Журнальный мир

Ч. 1

Встреча со смертью

Отец всегда говорил: «Ты похож на своего дядю, моего брата, он тоже мог делать деньги из воздуха. Эх, жаль, бедняга рано умер, до сорока лет не дожил».

После этих слов мама обычно добавляла: «Да, обидно, какой красивый был парень, все знакомые девушки по нему сохли. А он даже жениться не успел, так и ушёл, не оставив на Земле своего семени… Какая всё же страшная болезнь – рак, всегда застаёт человека врасплох и расправляется с ним за короткое время».

На этом родители тяжело вздыхали и замолкали.

Так как я никогда вышеупомянутого дядю не видел, то особых переживаний по поводу его смерти не испытывал, хотя и был благодарен, что тот оставил в наследство своему племяннику «ген богатства».

Ещё в школьные годы мне удалось сколотить небольшой капитальчик, зарабатывая на платных отзывах в Интернете. А затем, поняв возможности Глобальной сети, стал делать деньги и другими способами. Постепенно у меня появились помощники, а вернее сказать, наёмные работники, а потом и несколько бизнес-партнёров.

Но однажды безоблачному существованию пришёл конец, всё началось со смерти родителей – сначала отец, как и его брат, умер от онкологического заболевания, а потом у мамы от горя «разорвалось» сердце.

***

Смерть родителей меня «подкосила». Хотя я старался не показывать на людях своего горя, но в душе постоянно скорбел. Самыми тяжёлыми были первые сорок дней, а затем – первый год. Потом острота переживаний пропала, но тяжесть утраты не давала вернуться к обычной жизни. И, наверное, именно поэтому я сам пропустил первые признаки страшного заболевания.

Началось с того, что любимые, но немного узкие джинсы как-то сразу стали велики, а не проходящее чувство усталости заставляло засыпать в самых неподходящих местах. Если честно, потеря «лишних килограммов» сначала меня даже обрадовала, а вечную сонливость друзья списывали на ментальное переутомление, чему я, естественно, с охотой верил. Однако когда сонливость сменилась на бессонницу, а к этому прибавилась тошнота, неспособность проглотить даже кусок хлеба и ещё некоторые весьма неприятные симптомы, я всё же обратился к врачу. Диагноз был неутешительным – рак.

Уверив себя в том, что тбилисские врачи решили заработать на мне деньги, я, недолго думая, рванул в самую дорогую американскую онкологическую клинику. К сожалению, там диагноз подтвердился полностью, но врач сказал, что есть и хорошие новости. Увидев удивление на моём лице (что может быть хорошего после того, как человеку сообщили, что у него неоперабельная опухоль?), доктор рассмеялся:

– Дорогой, вы успеете привести свои дела в порядок. Например, написать завещание, разделить имущество между детьми так, как вы этого желаете, обеспечить жену, родителей… И не думайте, что я шутил, говоря, что это хорошее известие, – многие даже на такое не могут рассчитывать.

– Да, конечно. И сколько времени у меня осталось?

– Месяцев шесть, максимум – год.

– Спасибо, доктор, вы меня обрадовали…

Эх, откуда было знать американскому врачу, что у меня кроме денег никого и ничего не было – жениться и обзавестись детьми к своим сорока годам я не успел. А родители… Царство Небесное… хорошо, что не дожили до этого дня.

***

Вернувшись в Тбилиси, я рассказал о своей беде другу детства, адвокату по профессии. Тот был очень расстроен и спросил:

– Неужели нет никакой надежды?

– Врач сказал, что могу надеяться только на Бога.

Друг встрепенулся:

– А что если построить храм, может, Бог действительно услышит тебя и спасёт?

– Э, меня уже ничего не спасёт, да и не успею я…

– Да, точно… слушай, у тебя всё равно нет семьи, возьми все деньги, какие сможешь собрать, и пожертвуй церкви.

– Но мои деньги все в бизнесе. Партнёры не разрешат их оттуда «вытащить».

– Это мы ещё увидим! Я выжму из них всё, что они смогут дать.

