожишь? Ты устало глядишь и сердито

и горячим дыханьем мне греешь лицо.

Мы не в битву идём и не вышли из боя.

Стариною былою уже не тряхнём.

Я водицей тебя напою ключевою,

накормлю и травой, и отборным зерном.

Расчешу тебе гриву с терпеньем и лаской.

И попоной укрою, чтоб ты не продрог.

Хочешь, вместе придумаем новую сказку

про походы по тропам забытых дорог.

Наши души за волю Всевышнему отданы.

Нас омыла свободы живая роса.

Но промчались-прошли наши лучшие годы.

Видишь, сил не осталось лететь в небеса.

Не пугайся. Смотри: вон деревья — на склоне,

и просторы степей, и небесная синь.

Так пойдём потихоньку по травам зелёным.

Мы состарились, конь, — никуда не спешим…