Натюрморт. Стрелы любви.

Натюрморт.

Стрелы любви.

Рассказы

НАТЮРМОРТ

 

Я мужчина, как говорится, в самом расцвете сил. Ну или средних лет, как часто, смеясь, поправляет меня старшая сестра. В одном мы с ней единодушны: я так и не повзрослел. А когда за открытым окном бушует душистая весна, воспоминания захлёстывают меня и отправляют в то цветущее время, когда мне было 13 лет.

Будучи хилым и бледным городским жителем, с середины мая я ежегодно отправлялся родителями в деревню, подальше от городской суеты, дыма заводских труб, шума вечно спешащих автомобилей.

По утрам, проснувшись и немного попрыгав, как на батуте, на железной кровати с пружинистой сеткой, я выглядывал в окно, чтобы насладиться свежестью чистого деревенского воздуха, роскошью утопающих в зелени деревьев и птичьими трелями.

Тут царили простор и покой. Именно здесь, без каких-то обязанностей и ограничений, я чувствовал себя по-настоящему живым. И свежие фрукты с деревьев, и овощи с грядок небольшого огородика, составлявшие практически весь мой рацион, питали мой растущий организм и давали ощущение необычайной лёгкости и невероятной силы.

Ежедневно я выбирал себе новую вершину, которую покорял для того, чтобы вдоволь насытиться вызревшими на верхушке вишнями, абрикосами, сливами (дед всегда говорил, что на макушке солнышко целует ягодки чаще, поэтому там они самые вкусные). И лишь одно дерево — невысокую черешню, отделявшую наш дом от пустующего соседнего, — постоянно обходил стороной. Оно казалось мне хранителем границы наших и чужих владений, справедливым великаном, замершим на своём посту.

Но этот год был особенным. Я чувствовал, как налились силой мои мышцы, как порой начинало колотиться моё сердце в предвкушении подвигов.

В сумерках мы подъехали к дому. Наскоро собранный матерью ужин закончился, и меня отправили отдыхать после утомительной дороги. Было душно, и я распахнул окно.

В свете фонаря ветви неподвижного дерева-хранителя казались зелёными, а крупные плоды напоминали голубые бусинки или фонарики заблудившихся в листве эльфов. Цель была обозначена, и я торопил время, чтобы скорее отправиться на подвиги.

Спозаранку я вскочил с постели и, поёживаясь от утренней свежести, на цыпочках, чтобы не разбудить родителей, выскользнул во двор. Давно не кошенная трава и не стриженные кусты обиженно царапали кожу, оставляя кое-где красноватые полосы. Но я нещадно лупил противников палкой и довольно быстро продвигался к цели.

Взобравшись на самый верх, я увидел за забором распахнутое окно. Глядя на соседний дом, я всегда вспоминал горожан, скитающихся по съёмным квартирам, и думал, что вот здесь, в пустующем, но добротном доме они вполне могли бы уютно устроиться.

Одну за другой отправляя в рот спелые янтарные ягоды с розоватым румянцем на аппетитных бочках, я пытался представить, сколько комнат в том доме и скольким семьям одновременно он мог бы служить пристанищем.

Вдруг мои фантазии рассеялись. Я не заметил, как в окне появилась греческая богиня, едва прикрытая белоснежной простынёй. На округлых мраморных плечах в золотистых лучах рассвета играл такой же спелый розоватый румянец, как на ягодах, которые я, не считая, оправлял в рот. Я сорвал несколько и, не отдавая себе отчёта, повесил их себе на уши как серёжки. Покачнувшись, я понял, что соскальзываю с ветки, и это заставило меня вздрогнуть и вжаться в её изгиб, напрягая все мышцы.

Статуя в окне медленно повернулась, демонстрируя роскошные волны кудрявых волос, рассыпавшиеся по плечам, но не скрывающие мраморной белизны тонкого стана. Она была настолько хрупка, что казалось, будто даже одна съеденная ею черешенка может испортить чистоту и гармонию линий и девушка станет похожей на беременную.