Уж не знаю, как мой друг действовал, – я находился в полной прострации и ничем не интересовался. Но месяца через четыре он пришёл ко мне с предложением от компаньонов, которое гласило, что я могу вывести из дела 3/4 своей доли, но деньги будут поступать на мой счёт поэтапно, в течение трёх лет, или же я получу меньше половины, но сразу, в течение двух месяцев.

Других вариантов не было, и с мыслью, что деньги «прибудут» точно к похоронам, мне пришлось согласиться на второе предложение.

***

К счастью, я всё же дожил до того дня, когда друг, обналичив остатки капитала, принёс деньги в небольшой спортивной сумке. Бросив баул на диван, он сказал:

– На! Ты не представляешь, сколько нервов я потратил, чтобы вырвать эти «бабки» у банка. Пока ты здесь лежал, заживо похоронив себя, я несколько дней дежурил у дверей кабинета банкира, требуя выдать весь вклад сразу. Пришлось поклясться мамой (бедная моя мама!), что через несколько дней ты положишь в его банк ещё большую сумму. В общем, мужик буквально плакал, но всё выдал.

Я не стал поддерживать весёлое настроение друга, сохраняя остатки сил на то, чтобы пересчитать деньги – даже в таком урезанном виде моё состояние выражалось в пятизначной цифре. Адвокат замолчал и спокойно ждал, пока я, путаясь и начиная сначала, наконец закончил «аудиторскую проверку».

– Всё правильно, завтра приходи с нотариусом. Приведи самого лучшего – есть чем платить.

– Но зачем?

– Завтра узнаешь, а сейчас уходи, я устал.

***

На другой день адвокат с нотариусом, устроившись за неимоверно дорогим столом в моём кабинете, ждали, когда я соизволю изъявлять свою волю. Выглядели эти люди очень смешными, считая, что разговаривают практически с покойником.

– Ладно, господин нотариус. Не надо смотреть на меня с такой жалостью. Лучше займитесь своим делом.

– Но что я должен сделать? Вы же не сказали…

– Да? А, точно. Оформляйте дарственную на эту квартиру.

Нотариус разложил на столе какие-то бумажки и спросил:

– На кого оформлять дарственную?

– Что?

– Кому, говорю, дарите квартиру?

– Разве вы не знаете?

– Нет…

– Ему! – я кивнул на адвоката.

Мой друг подскочил как ошпаренный:

– Э, брат, да ты с ума сошёл? Я не возьму этого подарка…

– Ладно, не причитай, ещё как возьмешь… ты же с семьёй живёшь на съёмной квартире…

– Да…

– Ну вот, через шесть месяцев переберётесь сюда. Живите… и хоть иногда вспоминайте меня… на кладбище приходите…

Адвокат даже поперхнулся:

– Что ты такое говоришь?!

– Ладно, не переживай.

Обернувшись к нотариусу, я сказал:

– В общем, оформите документы так, чтобы он через шесть месяцев получил всё мое недвижимое имущество, вплоть до нижнего белья, – я подмигнул другу.

Нотариус, помявшись, спросил:

– Может быть, лучше не указывать сроков. Просто уточнить, что после вашей кончины?..

– Нет! Укажите срок – шесть месяцев.

Подмигнув другу ещё раз, я зло засмеялся:

– Правильно ведь, а то вдруг передумаю умирать, и тебе придётся ждать квартиру до старости, а?..

– Ну что ты такое говоришь, брат?! – Адвокат весь покраснел: – Не нужна мне твоя квартира!

– Нужна, нужна, – я похлопал расстроенного парня по плечу, – ладно, не обижайся на умирающего дурака…

– Ну всё! Хватит! Я ухожу!

– Вах! Что ты как девчонка ведёшь себя. Уже и пошутить нельзя? Сядь.

Силы оставляли меня. Поэтому, обратившись к нотариусу со словами: «Надо отдохнуть. Когда документы будут готовы, принесите подписать, а сейчас пойду, посплю», я отправился в спальню и, уже укладываясь в кровать, добавил: – «Всё ему, всё, кроме машины».

Ч. 2

Встреча с жизнью

Закончив оформлять бумаги на передачу квартиры и отдохнув два дня, я решил, что пора переходить ко второму, заключительному этапу своей предсмертной жизни. Что ж, сказано – сделано.

