Магия Игоря Фролова: взгляд влюбленного читателя

Магия Игоря Фролова:

взгляд влюбленного читателя

Как тяжело писать, начитавшись Игоря Фролова. После его летящего, скользящего по красоте этого мира, как руки его персонажа-целителя над спинами прекрасных пациенток, слога слова, которые ты тщишься подобрать, кажутся тяжелыми как валуны – все равно что пытаться позвать на помощь во сне, когда непослушное горло исторгает только булькающие и хрипящие, нечленораздельные звуки. И все же я попробую.

Мое знакомство с творчеством Игоря Фролова началось с рассказа «На пересылке». Эта проза была совершенно не похожа на что-либо, что я читала до этого. Рассказ обрушился на меня всеми своими запахами, вкусами, звуками и соблазнительными формами, всем неистовым многоцветьем, как по волшебству созданным автором на листе бумаги.

Вы только послушайте: «И когда небо, налитое до краев молодыми чернилами, еще прозрачно зеленеет, я въезжаю в городские ворота, лежа на большой охапке маковой соломы, в скрипучей арбе на ослиной тяге. С минаретов большой мечети, стены которой сине-сиреневы, как тени Гурзуфа, несутся песни муэдзинов, скликающих город на вечернюю молитву. Иноверца это не касается, он может спокойно ехать, вдыхая дымы печей и кальянов, запахи жарящейся баранины, горячих лепешек, кисло-терпких гранатовых разломов, нежно-скользких дынь, розовых масел, точащихся из крохотных каменных флакончиков, китайских шелков, льнущих к смуглым животикам, иранских сандалий, оплетающих тонкие ступни, серебряных браслетов на запястьях и лодыжках, – и чтобы над всем этим вдруг открылась черная бездна, полная звезд, над которой я повис, цепляясь за борта арбы, ошеломленный сын фотографа, – о папа, здесь отменен знаменитый фотометрический парадокс, здесь и правда такая древность, что видны звезды всех предшествующих миров! И как мне теперь вернуться…».

Вернуться из этого головокружительного, оглушительного, волнующего, возбуждающего все органы чувств путешествия, и правда, не просто. Ибо жизни в прозе Игоря Фролова зачастую больше, чем в самой жизни.

Автор торопится и жить, и чувствовать и подгоняет читателя. Как указано в аннотации, в рассказе есть попытка совместить несовместимое. Я бы еще уточнила: уместить. В небольшом рассказе можно обнаружить хитроумный (с ударением на «умный») детектив, и семейную хронику, и любовную драму. Несколько рассказчиков, в надежности каждого из которых нет никакой уверенности, спешно сменяют друг друга, почти перебивая, предоставив вконец заинтригованному читателю узнавать их по почерку.

Жаркий Афганистан, только заманив бесстыдно сочными бытописаниями, уступает место «тайге, сырой, огромной». И здесь, разумеется, немедленно начинается волшебство: «Кедровки садились ему на плечи, белки, бурундуки, соболя, куницы бегали по его ногам, как по стволам родных деревьев, не боясь, обнюхивали ножны и наборную ручку огромного ножа, висевшего на поясе, белые грибы и маслята высыпали целыми семействами ему навстречу, вспархивали под выстрел рябчики, прямо в жерло рюкзака сыпались кедровые шишки, ленок и хариус щипали губами сапоги, когда вброд переходили быстрые хрустальные речки, волки на отмелях приветственно виляли тяжелыми хвостами». Проза Игоря Фролова не путеводитель по дорогим автору местам. Это шкаф, ведущий в Нарнию, в параллельный мир, возведенный на грани реальности и фантазии, в котором правды ровно столько, чтобы оставаться в жанре условного реализма, а выдумки достаточно для того, чтобы жизнь расцвела, заблагоухала, волнующе затрепетала под пером писателя.

