«Казус Бени Крика Евгения Деменка»

«Казус Бени Крика Евгения Деменка»

Эссе-рецензия

Писатель Евгений Деменок выпустил в украинском издательстве «Фолио» книгу рассказов «Казус Бени Крика. Рассказы об Одессе и одесситах» (Харьков: Фолио, 2015).

В аннотации книги указано, что автор родился в Одессе в 1969 г., и с помощью цитаты упомянута одесская литературная традиция: «Чтобы родиться в Одессе, надо быть литератором», – сказал почти сто лет назад Юрий Олеша. Одесская литературная традиция продолжается, и книга, которую вы держите в руках, – еще одно тому подтверждение».

О продолжении традиции свидетельствуют названия вошедших в книгу рассказов, тематически связанных с текстами одесских писателей, заявивших о себе в 1920-е годы, – Бабеля («Казус Бени Крика»), Олеши («Ни дня без строчки»), Ильфа и Петрова («Управдом из Тель-Авива»). Основной прием построения этих и других рассказов, собранных в книге Евгения Деменка «Казус Бени Крика», – литературная мистификация как сюжетообразующий фактор, также имеет отношение к одесской литературной традиции.

Ранее этим приемом воспользовался переехавший из Одессы в Москву писатель Лев Славин в романе «Наследник», напечатанном в 1930 г. в журнале «Красная новь» (№9–10) и вышедшем в Москве в 1931 г. отдельным изданием.

Как отмечено в моей книге «Из первых уст. Эссе, статьи, интервью» (М.: Водолей, 2015. Стр. 173, 174): «Роман Л.И.Славина “Наследник” был опубликован в 1931 г., когда советская идеологическая машина еще не подмяла писателей, воплощавших в художественной прозе свой эмпирический и духовный опыт и пытавшихся разобраться, что произошло с ними и со страной».

Далее я цитирую публикацию Вадима Ярмолинца «Одесский узел Шкловского» в журнале «Волга» (№ 1–2, 2011): «В статье Юго-Запад” Шкловский решительно отверг попытку автора романа Наследник” одессита Льва Славина объяснить генеалогию своего героя Сергея Иванова. Шкловский счел эту попытку искусственной. Между тем, она может иметь основополагающее значение для понимания генеалогии одесской литературы … один дед – граф Шабельский, второй – торговец зерном Абрамсон».

Заметив, что эта генеалогия восходит к ранней прозе Осипа Рабиновича, я фиксирую характерные черты одесской дореволюционной литературы, выявленные в 1849 г. критиком «Отечественных записок» в отзыве на повесть О.А.Рабиновича из 1-го тома одесского альманаха «Литературные вечера» (1849): «…повесть взята из коммерческого быта и представляет ту смесь народонаселения, которая характеризует Одессу».

Литературная мистификация как фактор построения сюжета у Льва Славина сводится к тому, что опираясь на чеховскую пьесу «Иванов», Славин называет героев романа «Наследник» чеховскими именами и использует фрагменты их биографий, объясняя эти совпадения тем, что история семьи Сергея Иванова была рассказана известному писателю Чехову, который взял ее для сюжета пьесы, даже не изменив имен из-за типичности этих персонажей:

«Моим соседом по комнате оказался человек по фамилии Духовный, военный корреспондент газеты “Биржевые ведомости”. …

А знаете что, – сказал Духовный, иронически глядя на меня, – я передумал. Мне нет никакого интереса дружиться с вами. Вы даже не человек. Вы выдуманы. Вы выдуманы Чеховым. … Ваш дед граф Шабельский? А другой – Абрамсон? Так. Ваш отец Николай Алексеевич Иванов? Кончил самоубийством? Все совершенно сходится. Ваша матушка Сарра Абрамсон, иначе Анна Степановна, умерла от чахотки? Так. Имя купеческой вдовы Бабакиной вам тоже, конечно, знакомо. Все это персонажи из драмы Чехова Иванов. Там все это описано. Ну, я ведь не отвечаю за ваше незнание классической литературы».

