На ней была шляпа

На ней была шляпа

Женский взгляд

На ней была шляпа. Удивительная черная шляпа из крашеной соломки с широченными полями, надетая ассиметрично, с таким расчетом, чтобы окружающему миру открывались только одно ухо с длинной серьгой, скула, щека и подбородок. Ничего более нелепого, чем это пятно эрзац-романтизма в вагоне метрополитена, днем! — было невозможно себе представить.

Историй! Мучительно хотелось историй. Может быть эта дама — поэтесса и едет с собственного авторского «вечера»? Стихи ее удушающе однообразны, тоскливы; поклонников — нет (даже поклонниц), некому составить ей компанию в одиноком путешествии домой, к кастрюлям и должности помощника главного бухгалтера в универсальном магазине. Или она — продавщица отдела бытовой химии этого самого магазина. И стихов не пишет. То есть, возможно, и пишет, но не читает их даже лучшей подруге, потому что все они о любви, а какая любовь, когда единственно возможные мужчины — грузчики — пригласят в подсобку на восьмое марта, и то, если повезет. Дешевый алкоголь — непредсказуемые последствия.

Видимые глазу черты лица были стерты и невыразительны: мясистое ухо с припухлой грушеобразной мочкой, невнятная линия подбородка, безвольный усатый рот. Нет. Не Одри Хепберн. «Не мудрено, что ты вянешь до времени».

Она встала с дерматиновой скамьи, блеснула на прощание небрежно накрашенным глазом, вышла из вагона. Прочь от моего любопытства, в ласточкины гнезда новых домов, где в одной из норок располагается ее крепость, ее дворец: сложная эклектика из полированной мебели, ассортимента магазина «Икея» и китайской пластмассы. Вслед за ней отправились ее духи, неожиданно нежные, слегка цветочные, подходящие этой шляпе и поздней весне, но совершенно чуждые женщине на закате юных лет.

Ее провожал взглядом весь вагон. Все, независимо от пола, возраста, читаемой литературы отвлеклись от спутников, текстов, мыслей, подземного сна и посмотрели ей вслед. Что хотели увидеть? Точный ответ? Разгадку? Узнать, что случилось, что повернулось в сознании, если она надела на голову этот крик отчаявшейся женственности?

Широкие поля — искусственная тайна, как фальшивые бриллианты: не драгоценности, но блестят, а не у всех есть фамильные. Атласная ленточка извивается сквозь соломенные порожки — черная река — мини Лета — память смертная. И наконец, тулья — упрощенный Инь, тень мироздания, ночь Вселенной.

Как она видела себя? Обворожительной и загадочной, томной и непредсказуемой, печальной и упоительной? Может быть, просто вняла рекомендациям дамского глянца, где тяжелые циничные тетки не без тайной мстительности советуют юным и воздушным, что, когда и как носить. Впрочем, разве их, эфемерных, испортишь топами, шпильками, пайетками? Простым смертным куда хуже: стоит только надеть лиловые шорты и желтый жакет имени Жаклин Кеннеди или, скажем, соломенную шляпу, черный плащ и сапоги на золотой игле с носом «Нет насилию!» — и окружающие несдержанно хмыкают, цокают языками и пялятся вслед.

Но, может быть, шляпа — это знак? Тайная шифровка. Послание инопланетным цивилизациям. Межгалактический условный сигнал — «к контакту готов!» Может быть, эта женщина одержима высокой идеей рождения сверхчеловека, защитника Земли от зловредных пришельцев путем зачатия от пришельцев мирных. Как говорится, клин клином. И не ради славы и личного счастья. Нет. Ради мира во всем мире. Ради благоденствия человеческой расы. Поэтому так расправлены ее плечи. Ей нечего стесняться. Каждый ее жест, каждая поза будут тысячи раз повторены благодарными потомками в бронзе, камне, масле, высокотехнологической пластмассе и прочих материалах. Осталось немного. Они прилетят. Они заметят.

Кто мой отец, мама?

Он улетел, но обещал вернуться.

Истории становятся все невозможнее с каждым следующим витком мыслей, намекают на тщательно скрываемую страсть к третьесортной литературе, свидетельствуют о болезненном воображении и нереализованной жизненной программе. Слава Фрейду! Психоаналитики не останутся без работы.

Она ушла совершенно и необратимо. Надежное заклинание «Осторожно, двери закрываются» навеки запечатало ее уход. Не догнать. Не спросить, забив на правила приличия, куда она, собственно, так вырядилась. Пусть даже в ответ получишь покручивание пальцем у виска или грубо ненормативный идиоматический оборот. Теперь не узнать даже, какой у нее голос, не растягивает ли гласные, не завышает ли интонации.

А с другой стороны, к чему все эти знания? И так мозг раздувается от бесполезной информации, внедряемой в него с учетом последних достижений научно-технического прогресса: в Никарагуа вывели новый сорт бататов, в штате Дакота принят закон о неприменении электрошока против собак, в Голландии прошел гей-парад в защиту детенышей гренландского тюленя… Факты жужжат в ухе, щекочут взгляд цветовыми пятнами, ползают в голове, подыхая от собственной ненужности. Необходимо остановиться и принять какую-нибудь версию, лучше всего, самую простую: собралась в театр, оделась покультурнее — сапоги, плащ, шляпа — все в тон, едет «в образе», вдруг да и познакомиться получится с кем-нибудь. А в театре, вообще, хорошо знакомиться — про это даже кино есть.

И все. И забыть про нее. Уже трижды называл станции механический Вергилий. Призракам должно исчезнуть и не смущать живых. Они бессильны в этом энергичном хаосе тел, преисполненном, однако, глубокого географического смысла.

Ушла — и до свиданья! Кому они интересны, ее истории?! Пусть катится! Я тоже могла бы в шляпе, в метро. И все от мала до велика, весь вагон, да и соседние, которые отделены прозрачными дверями, позволяющими удовлетворить любопытство — все будут смотреть на меня и гадать: «Для чего эта дура напялила пляжную шляпу и катается в ней в метро?»