Встав поутру и закинув сумку с деньгами на переднее сиденье машины, я поехал в церковь. Казалось бы, что может быть легче, чем пойти в церковь, – в Тбилиси церквей не сосчитать. Однако это оказалось не таким простым делом. Впрочем, по порядку…

Остановившись у первой, встретившейся на моем пути, церкви (она, кстати, была в ста метрах от дома), я долго сидел в машине, а потом двинулся дальше. Так продолжалось несколько часов. Я кружил по городу, останавливаясь у каждого храма, но не решался выйти.

Уже смеркалось, когда я обнаружил, что давно выехал за город. Первой реакцией было – повернуть назад, но тут послышался одинокий удар небольшого колокола. Всмотревшись вдаль, увидел церквушку и понял, что нахожусь в какой-то деревне недалеко от города. «Надо зайти», – мелькнула мысль. Я подъехал к церкви и вошёл в неё.

К удивлению, церковь была заполнена людьми. Шла служба. Пели певчие. Никто не обратил на меня внимания. Присев на лавочку у стены, подумал: «Наверное, для таких, как я, – немощных…»

Певчие пели так сладко, голос священника был таким умиротворяющим, а люди молились так душевно, что на меня снизошло умиротворение. Не могу сказать, что я спал, потому что видел и слышал всё, что происходило вокруг. Но в то же время мой разум как бы существовал отдельно от тела и ему впервые не было страшно умирать.

Служба закончилась, понемногу все разошлись, а я всё сидел на лавочке. Через некоторое время ко мне подошёл молодой служка и спросил, всё ли в порядке. Я ответил, что да, попрощался и вышел. Сел за руль, раскрыл сиденье и, вытянувшись, впервые за многие месяцы, спокойно уснул.

На улице стояла ночь.

***

Проснувшись, по привычке посмотрел на запястье левой руки, но, вспомнив, что мой Rolex унаследовал «удачливый адвокат», засмеялся. Впрочем, солнце стояло высоко, и было понятно, что уже давно за полдень. Потянувшись, присел и выглянул в открытое окно – в сторонке, из-за большого камня, на меня смотрели два светло-карих глаза.

– Эй, пацан, иди сюда.

Ребёнок не шелохнулся.

– Не бойся, иди сюда.

Никакой реакции.

Я покопался в своей сумке, показал мальчугану двадцатидолларовую купюру и позвал ещё раз:

– Иди сюда, смотри, что дам.

Из-за камня появился сопливый конопатый нос, а потом и вся голова.

– Зачем мне? – спросила голова. – Если ты такой добрый, маме моей дай.

– А где твоя мама?

– Там, – голова махнула, появившейся из-за камня рукой, в сторону виднеющейся деревни.

– Ну, садись в машину, поехали к твоей маме.

– Нет, не сяду. К чужим в машину садиться нельзя. – М алыш полностью вылез из-за камня. Это был ярко-рыжий парень лет шести – бедно одетый, в меру грязный, смышлёный мальчишка.

– Молодец! Беги впереди. Я поеду за тобой. Познакомимся с твоей мамой.

***

Подъехав к калитке, в которую вбежал мальчишка, я был поражён видом вросшего в землю деревянного дома, из которого вышла удивлённая, неопределённого возраста женщина.

– Здравствуйте, извините, что беспокою. Можно попросить у вас воды?

– Конечно, – женщина сразу успокоилась и пригласила подождать во дворе, пока она будет доставать воду из колодца.

Сев на принесённый вышедшей за матерью девочкой табурет, я стал рассматривать двор: «Дааааа, так сказать, бедненько, но чистенько».

Женщина подала запотевший стакан с водой и с удивлением смотрела, как я его опустошал.

– Чему вы удивляетесь?

– Это так заметно? – Женщина смутилась: – Просто, иногда проезжающие останавливаются у нашего дома и просят попить, но когда я выношу им воду, всегда спрашивают – кипяченая ли она и уверена ли я, что эту воду можно пить. А вы ничего не спросили. Почему?

Я подмигнул окружившим меня детям, их было человек пять – мал мала меньше:

– Потому что я ничего не боюсь. Это ваши дети?

– Да.

– А муж где? На работе?

– Нету…

– То есть как? Умер?