Лев Славин в романе «Наследник» использует прием сюжетообразующей мистификации с тем, чтобы показать, что его герой, как пишет В.Ярмолинец, «может продолжить русскую дворянскую линию, а может – еврейскую коммерческую, но он отказывается от обеих составляющих своего наследства. Обе одинаково бесполезны для построения нового общества».

О сильном впечатлении от чтения романа Льва Славина «Наследник», печатавшегося в журнале «Красная новь», вспоминал автор «Факультета ненужных вещей» писатель Юрий Домбровский:

«Вот это-то знакомство я помню очень ясно. Произошло оно летом 30 года, в Лефортовском военном госпитале, где я работал тогда санитаром. Днем я сбивался с ног, а ночью, когда все затихало, и телефоны, и души, и посетители, я сидел на широком, еще екатерининском, подоконнике и читал. Толстых журналов тогда выходило примерно столько же, как и сейчас. Уже были “Молодая гвардия”, “Звезда”, “Новый мир”, “Октябрь”, “Сибирские огни”. Но выходил и еще один журнал самый почтенный и уважаемый… “Красная новь”.

Люди моего поколения помнят его бурые обложки, твердые, крепко схваченные и жестко сброшюрованные книжки, хрустящие и белые страницы, отпечатанные, как мне сейчас кажется, на какой-то хорошей, особенно чистой бумаге. Вот там-то не то в июле, не то в августе я и повстречал дотоле мне неизвестное имя Льва Славина и название романа “Наследник”. И стал читать этот роман, и когда отложил его, было уже утро».

Юрий Домбровский воспринимает без оговорок чеховское прошлое семьи Сергея Иванова, главного героя романа «Наследник», пересказывая содержание захватившего его произведения, он пишет: «Иванов, так фамилия фендрика, сына того самого Иванова, которого мы можем увидеть в Художественном театре…». 

Я подробно останавливаюсь на приеме сюжетообразующей мистификации, поскольку в рецензируемой книге Евгения Деменка указанный литературный прием задействован при создании одесских рассказов, складывающихся в метапрозу, отвечающую определению Дмитрия Сегала (с 1974 года зав. кафедры славистики Еврейского университета в Иерусалиме) в статье 1981 г. «Литература как охранная грамота», которую более четверти века цитируют исследователи литературы.

Например, Марк Липовецкий в книге «Русский постмодернизм: очерки исторической поэтики» (1997) или Комия Митико в диссертации «Романы Ю.К. Олеши “Зависть” и “Три Толстяка” как метапроза» (2013): «Сегал, в сущности, определяет важнейшие признаки того, что может быть названо метапоэтикой… [тексты] такого рода трактуют тему создания литературного произведения, они посвящены творческому процессу, понимаемому как часть жизни, иногда как ее заместитель, иногда как ее творец, а иногда – как ее устранитель. Равным образом они трактуют тему писателя и писания, некоторые из них включают в себя – цитатно или путем описания – тексты, о создании которых повествуется».

В рассказе Е.Деменка «Управдом из Тель-Авива» с посвящением светлой памяти Александры Ильиничны Ильф, привлекшем мое внимание при публикации в марте 2014 г. в газете «Всемирные одесские новости» (№ 1 (87), открытой в Интернете, приведены попавшие в руки автора письма к Евгению Петрову от его приятеля Иосифа Бендера, поселившегося в конце 1920-х гг. в Тель-Авиве и знакомого с рукописью «12 стульев» и «Золотого теленка».

Привожу в сокращении одно из писем, вводящее читателя в реальный литературный круг, привлеченный в этот рассказ посредством авторской мистификации (мотив писем к писателю от его литературного героя):

«Дорогой Женя.