Таинственная фигура в окне исчезла, а я стал прислушиваться к своему телу, у которого оказались до сих пор незнакомые мне мышцы.

Вдруг откуда-то снизу послышался нежный хрустальный голос:

Мальчик, может, ты и меня угостишь черешней?

Холодок ужаса пробежал по моей спине. Как девушка могла оказаться под деревом, если дверь дома по-прежнему была закрытой? Тем не менее это была она, и простыня всё так же небрежно прикрывала её наготу. Я сбросил вниз веточку, которая ещё до появления незнакомки казалась мне очень живописной. На ней в букете зелёных листьев особенно прекрасны были крупные бусины янтарных ягод. Девушка с удовольствием съела черешню, а косточку держала между пухлыми губами. Я не мог отвести глаз от её губ. Незнакомое чувство охватило меня, и мелкая дрожь электрическим разрядом пронзила моё тело. Вдруг резкий порыв ветра сорвал простыню. Ветка подо мной хрустнула, и всё вокруг заволокла туманная пелена. Стукнувшись обо что-то, я проглотил черешню прямо с косточкой.

Я полетел вниз, а ветки и листья кружились вокруг меня в странном медленном танце. Черешни подо мной стали прилипать. Ягоды сыпались на меня градом разноцветных пуль и впивались в кожу. Из их косточек мгновенно прорастали упругие побеги, оплетавшие меня, как вьюны. На них вдруг начали набухать почки, которые, лопаясь, расцветали крошечными личиками кудрявых ангелов, поющих мне какую-то новую песенку, в которой отчётливо слышались самые нежные голоса природы: шелест реки, птичьи трели, стрекотание жуков и стрекоз. Руки и ноги мои одеревенели, а проникавшими в мои сосуды корневищами я будто врастал в прохладную землю…

Когда я открыл глаза, ангелы уже давно улетели и песни их стихли. На кружеве ветвей заманчиво покачивались, дразня румяными боками, крупные наливные ягоды. Во все стороны по мне тянулись муравьиные тропы. Я был накрыт белоснежной простынёй, а надо мной склонялась какая-то старушка, беззвучно шевеля губами. Меня подняли и закатили в карету «скорой помощи». Машинально рука потянулась к уху. Я снял черешневую серёжку и отправил в рот пару сочных ягод.

 

 

СТРЕЛЫ ЛЮБВИ

 

Осушая росу пьянящую,

совершаете небывалое —

Где расстался бы конь с подковами,

там встречаете небо алое.

М. Микаил

 

На склоне горы в каменистом ущелье примостилась красивая деревенька, сливавшаяся с диким пейзажем по мере того, как местные жители оставляли её в поисках лучшей доли. Их дома постепенно превращались в живописные руины, обросшие повителью и плющом и ими же разрушенными. В живописных трещинах гнездились мелкие птицы и змеи.

Постепенно приходило в запустение и просторное здание школы, когда-то вмещавшее в себя более двухсот детей и полтора десятка учителей разных предметов. Теперь здесь жил и работал последний пожилой учитель, который преподавал все предметы всего двоим ученикам. Он считал, что если в классе заняты две парты, то будет казаться, что людей больше, поэтому мальчик и девочка никогда не сидели вместе.

Когда в чистом горном воздухе разливалась сонная скука, пожилой учитель начинал клевать носом. Тогда более сообразительный ученик сдвигал свою тетрадь с готовыми заданиями на край парты и откидывался назад. Сидевшая сзади одноклассница, навалившись всем телом на парту, вытягивалась вперёд и начинала стремительно копировать записи, касаясь грудью его плеча.

