Мой язык
Мой язык
* * *
Язык моей древней Албанской земли,
Века и народы венок твой сплели, —
Венок необычный: слова, как цветы,
Создали величье его красоты.
И каждое племя, наречье, село
В тот дивный венок свое слово вплело;
И каждый язык, как бы ни был он мал,
Почетное место в венке занимал.
В нем вечная слава лезгинской земли,
Бессмертие сына ее — Шарвили;
Он так непокорен, велик и могуч,
Как гордый Шахдаг средь ущелий и круч.
Рычание рыси и клекот орла,
Язык мой, природа тебе отдала;
Вливались в тебя, как в большую реку,
Слова языков — ручеек к ручейку.
Ты вечно сияешь, подобно заре,
Над древним Шарваном, Кубой и Кюре.
Ты голосом матери в песнях звучал,
С ее колыбельной мне люльку качал.
Тобою со мной Сулейман говорит,
И в слове Эмина огонь твой горит.
Словами своими в тяжелые дни
Крепил ты мой дух. Помогали они
Мне выстоять в горе. Ты щит мой и меч,
Мне данный народом, чтоб правду беречь.
Иные тебя предавали, — но все ж
Тебя не сломили ни подлость, ни ложь.
Тебя принижая, мечтали они
В почете и славе прожить свои дни.
Кто помнит теперь их, ушедших в века
Без чести, без имени, без языка?
О, вы, что язык свой забыли родной!
Не может быть матери больше одной.
Лишь та, что вспоила тебя молоком,
С тобой говорила одним языком.
Ее ли забыть, и простить ли того,
Кто предал язык и унизил его?
И если забуду — о, пусть я тогда
Исчезну, как гунн, не оставив следа!
* * *
Все может быть. Настанут времена, —
Забудутся народов имена,
И слух привыкнет к новым именам,
Забыв все те, что предки дали нам.
Уйдет язык, что с детства нам знаком,
Что впитан с материнским молоком;
Что было свято — станет всем чужим;
Ненужным будет то, чем дорожим, —
И станут люди тем словам внимать,
Которых нам не говорила мать…
Благодарю судьбу свою подчас,
Что на Земле тогда не будет нас.
* * *
С землею схож рисунок наших лиц:
Глаза-озера смотрят из глазниц;
Оврагами морщины рассекли
Нам лоб, как грудь иссохшую земли;
От жизни многотрудной и лихой
Лицо как перепахано сохой, —
И эта нива, что родить должна,
Принявшая надежды семена…
Лишь осень жизни сможет дать ответ:
Получим урожай мы или нет,
И хватит ли для всходов тех тепла,
Что наша кровь по жилам принесла?
А слезы — влагу нужную дадут,
Иль ливнями посевы изведут?..
Не потому ль земле подобны мы,
Что станем ею за порогом тьмы?
* * *
Река Самур — Срединная река,
Ты боль земли несешь издалека;
С тех дальних гор, где твой сокрыт исток,
Ты с запада стремишься на восток.
О, если б эти воды унесли
Печаль тобой поделенной земли,
И море навсегда б принять смогло
То горе, что мне на сердце легло!
Мне кажется — безмолвная вода
Не землю — сердце делит навсегда.
Суд совести
У всех у нас — один Судья.
Доживши до седин,
Хочу добиться права я
Судить себя один.
Как в зеркале, отражена
Вся жизнь. На склоне лет
Увижу, праведна ль она, —
Иль, может быть, что нет?..
И совесть смотрит на меня;
Ее суровый взор,
И защищая, и виня,
Выносит приговор.
Она спокойна и тверда,
И беспристрастен суд;
Здесь ни заслуги, ни года
От кары не спасут…
И приговор пусть будет строг:
Суди иль не суди, —
Я свой заканчиваю срок,
И вечность — впереди…
Два мастера
Два мастера в одном ауле жили.
Их люди чтили, — только к одному
Они всегда с улыбкой приходили
И грели душу радостью ему;
К другому — шли, исполнены печали…
А мастер, — точно он всему виной, —
Взгляд отводил, когда глаза встречали
Тех, чьи родные в мир ушли иной.
