Журнальный мир

МАЙ 1945 года

Всё!.. Кто выжил – те в свой дом

Придут не похоронками.

Твердь усеяна кругом

Гильзами, воронками…

Мир настал – сойти с ума!..

Что ж, начнём жить заново!

…Дым. Рейхстаг. Цветущий май.

«Валенки» Руслановой.

Реет выше синевы

Знамя то – нетленное!

И бредут по мостовым

Те – военнопленные…

Вновь Европе на года

Не тлеть на наковаленке;

Победили – как всегда! –

Ватники и валенки. 

* * *

В это лето, мама, в эту осень

Почему-то разжужжались осы,

Змеи и лягушки расплодились

Там, где никогда не заводились.

По дворам, дорогам, по опушкам,

Будто блохи, прыгают лягушки.

Прямо в сёлах чёрные гадюки.

Жалят и за ноги и за руки,

Злые осы в двери залетают…

Им чего на воле не хватает?

Ладно – гады, ладно бы – кусают…

Тут чернее тучи нависают:

Каждый год подземные удары,

Смерчи, наводненья да пожары.

Род людской и вовсе обезумел,

Лезет сам в клокочущий Везувий…

Не связать подобные явленья

Лишь с одним глобальным потепленьем:

Это тьма сгустилась моровая,

Это, мама, – третья мировая.

ВИДЕНИЕ

Равнина молчала. А сердце стучало…

Безмолвно и плавно –  жалей не жалей  –

Небесное войско к закату промчалось…

Один я остался на горькой земле.

Стою, очарован тоской несказанной,

Созвучной душе, недоступной уму,

Последний огонь провожу со слезами…

И холод межзвёздный, как данность, приму.

Но свято поверю, что войско вернётся.

И снова собравшись на битву со злом,

Возьмут и меня. И тогда мне найдётся

Копьё и кольчуга, и конь под седлом.

Пойму, позабыв всё, что мучило прежде,

Что свой средь  своих я  –  и даль нам близка.

Сомкнувшись в ряды, в осенённых одеждах

 И в шлемах победных мы будем скакать…

Стремительно-плавно, клубя облаками,

Умчимся к закату, растаем во мгле, –

Затопит безмолвьем, укроет веками…

А кто-то останется ждать на земле.

* * *

Травы, звери, птичьи переливы…

Радуясь, мелькая и звуча,

Всё живёт в неведенье счастливом…

Только людям ведома печаль.

Знаем мы, что есть на свете нечисть,

Только, уподобленным почти,

Нам понятья «вечность», «бесконечность» –

Разум, бедный разум! – не постичь.

Но зато – как милость иль немилость? –

Осознать такое не суметь,

Свыше нам зачем-то приоткрылась

Сущность рокового слова «смерть».

Проступая сквозь свинец ненастья,

Сквозь весёлый полдень голубой,

Чёрная «momentomore» надпись,

Словно меч, висит над головой.

С тайною надеждой и тревогой,

В большинстве своём на склоне лет,

Молим приютиться ближе к Богу,

Веря: рядом с Богом смерти нет.

АЗИЯ

Май в казахской степи. Маки в алых рубашках.

В море маков бежит золотая казашка.

Под закатом густым пламенеют просторы…

Выше – розовый свет; дальше – синие горы.

Там – равнина, там – дол; там, на склоне уютном –

Философский дымок у задумчивой юрты.

Пронеслись табуны за седыми веками, 

Всё былое вдали улеглось облаками…

А казашка бежит, лепестки растревожа, –

Сколько воли гнедой, сколько юности, Боже!..

КОНИ

Не скажу, когда и где –

В воскресенье, в среду ли,

В Барабе ли, в Кулунде –

Лошади мне встретились.

Днём паслись невдалеке –

Пред грозой ли, после ли;

Их двенадцать в табунке –

По числу апостолов…

Вижу: есть среди гнедых

Вороные,  рыжие…

Где же светлый пастырь их –

Почему не вижу я?

К ним навстречу побежал,

Радостно приветствуя…

Вдруг один, косясь, заржал –

Звонко, но невесело.

Дружно все отозвались –

И степными травами

В даль внезапно понеслись,

Крылья вдруг расправили…

Вознеслись над ковылём.

