Журнальный мир

Музыка

Галине Козловой

Музыка начинается на земле,

В доме, в поезде или в каюте,

Но она не нуждается ни в тепле,

Ни в еде-питье, ни в каком уюте.

Потому что она начинается там,

Где все то же самое, лишь иначе

Вещи расставлены по местам.

Будто кто-то без вас побывал на даче –

И все переставил, переменил.

Вам не узнать даже вашу печку.

На косяке – старый след чернил,

Но дверь выходит не в сад, а к речке.

Тополь сдвинулся и открыл

Лес на том берегу, который

Прежде ровной линией был,

А теперь поднимается в небо, в горы,

И в сиянии наготы,

Льда и снега стоят вершины,

И уже различаешь ты

Все колесики, все пружины

Механизма небесных тел –

Рули, рычаги, педали,

И в немыслимой высоте –

Следы от Его сандалий.

И ты спокоен. Твоя душа

Готова к бою. И значит, это

Музыка место тебе нашла

В бесконечной войне темноты и света.

Книга

Евгению Хаеву

Вы замечаете: дней вереницы

Так и мелькают, как в книге страницы.

Может быть, кто-то листает наш век –

Нетерпеливый такой человек.

Он зачитался в начале, когда

Были минуты – как нынче года,

Дни попадались, как целые главы,

Годы – без брода и переправы.

Что же теперь? Он в конец заглянул,

Книгу захлопнул и на пол швырнул,

Молвив с досадой:

– Такое начало!

Видно, душа его не замечала

В море безвременья – остров любви,

Где не имеют хожденья рубли,

Где мы все вместе до смертного крика,

Где начинается новая книга.

Пожелание

Когда придет последний час,

Тогда лишь только станет ясно,

Кто был счастливым среди нас,

Кто был несчастным.

Кто рухнул в кому, как в провал,

Кто сердце надвое порвал,

Свет потушил и не проснулся –

Стократ счастливее, чем тот,

Кто, разодравши криком рот,

В гробу своем перевернулся.

Кто принял муку не скорбя

Душой, зубами не скрипя,

Морошки попросил, рябины,

Кто сам себе сказал: молчок!

И, повернувшись на бочок,

Ушел, не мучая любимых, –

Тому дай, Господи, приют,

Уют в своем небесном доме!

Пусть ангелы ему нальют

И водкой, что ли, разотрут

Закоченевшие ладони.

Счастливой жизни? Полно врать!

Счастливой смерти пожелать

Хочу своим любимым людям.

Как говорится, все там будем,

Но кто, когда и как умрет?

Никто не знает свой черед,

И в этом главная интрига,

Как паруса без корабля,

Как неоткрытая земля,

Как недописанная книга.

Здравствуй!

…И если не спал, то кричал от испуга,

И плакал, и какал, и сикал, и пукал.

Но вдруг перебили, не дали доплакать,

И мягкими деснами – в самую мякоть.

И кто-то над ним засмеялся: «Укусит!»

И кто-то сказал: «Своего не упустит!»

Но кто-то держал на прохладной ладони

Горячий и потный затылок младенца,

И то, что привычно зовется едою,

В груди собиралось, у самого сердца

Совсем еще девочки, возле которой

Стояли родители, словно опоры

Моста между тем, что уже не вернется,

И тем, что неведомо чем обернется.

А он засыпал, и его уносила

Куда-то какая-то теплая сила,

Мгновенья веками над ним протекали,

Меж тем как пеленки под ним промокали.

Собака

– Можно, я буду твоей собакой? –

спросила она.

Он засмеялся в ответ:

– Однако

у меня уже есть одна.

– Значит, не пустишь меня на постой?

Ну, извини.

– Постой!

Мне что же, купить второй поводок?

–     Я гуляю сама по себе.

Он засмеялся:

–Как мокрый шнурок?

–Как стреляный воробей.

Кстати, умею варить борщи,

и щи, и печь пироги.

– А вдруг убежишь? Ищи, свищи…

– Научишь ходить у ноги.

– Моя собака не варит обед

и не стирает белье.

Она поднимает меня чуть свет,

ошейник мне подает.

Дождь на улице или снег,

лютый мороз, жара,

собака ты, кошка ли, человек –

нужно посрать с утра.

Лапы помыв, войти, глотать

слюни и ждать, когда

с неба – божия благодать –

в миску сойдет еда.

А я, на облаке, Саваоф,

сверху смотрю, как ест

моя собака, – вот это любовь,

это любовь и есть!

А если я буду сидеть на балконе,

курить и читать газету…

– Прости, значит, любят за то, что кормят?

– Ну да. В том числе и за это.

– Осмелюсь спросить, свою дерзость кляня:

а вдруг ты однажды покормишь меня?

Эдипов комплекс

Не разглядеть в темноте лица,

Лезвие пряча в рукав.

Каждый хочет убить отца,

Иван Карамазов прав.

Тут подсознание ни при чем –

Это инстинкт самца:

Строчкой доноса или плечом –

Нужно свалить отца.

Бомбу бросить под экипаж,

Приватизировать Уралмаш,

Пустить под откос вагон

Или Союз к чертям развалить,

Или водкой глаза залить…

Ах, Телемах, Телегон!

Строки про притоки

Вечером пришла Уста: поцелуй меня в уста.

Утром забежала Рутка, говорит: я на минутку,

А сама кивает Ижме: подгребай ко мне поближе.

Напустилась на Вахтана: ты сегодня без кафтана?!

Выжум, Юронга, Лукерья! Что вы топчетесь за дверью?

Отчего смурная Лыка? Почему не вяжет лыка?

У хозяина – пирог. Заходи на огонек!

Чуть живая входит Вая, за сестру переживая.

Знает: старшая Уста любит страшные места.

В бок толкает Дорогуча: у тебя народу куча,

Все притоки собрались – накрывай же, не ленись!

Стол накрыт для всей округи от Шукшума до Ветлуги.

Темта с Юронгой ворчат: чай несладкий, щи горчат.

Раскричались обе Какши: почему без масла каши?

Сок томатный пересолен! Выжум тоже недоволен:

– Почему Кума не пьет и частушек не поет?

Но вмешался Аржаваж: покалякали – шабаш!

Спать ложитесь. Спозаранку все пойдем искать Шарангу

В заветлужские леса: загуляла, стрекоза!

* * *

По лицу моему проплывают

Корабли.

Вырастают густые пальмы

На песках.

Дует ветер, виски заливает

Прилив.

Я боюсь шевельнуть губами,

Расплескать.