Некоторые любят погорячее, а Игорь Фролов – погуще. «На пересылке» – это концентрат, доведенный до абсолюта безжалостным выжиманием из повествования всей воды, просто добавь которую – и история легко потянет на роман, весьма насыщенный как действием, так и смыслом. Помимо нескольких основных, скрученных тугим жгутом интриги, сюжетных линий, мелькает множество побочных и даже менее того – легких мазков, делающих полотно рассказа еще более пестрым. Вот история грехопадения босоногой крестьянки прямо в объятия барина Ивана, вот армейская байка о свиной тушенке, вот несколько зарисовок из таежного детства одного из героев. Видно, что автору хочется рассказать гораздо больше, чем он себе позволяет. А как читателю хочется все это прочитать! Текст Игоря Фролова должен состоять из гиперссылок, чтобы бесконечно проваливаться в них, забираясь все дальше и дальше в дебри этого зачарованного леса.

«На пересылке» – своего рода каша из топора, где в роли топора выступает главный герой – пожалуй, самый пресный в этой наваристой гуще. Хотя опытный кулинар, наверняка, признает уместность такого ингредиента, оттеняющего более яркие вкусы других. Остальные же персонажи достойны не рассказа, но эпоса. Валентина – женщина-львица, рыжая ведьма, вокруг которой закольцовано повествование: «взгляд ее львиных глаз останавливал и поворачивал вспять медведя, ноздри ее чуяли запахи завтрашнего дня». Александр – красавец, покоритель тайги и всевозможных ремесел, пасующий разве что перед своей невероятной женой. Николай – старый солдат и нежный любитель литературы. И безымянный герой, почти оставленный за скобками, проявляющийся в тексте ровно настолько, чтобы страстно желать узнать его поближе.

Игорь Фролов – лучший поставщик таблеток от жадности. Он отсыпает читателю всего и побольше. Его проза, особенно в контексте современной русской литературы, заставляет вспомнить об «этой безмерности в мире мер». Однако в случае Игоря Фролова безмерность тщательно выверена. При всей щедрости писателя (не путать с расточительностью) умалчивает он больше, чем говорит напрямик. Текст Игоря Фролова построен по принципу айсберга, его можно воспринимать на нескольких уровнях, с разной степенью проникновения в замысел писателя. На первом, поверхностном, читатель беззаботно наслаждается изысками стиля и изяществом фабулы, к которой даже в произведениях самой малой формы Игорь Фролов относится с предельным вниманием. Но, прочитав последнюю фразу рассказа «На пересылке», испытываешь непреодолимое желание вернуться к началу и пройтись по строчкам «с лупой», разгадывая авторские загадки и разыскивая намеки. Из-под пера писателя рождается текст такой огромной смысловой плотности, что воспринять его «с лету» лично для меня невозможно. К рассказам Игоря Фролова можно и нужно возвращаться – причем до бесконечности. Их можно перечитывать годами, открывая для себя новое, обнаруживая незримые связи и скрытые отсылки. Жанр малой прозы для автора что прокрустово ложе. Работая в нем, Игорь Фролов методично отсекает все лишнее, и все же детище под беспощадным зубилом писателя продолжает расти, только не вширь, а вглубь.

Складывается ощущение, что Игорь Фролов очень хорошо думает о своих читателях, и, пожалуй, лучше, чем мы того заслуживаем. Его рассказы-новеллы стали бы бесценным материалом для литературоведов, будь это занятие в наше время сколько-нибудь популярным. Простой же читатель, в большинстве своем привыкший обращаться к художественной литературе за пищей скорее для души, нежели для ума, а то и за элементарным развлечением (в чем, на мой взгляд, нет ничего плохого), всегда рискует не собрать всех ключей, заботливо замаскированных автором, и так и не пройти этот квест до конца.

Но думается, в этом нет ничего страшного. Рассказы Игоря Фролова, при всей их многослойности и хитром переплетении внутренних связей, не шарады. Чтобы любить их, не обязательно их понимать, тем более понимать именно так, как задумал автор. Весь их сложный бэкграунд воздействует на читателя даже на не осознаваемом, интуитивном уровне, не оставляя сомнений, что перед ним большая, настоящая литература самой высшей пробы. К тому же, как любое произведение искусства, новеллы Игоря Фролова не вещь в себе. Выпустив в мир, писатель наделил их незыблемым правом проживать бессчетное число жизней в читательском сознании, в которых судьба их может оказаться совсем не той, что уготовил им автор, но для того, чтобы она стала удивительной и незабываемой, Игорь Фролов сделал все.