Пропадают в мареве…

…Я побрёл пустой землёй

До села Комарьева.

Что спугнуло тех коней? –

Думал обречённо я.

Что учуяли во мне –

Неужели  чёрное?..

БЕЛАЯ КОЗА

На холме растёт трава,

На траве лежит коза,

В голубую даль упёрла

Безразличные глаза.

Может, сытая она.

Может, дремлет в ней душа –

Всё равно на летнем фоне

Так бела и хороша!

Холм, стрекозы, облака…

Отвяжусь вот от стишка,

Прибегу к ней с белой кружкой,

Попрошу: «Дай молочка!» 

ЛЕТНЕЕ БОЛОТЦЕ

…Умытое тихое утро.

Прохладное облако зреет.

Меж кочек притихшая утка

Утят подрастающих греет.

Жучки тонконогие смело

Скользят по коричневой глади…

Рогоза зелёные стрелы.

Кувшинок широкие длани.

Чтоб детством дохнула картина,

Добавим лишь самую малость:

Вон там – Буратино с Тортиллой,

Подальше – с сачком Дуремара.

Для звука пусть гром где-то бродит,

Пищит пусть комарик занудный…

Пускай и в душе, и в природе

Живёт уголок этот чудный! 

СЛЕПОЙ ДОЖДЬ

…Из-за  леса лиловой громадой

Наползла она сгустком тревоги, –

Присмирели под жданной прохладой

Луг, кусты и сухие дороги.

Неужель громыхнёт в самом деле! –

Сонный быт растревожит, как улей?..

Так за месяц уже надоели

Зной и пыльные листья июля!..

Надо-надо, чтоб местность промокла,

Чтобы днями свежо и ночами…

…Но та туча была одинокой,

Освещаемой сбоку лучами…

И под ней, как под крышкой надгробной,

Замер я, без рубашки и босый.

Миг! – и сверху посыпались дробно,

Ослепили жемчужные бусы…

Весь пронизанный солнечным златом,

Дождь такой благодатный пролился,

Что впервые от счастья заплакал

И вослед неумело молился…

* * *

…Ветерком обмахиваясь южным,

Молодая в даль ушла гроза…

Сквозь ресницы трав мерцают лужи,

Как глаза прекрасные в слезах.

Чуть дрожа, звенит, как мандолина,

Воздуха богемское стекло.

Разлеглась зелёная долина,

А на ней – нарядное село.

В кущах влажных рощи или сада,

В двух верстах, под боком у горы,

Белый кубик храма – душ услада - 

Златоглавой свечечкой горит.

И к нему народ бредёт смиренный

По дороге ранней и парной…

Тихих речек голубые вены

Манят взор прохладной глубиной.

Солнце вновь сияет, как умылось.

Дайте, дайте трелей соловья!

…Жаль, очнулся. Это мне приснилось.

Это лишь идиллия моя.

А на деле: туч сырые плахи,

Вид в окне приплюснут и уныл…

Да, дождище был… – такой неряха,

Больше напаскудил, чем умыл.

Хрип вороны, мокрой и печальной.

Пусто – аж до темечка продрог…

Плюс ещё свинцовое молчанье

В никуда расквашенных дорог.

МОЁ БОЛОТО

Не моря, где шторм о скалы бьётся,

Не реки широкая дуга, –

Мне привычней тихие болотца

В ряске, в изумрудных берегах.

Может, потому, что возле печки

От стихий родился далеко –

Не было в деревне даже речки,

Лишь за ней глухое озерко.

Камыши там, чуть шурша, нависли,

Заглядевшись в воду, как в трюмо;

И торчали «котики» меж листьев,

Словно в шоколаде эскимо.

Часто там бывал я. Для сиденья

Острого рогоза наломав,

Вёл свои простые наблюденья,

Счастлив был – любил и понимал.

Видел труд ондатры осторожной,

Миг, когда по глади сонных вод,

Оставляя тинную дорожку,

Выводок утиный проплывёт…

Нравилось, когда мигали свечи

В топях, между чахленьких дерев,

Выпь по-бычьи бухала под вечер…

На краю, бывало, замерев,

В детстве ждал: сегодня или завтра,

Из глубин веков, издалека,

Сквозь туман болотный динозавры

Медленно прошествуют в закат…

Сердце находило утешенье

В первой загоревшейся звезде,

В запахах гниенья и цветенья,

В тёплой и коричневой воде.