Дела мои идут неплохо. Да что там неплохо – отлично! Сбылась, наконец, моя мечта о Святой Земле. Тут много наших, и я чувствую себя почти как дома, разве что климат ежедневно напоминает об обратном. Наших – это и одесских, и вообще русскоязычных. Помнишь Александрова? Мы часто встречаемся с ним. Тут он, конечно, Зускин. Шелег Леванон” и “Кесит” – это названия кафе, где мы собираемся, чтобы почитать друг другу стихи и прозу. Теслер, Альтерман, Элираз, Горовиц, Шапир — эти имена ничего не скажут тебе, но для Тель-Авива они то же самое, что Олеша, Багрицкий, Валя для Одессы. Мне хорошо тут.

Здесь все пишут на иврите. Пишу и я – потихоньку, но всё более уверенно. Эзра переводит на иврит Багрицкого. Я уговариваю его писать воспоминания о Коллективе поэтов” и его жизни с Олешей и Валей в Харькове, пока память не стерла детали. Я показал Эзре рукопись Двенадцати стульев. Он в восторге. Сказал, что если бы роман опубликовали тут, я стал бы звездой. Кстати, Эзра руководит литературным приложением к газете Давар”, так что мы можем публиковать тут отрывки из Стульев” и из вашего нового романа. Он берется за перевод.

Магидович затеял сейчас большое строительство. Заказов хоть отбавляй. Скоро ему понадобятся помощники – дома нужно подключать к воде, электрифицировать. Управлять, в общем. Думаю пойти – нужны деньги. Литературные труды и живопись не дают средств для сколько-нибудь пристойной жизни. Увы, искусство – лишь тонкий слой масла на черством хлебе борьбы за существование.

Забавно представлять себя в роли управдома…

Засим кланяюсь и надеюсь на скорый ответ,

Илюше огромный солнечный привет,

Ваш Йосеф Бендер.

22/IV/1929».

Последнее из писем подписано:

«Засим остаюсь верно любящим вас.

Привет Илюше, Вале и Вале.

Ваш Остап. Шучу.

16/I/1930».

https://www.odessitclub.org/publications/won/won_87/won_87-7.pdf

Упомянутые Евгением Деменком в приведенном письме писатели, завсегдатаи тель-авивских кафе 20-х 30-х гг., репатрианты из Российской империи и послереволюционной России, подробно представлены в публикации израильского историка литературы Зои Копельман «О русском подтексте ивритской литературы», открытой в сети:

«…не только к книгам русских поэтов не иссякало пристальное внимание израильских авторов. Самый их взгляд на мир преломлялся сквозь магический кристалл русской литературы. Свидетельства неисчислимы. … Второе свидетельство – домашние русские стихи, которые уроженец Одессы, израильский поэт Эзра Зусман (1900–1973), посвятил жене другого израильского поэта, Элиягу Теслера (1901–1965), в один из вечеров в кафе “Шелег Леванон”. Там собиралась тель-авивская литературная богема… Стихотворение … заканчивается впечатлением от той, к кому обращено: “Вы … улыбались / Аннахматовской улыбкой”.

Это “стихотворение по случаю” зафиксировало типичную сцену из жизни ивритских литераторов, список которых находим в дотошной биографии поэта Авота Йешуруна (Иехиэля Перельмутера): В середине 30-х годов кафе “Кесит” и “Арарат” на ул. Бен-Иегуды и “Шелег Леванон” на ул. Алленби, оплоты Шлионского и его компании – группы “Яхдав” и авторов журнала “Турим” (поэты: Леа Гольдберг, Рафаэль Элираз, Э[лиягу] Теслер, Натан Альтерман, а позднее Иехиэль Перельмутер; прозаики: Яков Горовиц, Менаше Левин и Э[лиягу] Д[авид] Шапир; критики: И[сраэль] Змора, Ш[имель] Генес, И[цхак] Норман и др.)».

(http://eholit.ru/news/773/).

Уроженец Одессы поэт Эзра Зусман – в рассказе Е.Деменка возможный переводчик на иврит фрагментов «Стульев» с дальнейшей публикацией перевода в тель-авивской газете «Давар», представлен на пересечении русской и ивритской литератур в статье профессора Еврейского университета в Иерусалиме Романа Тименчика в журнале «Лехаим» (№5 (169), май 2006):

«Кубисты открыли для себя прием детали двойного назначения, когда один завиток одновременно обозначал и часть скрипичного изгиба, и складку человеческого лица. Поэт, о котором пойдет речь, был такой деталью на пересечении двух литератур.