– Нет. Что ему сделается? Уехал на заработки. Сказал – в Россию, потом кто-то видел его во Франции.

– Ну и? Зарабатывает?

– Не знаю. Нам ничего не присылает.

– Давно уехал?

– Да, уже года четыре.

– Маленький, – она кивнула на моего знакомого, – вообще его не помнит.

– Но как вы выживаете?

–До недавнего времени я держала двух коров, так что не голодали и даже оставалось на одежду и школьные принадлежности. Но случился мор, вот уже два месяца, как коровы подохли. Теперь не знаю, что будем делать.

Я только сейчас заметил, что женщина нет-нет да посматривает на зажатую в моей руке двадцатидолларовую купюру.

– Ох, извините, это ваш мальчуган заработал, – я протянул купюру женщине.

– Как заработал?

– Не дал мне умереть от жажды, – пошутил я.

Женщина с плохо скрываемой радостью схватила деньги.

– Может быть, перекусите? – нерешительно сказала она.

– Нет, спасибо, но воды ещё выпью. А сколько денег вам надо для полного счастья?

– Счастье у меня уже есть, – она одной рукой погладила рыжую голову, а другой указала на остальных детей.

– Извините, я хотел спросить, сколько денег надо, чтобы купить двух коров, и где вы их купите?

– Ох, были бы деньги, а коров куплю за один день, здесь же, в селе.

– И сколько надо?

– Ой, даже боюсь сказать…

– Ну, всё же…

– Наверное, десять тысяч лари хватит…

– Ясно, – я пошёл к машине, отсчитал пять тысяч долларов, потом подумал, добавил ещё две тысячи, поковырялся в бардачке, нашёл какой-то бланк и вернулся к женщине.

– Сударыня, я являюсь представителем… эээ… Всегрузинского фонда помощи… эээ… покинутым жёнам. От имени этого фонда передаю вам семь тысяч долларов. На эти деньги вы должны купить две коровы, отремонтировать комнаты детей, у детей есть свои комнаты?

– Да, две.

– Вот, а на остальные деньги купить дрова, муку, ну, в общем, что надо. Хватит?

– Да. Конечно!!!

– Назовите вашу фамилию, имя и дату рождения.

Женщина назвалась.

Я быстро записал все данные на клочке бланка. Дал ей расписаться и проговорил строгим тоном:

– Через полгода или год к вам приедут наши представители. Проверят, куда вы потратили деньги. Так что не делайте ненужных покупок, потому что придётся за всё отчитываться.

– Нет, что вы, – женщина была на грани истерики. – Клянусь, ничего не потрачу зря. Всё сделаю, как вы сказали.

– Это будет очень хорошо, – ответил я, махнул детям рукой и пошёл к машине.

***

Итак, способ избавиться от денег был найден. Я ездил по самым плохим дорогам, выбираясь на трассу только для того, чтобы заправиться.

Обычно подъезжал к самым бедным домам. Иногда отдавал деньги без всяких нравоучений и фальшивых расписок, иногда, наоборот, читал долгую лекцию, прежде чем передать человеку определённую сумму. Ночевал в машине. Мылся во встречных речонках. Почти ничего не ел и превратился в ходячий скелет. Когда боли становились невыносимыми, принимал обезболивающие таблетки. Лекарство приходилось экономить, так как его становилось всё меньше и меньше, а возвращаться за ним в город, от которого уезжал всё дальше и дальше, я не собирался.

Как-то раз, передав последнюю большую сумму очередной бедной семье и заметив, что заканчивается бензин, я стал по бездорожью пробираться к шоссе. Однако с новой силой нахлынувшая боль заставила остановить машину. Открыв дверь, в бурьяне заметил покосившуюся лавчонку, почти ползком пробрался к ней, прилёг и застонал в голос.

– Что, сынок, болит?

– Вы кто? – сквозь пелену боли увидел, что у меня в ногах сидит маленький, белый как снег старичок.

– Я? Хозяин этой развалюхи, – кивнул старичок куда-то в заросли.

– А… – я застонал ещё громче.

– Поздравляю тебя, сынок.

– С чем?

– Как с чем? С тем, что болит.

– Вы шутите?