Верил: там Яга живёт в избушке,

Прячутся кикиморы во мглу;

И на кочке царская лягушка

Терпеливо ждёт мою стрелу.

 ОТКРЫТКА

Пусть и старомодно поступлю,

Но возьму –  не интернетом прытким,

А на почте марку прилеплю,

В Рождество пошлю тебе открытку.

Там, взметая звёзды на пути,

Навевая сердцу дорогое,

Удаль белогрудая летит –

В алых сбруях, в звонах под дугою; 

В шапках нахлобученных дома,

Даль сверкает чисто и красиво, –

Хрусткая сибирская зима,

Красно-сине-белая Россия!..

Пусть издалека к твоим стопам

Ляжет эта весточка простая.

Может, не отправишь сразу в спам,

А, как раньше, к зеркалу приставишь.

Как-нибудь к комоду подойдёшь

И, скользнув по ней случайным взглядом,

Может, что-то вспомнишь и взгрустнёшь.

Но до слёз не вспоминай… не надо.

САД

Предзимью всю печаль передоверив,

Октябрь отшептал… В пустом саду,

Как на гравюре, чёрные деревья

Кривых ветвей явили наготу.

Примолкло всё: остывшие тропинки

И за ночь поседевшая трава,

И та скамейка с выгнутою спинкой…

…Листва так ломко хрустнула сперва;

Возню небесных хлябей укрощая,

Морозец молодой дохнул затем, –

И падал снег… деревья превращая

В букеты свежих, сонных хризантем.

Захочется на миг побыть счастливым,

Любимым быть захочется опять,

Средь яблонь одиноким черносливом

В том белом сне без шапки постоять…

Но вдруг кольнёт, что всё не так отныне,

Что прежнего себя не повторить.

Вот – сердце есть, но в нём сверкает иней.

Вон – есть цветы, но некому дарить. 

КРЕЩЕНСКИЙ ДЕНЬ

Улицы, дома и переулки

Сжала стужа жёстко и всерьёз –

Так, что в рощах деревенских гулко

Лопались стволы седых берёз.

Глубина вселенская звучала

Тонким-тонким звоном бубенца.

Этой песне не было начала.

Этой грусти не было конца.

Холодно и солнечно на диво!

Смолкли все земные голоса.

Что-то на земле происходило…

Что-то совершалось в небесах…

И никто не ведал, что в пределах,

Где-то на задворках бытия,

Тихо во дворе заиндевелом

Мальчик очарованный стоял.

РУССКИЙ СЕВЕР

Средь камней изумрудная травка,

Глубже с метр – уже мерзлота.

Вроде, лето, а прут без антрактов

Стаи туч… и тоска ещё та.

Ещё та, говорю я, погодка!

Голый берег под светом скупым,

Лишь у кромки тяжёлая лодка

Спит тревожно, как пёс на цепи.

Выше! к людям! к амбарам и избам –

К тем продутым ветрами местам,

Где отсутствуют всякие «измы»,

Жизнь сурова и с виду проста.

Там солёная рыба в подклетях,

В тихих комнатах строгий уют;

Там на кольях развешены сети,

И поморы в бахилах идут.

…Тучи, тучи – сплошная морока,

Воздух даже на ощупь свинцов;

И в пальтишке стоит одиноко

Кто-то грустный, как трезвый Рубцов.

Эта близость студёного моря,

Эти сивых туманов слои…

Храм бревенчатый стойко на взгорье

Держит ржавые шлемы свои.

Он давно уже необитаем.

Лишь в окошке глухом в тёмный час

Жёлтый отсвет дрожит… Словно тайно

Кто-то молится. Может, за нас. 

НОЧНОЕ НЕБО

Когда на сердце ляжет муть,

Предстанет всё тщетой напрасной, –

Заставь себя на высь взглянуть,

Вновь обманись, что жизнь прекрасна!

 Что высший смысл всё же есть,

Коль в бездне чёрной и бесплотной

Блестит божественная взвесь

Горячих звёзд, планет холодных.

