Кубок сердца поднимем…

Кубок сердца поднимем…

* * *

 

Поддел врага тугой и острой пикой

свет кочевой, что резвым зайцем прыгал

по липким стенам нынче поутру,

ну а к полудню прекратил игру

и, обретя начищенные латы,

стал всадником отважным и крылатым.

Мы верили нерадостным прогнозам,

мы ожидали ветер, дождь и грозы,

но не сбылись пророчества шаманов,

и свет остался в нашей точке шара.

 

Однако в своде кочевых законов

нет правила всегда быть за окном, и

поэтому неудержимый свет

пришпорит и умчится по росе,

как только стан обременит застоем,

туда, где можно прыгать зайцем снова.

 

Территория ливня

 

I

 

У окна – геометрия,

у яблока – физика.

у ветра… А что у ветра?

У ветра, высказавшись

абстрактно – лишь интуиция.

Раскачиваются проекции.

Мимо летит синица

в проём невидимой дверцы.

 

Метод познания – сон –

исчерпал себя часам к девяти

утра, когда набор хромосом

так и не смог дойти

до критериев потусторонних.

Накрапывал дождь,

переосмысленный вскоре

в стёкол разбуженных дрожь.

 

У улицы – литература,

у воды – живопись,

у неба хмурого…

А что у него де-юре,

когда из жил весь

этот лоб его тусклый?

Должно быть, Бах – иными словами, музыка.

 

II

 

День потерян:

подстреленным тетеревом

падает в мокрые тернии.

Да, потеря:

территория ливня.

Терракотовым воинам

древнего императора

теоретически

всё это – театр

одного актёра

в контексте того, что нескоро

закончится дождик,

не отпускающий вожжи,

не отпускающий в город

вчерашних прохожих…

 

* * *

 

Пуговица висит на нити:

дёрнешь – и ход событий

оборвётся на том,

будь ты хоть конь в пальто.

Полетит в распахнутый ворот

всё, что наплакал город, –

дождь, подхваченный ветром,

и снег, который, засыпав кюветы,

запеленает грязь,

пока не вылеплен новый князь…

 

Зыбко, всё зыбко.

В переходе – играют на скрипке,

ухо улиц кладя на весы.

прохожие в шляпу за тщетную эту попытку

бросают медные пуговицы.

 

* * *

 

Виноград торжествует:

он зрел, благороден,

он горит сквозь листву

и венчает угодья.

Он лозой обвивает

любую преграду,

что возникнет, бывает,

на пути винограда,

поднимаясь по ней

над землёй человечьей,

чтобы сделать видней

результат свой конечный.

 

Золочёные гроздья

и чёрные серьги:

восхищаются гости

с холодного севера

той беспечной возможностью

быть вровень с солнцем,

что плодам тонкокожим

как право даётся.

Виноградарь поделится

ей из кувшина –

кроветворными тельцами

в знак: быть бы живу.

 

* * *

 

Останешься один

среди картин,

написанных то маслом, то углём,

но вновь увидишь пустоту равнин

под слишком предсказуемым углом.

 

Лишая сцену

пёстрой шелухи,

шагаешь вдоль, а мыслишь поперёк –

пусть коридоры кажутся глухи,

они нащупали себя посредством ног.

 

Застынешь у окна,

одёрнешь тюль,

дыханье форточки почувствуешь во тьме

и, отойдя, опустишься на стул

тотемным зверем с пеплом в животе.

 

Круги, круги –

геометричен взор,

но по линейке не отмерить вдох,

как и клубящееся это всё,

за что давно не ставят на горох.

 

* * *

 

Каменная простыня,

брошенная на постель,

образовала складки –

горную эту гряду.

В главном картина проста:

ода о высоте

без выкрутасов эстрадных

взлёт и имеет в виду.

 

Солнце в зените – под ним

точками и запятыми

птицы вносятся в текст –

орнитология речи.

Строчку собою продлим,

кубок сердца поднимем

полный хмельных чудес

за неслучайную встречу.