– Совсем не шучу. Раз болит, значит ты живой. У живого человека всегда что-то болит, ничего не болит только у мёртвого.

– Спасибо, – сквозь зубы проговорил я, – мне тоже приятно быть живым, но всё же предпочёл бы, чтобы Жизнь напоминала мне об этом не так больно.

– Э, сынок, на то она и Жизнь – одной рукой ласкает, другой – бьёт. Полежи-полежи, сейчас станет легче.

Действительно, через некоторое время боль утихла, хоть и не прошла совсем.

Я с трудом поднялся и пошёл к машине.

– Куда ты, сынок?

– Погодите, сейчас вернусь.

Вывернув сумку, когда-то набитую деньгами, с ужасом понял, что она пуста. В панике я почти крикнул: «Только не это, Господи, только не это!!!» И, о да! Какой же я болван, забыл, что в бардачке лежат пятьдесят лари на бензин. Схватив грязную купюру, еле таща ноги, вернулся к старику:

– Вот, возьмите, вам передали, – пихнув деньги старцу в руку, я с трудом повернулся и, цепляясь за кусты, чтобы не упасть, потащился к машине.

– Кто передал, сынок?

– Бог! Извините, мне надо идти, – обернуться не было сил.

– Иди-иди, сынок, только не останавливайся.

– Не остановлюсь, – прошептал я.

Ч. 3

Встреча с Богом

Не знаю, как я умудрился заблудиться. Правда, меня мучили сильные боли и жажда, но всё же могу точно сказать – я был в состоянии мыслить и точно следовать указаниям GPS-навигатора, который обещал, что машина вот-вот выедет на шоссе. Но вместо шоссе появилась какая-то заросшая просёлочная дорога.

«Слишком заросшая, – подумал я, – здесь уже давно никто не ходил, не то чтобы ездил». Впрочем, это уточнение не имело никакого значения, так как мой железный конь заглох навсегда. «Бак пуст», – подумалось без всяких эмоций.

Я отпустил руль и, облокотившись на спинку кресла, задремал. Разбудил меня холод, что, впрочем, неудивительно, ведь стояла поздняя осень. Открыв глаза, даже не понял сразу, где нахожусь, – не было видно ни зги, невозможно было разглядеть собственную руку, поднесённую к самим глазам. На ощупь, открыв дверцу машины, поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Надо мной висела чернота – ни месяца, ни звёзд.

Зубы стучали от холода, хотелось пить, боль давала о себе знать всё сильней и сильней. Я понял, что если останусь здесь, то не переживу эту ночь.

***

Вылезши из машины и сделав два шага, вдруг почувствовал, что стою в одной туфле и без куртки. «Если развернусь, упаду, если упаду, не встану. Надо идти!» И я пошёл наобум, волоча ноги по бездорожью.

Не знаю, сколько продолжалось это путешествие, по моим подсчётам – вечность. Вторую туфлю я тоже потерял. Но больше всего угнетала мысль, что нет никакого ориентира. «Хожу по кругу», – думал я, но продолжал тащить своё тощее тело неизвестно куда.

Два раза мне почудилось, что вдали мелькнул свет, однако сколько я ни шёл в ту сторону, ничего не появлялось. Иногда казалось, что я умер и просто не понимаю этого, ведь не может быть на белом свете так темно.

В конце концов ноги стали отказывать до такой степени, что пропала даже боль в израненных ступнях, просто подгибались колени и хотелось упасть. «Если упаду – поползу», – на кого-то рассердился я. Но ползти не пришлось. Внезапно, как иногда рисуют в мультиках, я на что-то натолкнулся. Ощупав преграду, понял – деревянный забор. Стал стучать, сначала руками, а потом – лбом. И вдруг откуда-то сбоку послышался голос:

– Эй, ты кто?

Я повернул голову в сторону голоса, но увидел только свет свечи:

– Путник…

– Ну, заходи, путник.

– Не могу идти…

– Ну, как хочешь…

Свеча стала удаляться. Наверное, от испуга, что снова придётся остаться одному, я собрал последние силы и пошёл за свечой.

Идти пришлось недалеко. Через метров десять появились приоткрытые ворота, в которые удалилась свеча. Я последовал за ней.