 А, значит, всякая душа,

Что злом земным не осквернится,

Попасть туда имеет шанс,

Незримой стать… и всё ж светиться!
 

ЗОВ

За селом стоит серый столб, как крест,

Проводов уж нет, а он всё гудит…

С неба ястреб сел и глядит окрест, –

И чего сидит? и за кем следит?

Я свою тоску привяжу к столбу,

Отряхну с души мглу дорожную,

Сразу в первую постучусь избу –

Встретят молча и настороженно.

Лишь в глазах вопрос: «Кто такой пришёл?»

Не узнал никто… ну и ладненько.

Ты, хозяйка, мне зачерпни ковшом

Той колодезной, той прохладненькой…

Кто такой я есть? Да родился здесь!

Там вон, в центре, был дом с оградою…

Вижу, добрые, но такая весть

Не печалит их и не радует.

Разговор хоть тёк, но скупой совсем –

Да, слыхали, мол… да, родившийся…

С болью понял я: здесь своих проблем

Выше крыши той, прохудившейся.

Где-то шум и треск; там блестят в ночи,

Как галактики – мегаполисы…

Ну, а тут, как крест, только столб торчит,

Да забвенье прёт выше пояса.

Отвяжись, тоска, как худая жизнь!

Васильки мои, колокольчики…

Ты надолго, край, запустел, скажи?  

Глянешь  – тишь, камыш да околочки…

Но прислушайся чутким вечером:

По полям плывёт, по-над сёлами       

Песня русская, вековечная,

И не грустная, ой, да и не весёлая…

 * * *

 Только не сжата полоска одна…

Грустную думу наводит она.

 «Где же наш пахарь? Чего ещё ждёт?»

 Червь ему сердце больное сосёт…

Н.А.Некрасов

Прозрачно в лесу и прохладно,

Туман молодой у опушки;

И так-то опрятно и складно

Сорока сидит на макушке.

Тускнеет под солнцем осенним

Овса перезрелая нива,

Её от незваных соседей

Кусты охраняют ревниво.

Но смысла им нет сторожиться,

Природным служить оберегом, –

Комбайна овсы не дождутся,

А сгинут печально под снегом…

С чего бы такого, не помню,

Но мысль посетила внезапно,

Что фермер не болен, не помер, –  

С налоговой вышел – и запил.

НА КРАЮ

Памяти уснувших деревень

Всё!.. Накрылось всё тазом медным.

Звон тягучий… сама тоска!

А по небу плывут надменно

Равнодушные облака.

Здесь гадюки – свои и пришлые –

Проползли по живой борозде, –

Добивали они не прошлое,

Русский дух убивали здесь.

…Туча дальняя… молнии блискают…

Свистнет ветер, былым пыля…

И стоят кое-где обелисками

Одичавшие тополя.

Прочитали селу отходную

Пни окрестные… вся страна.

Разлеглась на века всепогодная,

Всепогостная тишина.

Лишь, сверкнув над землёй неласковой,

Над бугром, где была изба,

Иногда пронесутся ласточки –

Бритвокрылые, как судьба…

Мне б за ними, а я стою

У забвения на краю.  

ПРЕДЧУВСТВИЕ

(шутка)

Вот к иным отойду берегам, –

Во дворах ли, в часы заседаний,

Будут спорить и долго ругать,

Не ища для меня оправданий.

Говорить, мол, о чём тут? О ком?..

Пусть и добрым он слыл. Но при этом

Был дурак и прожил дураком,

Хоть считал, себя классным поэтом!

Сам, поди, от сохи, от дуги,

А верхушек каких нахватался…

Слушал вежливо мненья других,

Но всегда при своём оставался.

Вечно шлялся по всяким гостям,

Непутёвым отцом был и мужем

И не пел дифирамбы властям,

Не горбил на заводе, к тому же.

Много женщин любил и бросал,

Был то ангелом нежным, то хамом…

Ну и что, что душевно писал?

Ведь грехи не прикроешь стихами.

Часто истину черпал в вине…

Всё припомнят – расставят акценты!

…И поставят всё ж памятник мне,

Даже два: на селе и в райцентре.