Эзра Александров, “тонкий, изящный, мечтательный лирик”, “блеснул талантливыми стихами” (С. Бондарин) в Одессе 1920 года. Семен Гехт вспоминал о знакомстве с Эдуардом Багрицким (произошедшем в конце 1922 года):

Эх, вы не застали здесь Эзру Александрова, – сказал он мне в первый же день. – Вот был поэт!…

Прекращение литературной деятельности”, о котором упоминали мемуаристы в подцензурной печати, было эвфемизмом: Эзра Абрамович Зусман, писавший под псевдонимом Александров, в 1922 году уехал из России в Палестину.

Там Эзра Зусман (1900–1973) стал писать стихи на иврите. Израильские стихолюбы с восхищением вспоминают, например, филигранные пейзажи его стихотворения “Тверия в дождь”. Он переводил на иврит русскую поэзию…

Был ведущим театральным обозревателем, редактором литературного приложения к газете “Давар”, писал интересные эссе о природе поэтического высказывания. Из русского стихотворчества он ушел навсегда, оставив на память о своем существовании в нем едва ли не единственно приведенные выше обрывки. На слух пишущего эти строки, они обещали явление еще одной своеобразной индивидуальной поэтики в стилевом регистре 1920-х годов.

Насколько можно судить по этим клочкам, Эзра Александров стремился найти нечто среднее между стиховой дикцией акмеистов и футуристов. Впрочем, это можно сказать и о других молодых одесситах его поколения. Попытка такого синтеза была и у Валентина Катаева, позднее рассказывавшего Зусману о причинах, по которым он отошел от стихописания. … критика сразу заметила: “Честные акмеистические стихи В.Катаева напоминают Гумилева, сдобренного Пастернаком” (Вера Лурье)».

В статье Романа Тименчика приведены написанные по-русски отрывки воспоминаний Эзры Зусмана из семейного архива, дающие новое понимание известных фактов литературной жизни одесских писателей.

О Валентине Катаеве:

«Катаев, как и Багрицкий, был страстный любитель моря и степи. У него было обостренное чувство запаха, и <он> мне иногда казался красивой охотничьей собакой. В его теплых, слегка прищуренных глазах было что-то от цыганщины… “Меня съел Пастернак”, – сказал мне Катаев при встрече в Париже».

Об Исааке Бабеле (курсив мой):

«В Москве он культивировал, главным образом, искусство молчания и достиг в этом высоких результатов. Тут он занимался разными подсобными ремеслами. Письмо, которое в Одессе было естественным, внутренним, интуитивным, – он говорил: “письмо без помарок” (иначе не могли быть написаны в такой короткий срок “Конармия” и “Одесские рассказы”), стало проблемой. Больше, чем писал, он переписывал, правил. И человек, который писал слово к слову, решил оставить короткую новеллу и перейти к роману, и еще на тему коллективизации. Это было какое-то совершенно несуразное задание».

https://lechaim.ru/ARHIV/169/timenchkik.htm

Давший название книге рассказ Евгения Деменка «Казус Бени Крика», где упомянут известный герой «Одесских рассказов» Бабеля, представляет собой детективно-культурологическую метапрозу, основанную на нескольких фактах, вынесенных автором в финальную «Историческую справку».

Приведены сообщения из одесской газеты 1898 г. о том, что творец «Бурлаков» Е.И.Репин прибыл из Петербурга в Одессу, и на пароходе «Рапид» отправляется в Константинополь и оттуда в Палестину, где будет писать этюды для картины «Искушение Христа», и что «у Репина в купе украли большую сумму денег и саквояж»; а также характеристики «Первой алии» – массовой эмиграции евреев в Эрец-Исраэль в начале 1880-х гг., и основанного в Одессе Л.Пинскером и М.Лилиенблюмом в помощь этой эмиграции общества «Ховевей Цион», получившего официальное название «Общество вспомоществования евреям земледельцам и ремесленникам Сирии и Палестины». Помещены также сведения о молдавском городе Крикова, знаменитым производством криковских вин, где, по версии Е.Деменка, гуляли свадьбу Бени Крика (вдали от Одессы, как сказано у Бабеля).