Мне кажется, это одно из ключевых свойств прозы Игоря Фролова, характерное не только для рассказа «На пересылке», но и для других новелл, в первую очередь, тех, что объединены автором в цикл «Теория танца».

К этому сборнику у меня особое отношение – по нескольким причинам.

Во-первых, действия новелл разворачиваются во времени и пространстве, знакомом, пожалуй, большинству читателей – в девяностые или двухтысячные, в провинциальном городе, южной станице или пригородной электричке, так что уже нет возможности объяснить писательскую магию экзотикой неведомых мест, как в рассказе «На пересылке». Волшебство оказывается где-то совсем рядом. Вот герой идет мимо Гостиного двора, как, несомненно, ходил любой уфимский читатель, и до оскомины знакомый город оказывается оборотнем, играет, манит, да что там, откровенно соблазняет: «В середине сентября в остывший было город вдруг вернулось лето. Настоящее, с жарким ветром и мягким, как воск, асфальтом. Оно тревожит своим несвоевременным излишеством, своим апельсиновым солнцем, необычной кошачьей пушистостью городских елок, – такие порочно женственные эти елки, и пахнут как-то не по-елочьи, – как и липы, текущие так обильно, что стоять под ними – сразу прилипнуть к черному асфальту, залитому горячей липовой похотью».

Эта проза – прививка любви к повседневности, чудодейственный эликсир, обостряющий все органы чувств.

Во-вторых, рассказы Игоря Фролова имеют ценность самого практического свойства. Книга, в которую они объединены, представляет собой буквально учебное пособие. Автор преподает теорию, вынесенную в заглавие цикла, вдохновенно и обстоятельно. Филигранные, искуснейшим образом выточенные, доведенные до совершенства новеллы, нанизанные на тончайшую нить писательского замысла, составляют настоящую энциклопедию чувств, точнее одного чувства, зато рассмотренного в великом множестве его проявлений, словно отраженного в тысяче зеркал. Игорь Фролов учит любви. На первый план, конечно, выходит любовь к женщине. Их, женщин, на страницах «Теории танца» довольно на самый разный вкус и цвет. И все, даже самые неприятные, под взглядом и руками автора – в этой книге так много тактильно-волнующего, просто мечта кинестетика — прекрасны, так что, будучи изрядно взволнованной читательницей, поневоле примеряешь на себя роли то одной, то другой героини.

В современной литературе тема отношений мужчины и женщины так, чтобы она не была присобаченным сбоку бантиком, раскрывается в девяноста процентах случаев в бульварных романах. Говорить об этом напрямик и без обиняков, как о важном, почему-то не очень принято. Особенно не принято среди пишущих мужчин. Поэтому «Теория танца» – не просто драгоценность, но раритет. В кои-то веки можно встретить мужской взгляд. И взгляд этот одновременно раздевает, ласкает и пронизывает. До мурашек на внутренней стороне кожи.

Однако женщины – далеко не единственная тема «Теории танца» и даже едва ли главная, скорее сквозная. Разве можно сказать, к примеру, что рассказ «Учитель бога» о женщине? Нет, хотя он, безусловно, о любви, в том числе, о любви к науке, к познанию, к богу, к миру, что в данном случае тождественно.

Весь цикл – это упакованная в маленькую книжку огромная, всеобъемлющая любовь к жизни, расцвеченная автором самыми разными красками, – беззаботная и одновременно трагическая в «Теории танца» (первой новелле, давшей название сборнику), полная мягкого, теплого юмора в рассказе «Негасимов и другие», щемящая – в «Костиной любви», жаркая – в «Конце света на Юпитере», лирическая – в «Нашей маленькой скрипке», невероятная, непознаваемая – в «Учителе бога», ускользающая и оттого особенно пронзительная – в «Хурме для ангела».