За воротами оказался большой монастырский двор, неплохо освещённый прикреплёнными тут и там факелами. Прищурившись, я посмотрел в сторону своего спасителя, это был высокий черноволосый монах, одетый в чёрную рясу, – именно поэтому его не было видно в непроглядной ночи.

– Можешь идти?

– Могу… – Я чуть не поперхнулся от своих слов, так как всё мое тело кричало: «Нет, нет и нет, только не идти».

– Ну, пошли, счастливый человек.

Увидев мою усмешку, монах продолжил:

– Да-да, счастливчик! Сейчас ты будешь присутствовать при действе, которое происходит раз в сто лет.

– Мы зашли в небольшую часовню, в центре я увидел открытое надгробие, около которого стояли ещё двое молодых монахов.

– Здесь покоится первый настоятель нашего монастыря. Каждые сто лет монахи открывают надгробье и меняют саван на нетленном теле, – сказал мне монах, отворивший ворота, а потом обратился к другим присутствующим со словами: – Можете снять старый саван.

Те последовали приказу. Убрав остатки разложившейся материи, все трое приступили к молитве. Я стоял, потупив глаза, но мне очень хотелось взглянуть на нетленное тело. Не справившись со своим неуместным любопытством, придвинулся к открытой могиле, и, Боже, передо мной лежал старик, с которым познакомились давеча. Я смотрел на спокойное, благородное белое лицо, обрамлённое белыми волосами и белой бородой, и не мог поверить в происходящее. Из оцепенения меня вывел голос старшего монаха, который приказал накрыть тело новым саваном и закрыть надгробье.

– Ну что, сын мой, тяжело?

Видимо, все «процедуры» были закончены, и монах обращался ко мне.

– Да, – ответил я с трудом.

– Ну, ничего, потерпи немного, скоро отдохнёшь.

Я промолчал.

***

Со скоростью черепахи мы шли через монастырский двор.

Монах вновь заговорил:

– Эх, когда думаю, как сражались с супостатом молодые монахи во главе со своим ещё более молодым настоятелем и как сложили они голову за веру, аж сердце щемит.

– Вы это о ком?

– О том, в чью могилу ты сегодня смотрел.

Я чуть не упал:

– Что значит – молодой?

– То и значит. Настоятель был совсем молодым. Да ты и сам видел, за столько веков даже волосы не посветлели, каким был черноволосым, чернобровым богатырём, таким и остался… нетленным.

Сказать, что у меня случился шок, это ничего не сказать, так как я точно знал, что видел. Хотелось крикнуть – вы что, меня за дурака здесь держите? Но не было сил даже слова вымолвить…

Мы подошли к какой-то двери, выходившей прямо во двор.

– Вот, переночуешь здесь.

Я облокотился об косяк и стал левой рукой ощупывать стену внутри комнаты.

– Что ты там ищешь? – спросил монах.

– Включатель лампочки.

Монах от души рассмеялся:

– Вот тебе лампочка, – он подал мне свечу, – а вот и включатель, – и протянул что-то типа огнива. – Топчан – в углу, вода для питья – рядом с топчаном, в кувшине, вода для омовения – в бочке за углом, отхожее место – за огородами.

Я взял свечу и огниво, пробрался к топчану, упал на него и провалился в небытие.

***

Иногда моё сознание прояснялось, обычно это происходило тогда, когда кто-то вливал мне в рот какую-то, до омерзения горькую, жидкость. Бывало, я осознавал, что ещё жив, чувствуя, как меня ворочают, переодевают или обмывают. И вот однажды, вдруг очнувшись окончательно, увидел склонённое надо мной улыбающееся лицо.

– Привет, – сказал молоденький монах, – с возвращением.

– Привет.

Я как-то сразу пошёл на поправку и уже через несколько дней грелся на солнышке, усевшись на пень возле кельи.

Как оказалось, зима прошла и на дворе стояла весна – я «проспал» три месяца.

А ещё через некоторое время мне уже давали поручения по работе в монастыре, и я их с радостью выполнял. Кстати, работы было немало. И хоть в монастыре служило всего три человека, два монаха и отец-настоятель (тот, который впустил меня в ворота), угодья имелись обширные. Как я понял, извне в монастырь ничего не доставляли. Питались обитатели тем, что произрастало на огороде, поэтому работать приходилось денно и нощно.