По правилам построения метапрозы Евгений Деменок рассказывает читателю, как узнал от двух почтенных одесситов, краеведа и искусствоведа, историю ограбления в Одессе Ильи Репина, который вместе с сопровождавшим его художником Валентином Серовым взялся по поручению российских сионистов перевезти в Палестину большую сумму денег для созданных здесь еврейских поселений, и как посредством сложных размышлений и архивных разысканий Е.Деменок восстановил, каким образом Репин и Серов возместили украденные деньги в счет стоимости написанных ими портретов, витиеватыми путями, изложенными в рассказе, попавших в коллекции израильских музеев.

В том, что все это литературная мистификация, можно убедиться, восстанавливая исторические события, якобы описанные в рассказе, но автор и не скрывает этого всем строем своей книги, от рассказа к рассказу обнажая прием.

К примеру, рассмотренный рассказ «Управдом из Тель-Авива» заканчивается авторским сожалением, что он до сих пор не собрался обзвонить многочисленных обладателей фамилии Бендер из израильской телефонной книги, чтобы найти следы реального прототипа героя романов Ильфа и Петрова.

А рассказ «Мама и Би Джиз”» весь построен на экзотическом факте – в 1969 г. популярная западная группа «Би Джиз» выпустила музыкальный альбом «Odessa». Правда, Евгений Деменок заигрывается в документировании своих произвольных построений.

В рассказе Е.Деменка «Ни дня без строчки», повторяющем название вышедшей посмертно книги Юрия Олеши 1965 г., подготовленной к печати Виктором Шкловским посредством отбора и компоновки проходимых в то подцензурное время отрывков его дневниковой прозы, полностью изданной в «Книге прощания» (М.: Вагриус, 1999) к столетию Ю.К.Олеши, содержится блестящий каламбур Евгения Деменка, не лучшим образом размещенный в тексте. Рассказывая, что в дореволюционной Одессе в годы детства Олеши жило около трехсот тысяч евреев, и многие из них были ремесленниками самых разных профессий: ювелиры, портные, часовщики, сапожники, стекольщики, булочники, жестянщики и пр., о чем Олеша постоянно упоминает в своих дневниках, в том числе вспоминая вывески одесских лавок, напр., часовой магазин Иосифа Баржанского, Евгений Деменок пишет о своем разыскании гимназической тетради Юрия Олеши, хранящейся в РГАЛИ, и приводит найденную в этой тетради фразу:

«Одна из вывесок – на ателье известных одесских портных Файнштейнов – гласила: Только в нашем ателье – лучшие швейные машинки Зингер’!” Ни дня без строчки!»

Эта архивная находка вызвала у меня восторг, о чем я написала Евгению Деменку, на что он ответил, что это книга рассказов, а не научное исследование. То есть, никакой тетради с фразой Юрия Олеши о буднях портных под девизом «ни дня без строчки» не было, и это очередная авторская мистификация. Здесь возникают претензии к автору книги «Казус Бени Крика» в неоправданном введении в текст выдумки по поводу архива РГАЛИ и некоторых фактов в других рассказах, не поддержанных тем или иным комментарием, дающим читателю возможность ощутить прием литературной мистификации. Тем более, что Е.Деменок не только писатель, но и исследователь, автор ряда культурологических статей и книги «Новое о Бурлюках».

В заключение хочется сказать, что метапроза Евгения Деменка и моя рецензия на книгу рассказов «Казус Бени Крика» следуют напутствию итальянского культуролога и писателя Умберто Эко, приведенному мною в одном из эссе, – чтобы «наши научные исследования не были лишь достоянием библиотечной полки, а получили бы широкое распространение и пополнили собой современную культурную жизнь».