Минут через двадцать учитель открывал глаза, потягивался и объявлял урок физкультуры. Ученики бежали в кладовку, хватали спортивный лук и колчан со стрелами и выбегали на полянку на краю оврага, где на единственном дереве была закреплена мишень. Мальчик стрелял довольно метко. Почти все стрелы попадали в круги, обозначенные на мишени разными цифрами. У девочки получалось гораздо хуже — выпущенные ею стрелы часто не попадали не только в мишень, но и в поле вокруг неё. Однажды две её стрелы не попали в кружок и улетели неизвестно куда. Их поиск не увенчался успехом. Казалось, они все ещё летали, чтобы найти и поразить свою настоящую цель.

Дети росли. Отец всё чаще говорил с сыном о приближающейся службе в армии. Девочка порой засиживалась с матерью: слушала её рассказы о замужестве и детях, а потом подолгу рассматривала в зеркале своё стремительно меняющееся тело.

Экзамен по литературе, который принимал всё тот же старый учитель, проходил обыденно и неспешно. Незаметным жестом ученик подвинул на край парты свою тетрадь. Одноклассница привычно вытянулась, коснувшись упругой грудью его плеча. В его спину словно вонзились две стрелы. Мальчик придвинул тетрадь ближе. Непроизвольно девочка ещё теснее прижалась к нему, не отрываясь от письма. Её тонкий и немного пряный аромат ударил по телу юноши мелкой дрожью так сильно, что даже губы его задрожали.

Это был последний экзамен.

Через два дня юноша понял, что книги больше не приносят ему удовольствия. Ведь теперь его одноклассница целыми днями помогает матери по хозяйству и лишь изредка бросает ему короткое «привет», убегая в дом. И нет ни малейшего повода вновь прикоснуться к ней и почувствовать её аромат.

Прометавшись всю ночь в кровати, парень едва дождался рассвета. А когда отец вышел к завтраку, стал упрашивать его купить мотоцикл. Мать, услышав этот разговор, потребовала прекратить его. Отец стал объяснять, что мотоцикл создан для гладких дорог и шоссе, а мать просто назвала его гробом на колёсиках. Больше родители и слышать не хотели о затеях сына.

Парень перестал спать. Он подолгу молча бродил вокруг дома, всё больше замыкаясь в себе. Через неделю он слёг. Начался жар. В бреду он повторял только одно слово: «мотоцикл». Измученный отец как-то утром уехал в город на своих «Жигулях», а вернулся только через три дня на новенькой красной «Яве».

Услышав за окном треск мотоциклетного мотора, молодой человек быстро пошёл на поправку. Через день он уже вышел во двор и со всех сторон осмотрел подарок отца. Он гладил его по глянцевым бокам и что-то неслышно шептал себе под нос.

На следующий день он проснулся с первыми лучами рассвета и стал прихорашиваться перед зеркалом.

Одноклассницу разбудил резкий звук за окном. Выглянув, она увидела юношу на новеньком мотоцикле. Он жестом пригласил её прокатиться. Мгновенно собравшись, девушка выпорхнула из дома.

Мать выскочила следом и увидела, как её дочь села позади парня и обвила тонкими руками его талию. Как только мотоцикл тронулся с места, она доверчиво приникла к спине одноклассника. У парня помутнело в глазах и задрожали руки, и сколько он ни старался убавить скорость, у него не получалось.

Мотоцикл ревел, будто раненый зверь, и рвался по узкой тропинке к вершине горы. Не слушаясь нового хозяина, он, как норовистый и неприрученный конь, лишь набирал скорость, оставляя за собой густые облака тёмной пыли.

Внезапно дорога кончилась, и машина, взлетев, сделала несколько прощальных кругов над каменистым склоном. Бежавшие следом деревенские жители были на полпути, когда послышался громкий удар.

В овраге, как глобус, вертелось на месте отвалившееся колесо. На кусте ежевики моргала оторванная фара. Обняв ствол горизонтально растущего из скалы дерева, неподвижно лежала девушка. Юноша ничком раскинул руки, а из спины его торчали две стрелы от спортивного лука. Воздух потемнел.