Постепенно мне стала нравиться эта простая размеренная жизнь, и однажды я решил поговорить с настоятелем:

– Отец-настоятель, хочу остаться у вас навсегда.

– Зачем тебе это?

– Ну, не знаю, в благодарность за то, что Господь смилостивился надо мной…

– Можно быть благодарным и в Миру. Есть ещё что-то, что подвигает тебя принять постриг?

– Не знаю…

– Сын мой! Монашество – призвание, с которым надо родиться, у тебя такого призвания нет. Это не плохо и не хорошо. Просто, ты родился, чтобы жить в Миру. В общем, говоря коротко, монахом можешь ты не быть, но хорошим человеком быть обязан, – на этих словах собеседник по-мальчишески подмигнул мне. – Так что живи спокойно, а когда придёт время уйти, я тебе скажу.

***

Прошло ещё два месяца. Был самый разгар лета. И однажды после вечерней службы настоятель подозвал меня к себе:

– Твоё время пришло, сын мой. Собирайся.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

– Ладно, отец, завтра с утра…

– Нет, не завтра, сейчас. Иди в свою келью, тебе принесут одежду, – он похлопал меня по плечу, – иди-иди…

Я пошёл в келью и сел на топчан. В голове был настоящий кавардак. Вошёл молодой монах.

– Брат, вот твоя одежда, – он положил на грубо сколоченный стол мои чистые, аккуратно сложенные брюки и рубашку, на пол поставил туфли. В голове промелькнуло: «Наверное, нашли за стенами монастыря».

Монах сказал:

– Поспеши, отец-настоятель ждёт тебя у ворот.

Быстро одевшись, я направился к выходу:

– Куда мне идти, отец?

– Иди вперёд, только не останавливайся, – с этими словами настоятель вытолкнул меня за ворота, в темноту.

Ч. 4

Встреча со счастьем

И я пошёл. Вокруг стояла такая же тёмная ночь, как тогда, когда я оказался у монастырской ограды. Но эта темнота была… дружелюбной.

Воздух свободы так освежал, что я почти бежал… и неожиданно напоролся на что-то. Подумав, что надо отдохнуть и дождаться рассвета, сел на невидимую преграду и сразу уснул.

Меня разбудил несильный удар по голове. Открыв глаза и жмурясь от яркого солнечного света, я увидел Рыжего, который уже целился в меня другим камушком.

– Э, ты что делаешь, пацан? – сказал я весело.

– А чего ты вечно спишь?

– Ну… я такой… соня…

– Вот мама обрадуется, что приехал ты, а не они, – сказал Рыжий.

– Кто они?

– Ну, эти, как их… комиссия.

– А, – я понял, о чём говорил мальчишка.

– А почему мама боится комиссии?

– Ну, ты же сказал, что ерунду покупать нельзя, а она всё равно покупает нам конфеты и потому боится этих… как их… комиссию. Говорит, лучше бы проверять ты приехал, потому что ты добрый и, может быть, не будешь ругаться. Ты не будешь ругаться?

– Конечно, нет, пойдём.

***

Мы шли по дороге, и я вдруг спросил:

– Слушай, Рыжий, ты уже взрослый мужчина, всё в округе знаешь.

– Да.

– Слушай, где-то здесь есть монастырь, большой, но там служат всего три монаха. Может, подскажешь, как к нему пройти.

– Не.

– Что «не»?

– Нет здесь никакого монастыря, и никогда не было.

Я почувствовал, что кровь отливает от лица:

– Ну, возможно, ты не знаешь точно, не такой уж ты и большой.

– Знаю! Я сам слышал, как священник кому-то говорил, что хорошо было бы, если бы здесь был хоть небольшой монастырь. Тогда бы сюда приезжали паломники и местные жители могли бы на этом немного зарабатывать.

Мальчишка хлюпнул носом, помолчал и сказал:

– Дай конфетку.

– Нет у меня.

– Ну, дай что-нибудь.

– Да нет у меня ничего, – с этими словами я вывернул карманы брюк, и в дорожную пыль упала грязная купюра в пятьдесят лари.