Был первый весел и со всеми дружен,
Он приходивших радостно встречал;
Другой скорбел, что тоже людям нужен,
И, разделяя горе их, молчал.
Ну, а когда Творца молить случалось,
То каждый у него просил свое:
Один — чтобы работа не кончалась,
Другой — чтоб вовсе не было ее…
Так день за днем тянулись вереницей,
А за годами шли и шли года…
И мастерство невидимой границей
Их судьбы разделило навсегда.
Они искусны оба были в деле,
Тот и другой аулу нужен был.
Веселый мастер — делал колыбели,
А грустный мастер — камни для могил.
Последний лезгин1
Мамеду Халилову
Мне кажется, мой друг Мамед Халилов,
Что мы живем в чужое время ныне,
Смирив, как реки, буйный нрав в долине,
В среде не близкой сердцу и не милой.
Потоки унесли в чужие дали
И что-то навсегда мы потеряли.
В горах прошло у нас с тобою детство,
В среде суровой, в селах по соседству.
Мы легкой жизни никогда не знали,
И книгами свой голод утоляли.
Но тесными нам показались горы,
Хоть душами вослед орлам парили.
В край снежных бурь с тобою поспешили,
Отправившись в полет неблизкий вскоре,
Чтоб мир познать и истину простую —
О чем в гнезде родном птенцы тоскуют?
И поняли с печалью просветленной:
Катрухский ким не хуже, чем Сорбонна,
Где жаждущим немало знаний дали,
Лишив при этом духа и морали.
Мы поняли, что край родной прекрасен,
Хоть хлеб насущный там с трудом дается,
Но музыка иная в душу льется,
Там ярче звезды, купол неба ясен.
И нрав суровый с детства в кровь нам входит
Под стать неизбалованной природе.
Давай всерьез подумаем, дружище,
А там ли мы с тобою счастье ищем?
Где правит мрак, где злоба и обиды,
Свет истины возможно ли увидеть?
С рождения нас горы приучали
Не гнуться перед злом, ни лицемерить,
Что жизнь людей нельзя богатством мерить,
И оставлять друзей одних в печали,
Что главное у человека — имя,
Оно красно поступками твоими.
Нелегкие в горах пути-дороги,
Пройти их без труда дано не многим.
Препятствия — в воде там и на суше…
И нужно уберечь от грязи душу.
Всевышний зная о таких преградах,
Нам даровал невидимые крылья
И завещал: «Чтоб ближе к правде были,
От отчих весей оттолкнуться надо!»
Но, чтоб до правды с истиной добраться,
Сквозь кривду жизни нужно продираться.
Неужто Бог грехи людей не знает,
Глаза на злодеянья закрывает?
К себе всех приближает без разбора,
А хадж смывает злодеяний гору?
Мы сами чистим путь, в который вышли,
А тот ли он, определит Всевышний.
Чтобы затеплить свет добра и правды,
Весь мир не переделать нам с тобою,
Но душ своих не отдадим без боя,
Хоть опорочить многие их рады.
Мы научились драться, и неплохо,
И все ж-таки в свою пришли эпоху!
Моим читателям
Моих стихов задумка стержневая
Заложена, как золотые жилы.
Слова не сразу мысли открывают,
Чтоб суть узнать, затратить нужно силы.
Строк прямота и кривизна заметна,
Поскольку не покрыта кружевами,
Но суть раздумий и надежд заветных
Познается лишь чистыми сердцами.
И только тот меня поймет, как надо,
Кто к правде сам сквозь дебри продирался,
На скалы поднимался без каната,
С завистниками яростно сражался;
Кому бураны злобы угрожали,
Кто шел всегда наперекор стихии,
Кого с котомкой на спине рожали,
Кого кололи языки лихие.
Страницы я засеял семенами,
Что в душах урожаем обернутся.
Лечил я сердце этими стихами,
Они и вам лекарством остаются.
Соха имеет глубину запашки
И мысли тоже глубину имеют.
Кто отдает последнюю рубашку,
Тот и мои стихи понять сумеет.
