Журнальный мир

Уже десять минут серая кошка Буська пытается влезть в маленькую коробочку из-под детского лото. Буська раза в четыре больше, чем коробочка; но, наверное, у кошек напрочь отсутствует пространственная ориентация. То лапку поставит в коробочку. То ухом пригнется. И так, и эдак — не влезть верблюду в угольное ушко, не влезть. Буська разочарованно уходит из комнаты. Но, знаю, если не убрать коробочку (дочка точно не уберет без напоминания), то вечером Буська снова возобновит попытки удобно устроиться в таком, казалось бы, неудобном «гнезде». А ведь у нее, у Буськи, есть свой кошачий домик — мягкий и снаружи, и внутри. Есть подушечка, лежащая на батарее. Есть, в конце концов, огромный трехместный диван. Не каждая кошка может похвастать таким обилием уютных лежбищ… Но нет. Ей хочется поместиться полностью в крошечной деревянной коробке из-под лото. «Полный Гегель», — сказала бы моя повзрослевшая дочь. Почему именно Гегель, не объяснит. Она изучает философию, ей виднее.

А я скажу по-простому. Каждый из нас — кладбище несбывшихся желаний. Мечт. «За сбычу мечт!» — такой тост произносил мой бывший начальник Олег Сергеевич. Он ставил рюмку на согнутую в локте руку и говорил:

— За сбычу мечт пьют только так — и никак иначе! И пусть каждый, прежде чем выпить, не озвучивая вслух, вспомнит свою самую сладкую мечту.

При этом Олег Сергеевич обычно пристально и со смыслом смотрел на какую-нибудь из присутствующих за столом молодых женщин. Женщины конфузились, заливались краской, понимая, что тост — это приглашение к дальнейшему сближению… Олег Сергеевич довольно похохатывал в гусарские усы. Я-то знала, что у него самая прочная в мире семья, жена, похожая статью на Нонну Мордюкову, и внуки в далекой Австралии. Но, наверное, были у него какие-то нереализованные желания и мечты.

Как и у каждого из нас.

Я, например, всегда мечтала прекрасно петь. Не так чтобы украшать своим голосом сцену Большого театра, упаси бог, нет. Я мечтала, что однажды — вдруг — проснется у меня сильный и необычный голос. В детстве я дала ему имя: «Контральто». Контральто живет во мне, и никто об этом не знает. А потом, на школьном вечере, когда пройдут уже все основные задуманные номера (у меня, как обычно, роль без слов плюс танец в массовке во втором ряду) — я неожиданно легко взбегу на сцену. Все замолчат испуганно и удивленно. Раздастся музыка (откуда раздастся? — да не важно! С небес!), и я запою. Какой-нибудь романс. «Белой акации гроздья душистые», например. Или — «А напоследок я скажу…» По моей щеке будет катиться слеза. А народ, естественно, безмолвствует. Он, народ, шокирован красотой моего контральто. Допев, я ухожу за сцену — без поклонов, без всей этой пошлости. Я иду через весь актовый зал, быстро, не оглядываясь. Я уношу свой дивный голос. Потом меня еще много раз просят спеть и даже ставят первым номером в программе следующего школьного вечера. Но нет, я больше не буду петь. Пусть то воспоминание о моем чудном голосе, о нежданном романсе останется незапятнанным. Когда-нибудь, через много лет, мы встретимся классом — я, конечно, уже стану известной. И тогда мои одноклассники скажут: «А помнишь, как ты тогда спела нам?!» И первый красавец класса, Володя Беляков, после третьего коктейля скажет: «Я так никогда и не женился… Всё не мог тебя забыть!»

Глупо, ужасно. Я сама понимаю. Я картавлю, у меня нет слуха. Пою я только в ванной — когда сильно шумит вода. Но мечта о неожиданном романсе в моем исполнении оживает каждый раз, как я прихожу в новый коллектив. Я сменила больше десяти мест работы — и везде представляла, как неожиданно выйду на корпоративе и спою. У меня масса других достоинств и умений. Начнем с того, что я финансовый директор в крупной компании. Я неплохо рисую и лихо вожу машину. Сама себе заработала на квартиру, купила домик в Болгарии. Выйди я петь на корпоративе — ну просто не поймут! Подумают: напилась, работа тяжелая. Но мечта остается мечтой. Голос, контральто, живет во мне.

Или вот еще. Я еду домой одним и тем же маршрутом. Там есть такое место: трехполосная дорога. Налево, направо, прямо. Я встаю на светофоре на средней полосе; рядом машины. Когда мы начинаем ехать на зеленый, я представляю, что мы — летчики. Мы выполняем фигуры высшего пилотажа…

Хорошо, что об этом никто не знает.

Когда-то давно моя дочь — ей исполнилось тогда пять лет — сказала мне: давай купим торт, который называется «Бабочье гнездо». Нет такого торта, возразила я. Есть! Есть! — плакала дочь.

На следующий день меня осенило. Действительно, есть. Называется «Птичье молоко». Улавливаете сходство? Средний род — «молоко» и «гнездо». К тому же «гнездо» — это что-то орнитологическое. «Бабочье» — неправильное слово, правильно было бы сказать «бабочковое». Но дочка сказала именно «Бабочье». Как «птичье». Но главное — «Бабочье гнездо» такое же недосягаемое, такое же волшебное, как «Птичье молоко». То, о чем мечтаешь, но никогда этого не получишь.

Если мои неосуществленные мечты, нереальные, воздушные, записать в толстую тетрадь, то я дала бы им общее название — «Бабочье гнездо». Контральто, полет на истребителе… Длинные черные волосы до пояса и высокий, модельный, рост. Победа на Олимпийских играх. Изобретение лекарства от старости…

Я становлюсь старше и все больше превращаюсь в тетку. А мечты все те же: глупые и детские. Можно заработать на яхту и пентхаус. Но никогда не поместишься в крошечную коробочку из-под детского лото.