В статье о творчестве Игоря Фролова, конечно, нельзя обойти вниманием «Бортжурнал N 57-22-10». Из всей прозы автора он, пожалуй, меньше всех нуждается в представлении. Именно этот сборник армейских историй принес Игорю Фролову народную любовь. Он сильно отличается от большей части произведений писателя, в первую очередь, потому что написан не традиционной для Фролова изысканной вязью. Тема диктует простоту стиля, и тон автором выбран как нельзя более удачно. Если «Теория танца» – блюдо для гурманов, то «Бортжурнал» – кувшин родниковой воды. Короткие истории глотаешь одну за другой, и с каждой новой жажда все нарастает. Для меня «Бортжурнал» – это «Денискины рассказы» для взрослых, да не оскорбит автора такое сравнение.

Игорь Фролов обладает удивительным даром – и в «Бортжурнале» это проявляется наиболее отчетливо – видеть юмор, романтику и красоту, там, где другие разглядят лишь ужас и мрак, видеть и показывать читателю. Нет, война у Фролова остается войной – она не выглядит игрушечной или картонной. Если первая часть «Бортжурнала» о мирных армейских буднях в пределах Союза – просто чистая радость, отдохновение для души, ее читаешь, хохоча в голос, то вторую, афганскую, несмотря на никуда не девшийся юмор, – все же с нарастающей где-то на периферии сознания тревогой за гениального в своем виртуозном раздолбайстве борттехника (пожалуй, самого обаятельного литературного героя со времен Остапа Бендера) – война есть война. Более того, именно обыденность и даже скупость повествования, откровенная ирония автора, полное отсутствие пафоса, позволяет верить в ее реальность гораздо сильнее любых громких слов. «Бортжурнал» – это книга не столько о войне, сколько о человеке на войне, таком же, каким мог быть любой, разве что веселее и находчивее обычного. Читатель не наблюдает снизу вверх за воином-интернационалистом на пьедестале, а сам становится им – страх смерти, облегчение от очередного «пронесло!», ни с чем не сравнимый азарт от боя – смешиваются в крепчайший коктейль, доступный, благодаря таланту автора, даже людям, от армии совершенно далеким.

Игорь Фролов дарит читателю одно из самых захватывающих литературных чудес – возможность побывать в чужой шкуре, а точнее в шевретовой куртке удачливого борттехника, на поверку оказавшейся золотым руном – так что расстаться с ним к концу «Бортжурнала» кажется невозможным – полное ощущение, что этот остросюжетный юмористический сериал должен длиться вечно.

Зато для читателя, ошарашенного конечностью армейских историй, на последних страницах книжки припасен сюрприз – повесть «Ничья», тоже посвященная событиям на войне. Лучше всего ее анонсирует сам автор: «Бортжурнал вырос кустом сухих историй, а весь живой сок, который жадина приберегал на роман, остался нерастраченным… Теперь автору терять нечего. Черт с ним, с издателем, бог с ним, с романом. Он открывает заветную бутылочку и выливает ее содержимое – самую главную историю – под кустик историй о борттехнике». Продолжая ряд гастрономических метафор, хочется сказать, что это сливки, собранные писателем с афганской войны. «Ничья», пожалуй, самое кинематографичное из произведений Игоря Фролова. Яркая, резкая, стремительная, как и ее главная героиня, повесть не только читается на одном дыхании, кажется, она и написана была именно так (и автор подтверждает эту догадку). Как выпитая залпом рюмка коньяка. Как сорвавшееся на выдохе признание в любви – собственно, это оно и есть.

Здесь придется вернуться к началу и вновь расписаться в собственной беспомощности. Если бы уметь признаваться в любви как Игорь Фролов! Писать о его прозе – все равно что пытаться поймать стайку блестящих рыбок в прозрачной морской воде – вот они прямо перед тобой, во всей своей совершенной красоте, но всегда ускользают сквозь неловкие пальцы. Так и с этой статьей: можно бесконечно топтаться вокруг да около, мучительно подбирая слова, но так и не сказать главного. Да и нужно ли его произносить? Магия, она на то и магия, что невыразима и непознаваема. На этом спешу откланяться, чтобы предоставить счастливым читателям Игоря Фролова испытать ее непосредственно – проводники в этом деле лишние.