Надеюсь, мысли и стихи Фаиза
И в ваши души тропы проторили,
Чтобы потом, когда расстанусь с жизнью,
Вы детям «жил он с Богом» говорили?!
Единство
Когда случалось горе, сходились каждый раз
Шах и Шалбуз2 поближе и единили нас.
И люди выживали в мороз, в разгул пурги,
Когда им помогали затеплить очаги.
Любые испытанья всем были нипочем,
Когда вставали горцы, прижав к плечу плечо.
Разрозненные кланы Бог превратит в народ,
Когда беда и радость их вместе соберет.
Ступеньку за ступенькой, когда соединим,
То до мечты заветной поднимемся по ним.
Чтоб снова возродилась албанская земля,
Объединим усилья и чаянья, друзья!
Давайте для начала сердца объединим,
Чтоб вновь сходились горы на всеалбанский ким.
Коль выпадет увидеть Албанию3 опять,
За это Фейзудину не жалко жизнь отдать!
Гвоздь
Гвоздь много лет жил в комнатной стене,
Обычный, побелевший, старый гвоздь.
Не досаждал он мне, как в горле кость,
И в общем-то устраивал вполне.
Меня он молча каждый раз встречал —
Усталости не знающий старик,
Я вешать на него давно привык
Папаху и чунгур, суму, кинжал.
Но не нашел его в один из дней:
Невестка дом усердно убрала —
Такие вот житейские дела…
Но пусто стало в комнате моей.
Как будто гвоздь здесь чем-то важным был.
Когда лишь гвоздь так омрачил мне жизнь,
Как мир менять земляне собрались?
…В стене когда-то гвоздь обычный жил.
Последний лезгин
Сердце свое, словно древнюю книгу,
Передаю на Святые ладони…
Путь наших предков сегодня не помнят,
Я сиротою стал к этому мигу.
Гладит ладонь моя свиток шершавый —
Только, навряд ли, понять мне все тайны.
Это наследие необычайно —
Древний источник свершений и славы…
Дело всей жизни моей — эта книга,
В ней судьбы предков ушедших вместились.
Нынче отцами, что славы добились,
Хвалятся дети — пустые прожиги…
Эта же книга пронизана болью,
Словно проводка, искрят часто строки,
В ней говорят мудрецы и пророки,
Рвут мое сердце сыновье любовью.
Главы написаны кровью моею,
Из-под ногтей она часто бежала —
Недругов свора в них зубы вонзала,
Молнии слов перед сворой я сеял.
Бог в мое сердце вложил текст о предках,
Книгой истории сделалось сердце,
Чтобы будить память единоверцев
Словом правдивым, что слышится редко.
Словно утес на земле Алупанской,
Слушаю, как небеса наставляют,
Следом могилы отцов призывают:
«Будь несгибаем, потомок албанский!»
Только вокруг верных братьев не видно,
Кто о преданьях отеческих помнит:
К нашим горам Нуха вынесли волны…
Люди забыли. До боли обидно.
Мысли тревожные на перепутье:
«Сколько же горя Алпан нам отмерил?»
«Лезги наказаны за маловерье!» —
Голос небесный поведал мне с грустью.
Ливень под вспышки от молний пролился,
И прорекли громовые раскаты:
«Веру отцов поменяли когда-то,
Вот и Спаситель от вас отступился.
Славой прапращуров должно гордиться,
Только и ты будь героев достоин,
Если дерзнул подвизаться, как воин,
Не к популярности должен стремиться.
Внемли, последний лезгин, наставленью —
И от тебя день грядущий зависит,
Взращивай в людях высокие мысли,
Сей семена в молодом поколенье!
Стань Моисеем в сознанье народа
И проведи сквозь огонь очищенья!
Манной не падает с неба свобода,
Нужно пройти по пути искупленья!..»
…Скорбное сердце мое, словно свиток, —
Землям отцов подношенье от сына.
В рост тень встает за последним лезгином —
Я отдаю, что всей жизнью добыто!
1 Перевод с лезгинского Валерия Латынина.
2 Горы Шахдаг и Шалбуздаг.
3 Кавказская Албания — древнее государство, объединявшее народы юга Дагестана и севера Азербайджана.