Журнальный мир

Многие антропологи склонны считать Восточную Африку «колыбелью» человечества. Танзания и Уганда, где мы «десантировались», – ближайшие соседи, и у них, конечно же, много общего: обе страны вышли из-под протектората Великобритании; более половины их населения исповедуют христианство… Официальными языками являются английский и суахили, в Уганде ещё и луганда.

И вот эти темнокожие, кудрявые, с горячим нравом «соседки» вступили в войну, обильно проливая слёзы и кровь своих соотечественников…

В Танзании удалось вкусить всю прелесть природы, даже «светских развлечений»…

Это был, теперь знаем, зыбкий, непрочный, готовый пыхнуть пожаром на агрессию соседа, но всё-таки мир. Уганда же встретила откровенной, уже вовсю разгоравшейся гражданской войной. Какой же разной была наша жизнь в этих похожих друг на друга странах!

Мир и война…

Аmani na vita (суахили) – мир и война. 

Николас и Хемингуэй

Жили не тужили в своём родном городе, где родились, выросли, а теперь растили двух сыновей, работали врачами: я – терапевтом, только что закончившим мединститут, а муж – рентгенологом с уже приличным стажем.

Неожиданно нас пригласили в городской отдел здравоохранения, где предложили поехать на полгода в славный город Ленинград для изучения английского языка, чтобы в дальнейшем когда-нибудь отправиться в зарубежную командировку, скорее всего, в одну из африканских стран. Английский для меня был хорошей приманкой, тем более что речь шла о подготовке мужа, мне же просто выпал счастливый билет поучиться заодно с ним. На курсах английского языка познакомились, а позднее и подружились с замечательным человеком, очень талантливым учителем Николаем Александровичем Котловым, как он велел себя называть – Николасом.

Второй «англичанкой» оказалась чудесная женщина, пережившая 900 дней голода и надежды, со всеми присущими коренным жителям этого необыкновенного города чертами: деликатностью, терпимостью, высокой культурой общения… Даже внешность этой, уже немолодой с моей тогдашней «колокольни» преподавательницы, светилась благородством.

Нас было всего пять врачей-курсантов. Сам Николас много лет детства и юношества жил в Англии, будучи сыном советского дипломата. Там он получил образование и воспитание с выраженным «английским акцентом». Он оказался человеком, в котором было много чего намешано – молодого задора с мудрой основательностью, юношеской страсти с житейской беспомощностью, разухабистости русского мужика с изысканностью и лёгким налётом снобизма английского лорда.

Все курсанты, кроме меня, в прошлом изучали немецкий, так что я оказалась в исключительном положении.

Поэтому мне Николас ежедневно задавал читать и переводить несколько глав из книги Э. Хемингуэя «Зелёные холмы Африки». Текста было много, поэтому всякий раз приходилось выписывать и отыскивать в словаре более сотни новых слов. Это были названия растений, животных, оружия, напитков…

Много позднее, перечитывая это произведение, обратила внимание на фрагменты, которые мне более близки и понятны: описание природы, размышления о творчестве… Уже давно Николас ушёл из жизни, но и теперь моё сердце сжимается при воспоминаниях о его ярких, эффектных и уж точно эффективных уроках английского, его остром юморе, неповторимом мужском обаянии, о незабываемых встречах в Питере, о многолетней переписке, наконец, о его завещании развеять свой прах над Печорой в Архангельске, где он родился.

Годы бегут, летят, а на полке по-прежнему стоят теперь уже далеко не новые, но от этого ещё более дорогие тома любимых книг Э. Хемингуэя, приобретённых в Африке. Нет-нет да перечитываю некоторые его романы, рассказы, страницы, строки.

Вот такие, например, пришлись кстати, когда я решилась взяться за свои воспоминания. Хоть они и оглушили своей жёсткостью, когда я обратила их в свой адрес, но от затеи почему-то не отвратили.

Он написал о своём видении качеств человека, занимающегося писательством:

«…требуется наличие слишком многих факторов.

Во-первых, нужен талант, большой талант…

Потом самодисциплина…

Потом нужно иметь ясное представление о том, какой эта проза может быть, и нужно иметь совесть… для того чтобы уберечься от подделки. …требуется интеллект и бескорыстие, и самое главное – умение выжить.

Попробуйте найти всё это в одном лице…

Самое трудное – это выжить и довести работу до конца».

В жизни я часто отказывалась от многих предоставляемых ею шансов. Теперь же сказала своей лености, слабости, стеснительности – «нет!».

Тем более спровоцированная его очень нужными мне тогда словами:

«Но если я когда-нибудь и напишу об Африке, это будет простая зарисовка, я ведь так мало знаю. И всё же первое впечатление от страны очень ценно. Быть может, оно, чёрт бы его побрал, ценнее для тебя самого, чем для других. Но всё равно надо о нём написать, высказаться. А потом можно хоть выбросить».

Что ж, посмотрим, что получится из этой затеи. На полке рядом с четырёхтомником Э. Хемингуэя притулился небольшой труд Николаса, который он подарил нам при прощании в далёких семидесятых: «В помощь врачам, уезжающим работать за границу».

Господи, как же давно мы оттуда вернулись.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Танзания. Мир

Мало-мальски разбирающаяся в родных с детства лепестках и травках с их понятными, чуть земельными запахами, с их постоянной готовностью к дружескому объятию, почувствовала себя неуклюже в «райском» саду, где просто растерялась от смешанного и совсем нового для меня благоухания, запуталась в пышном многоцветии прекрасных чужестранок, боясь обидеть их, нечаянно перепутав имена… тем более, что наше близкое знакомство произошло не вдруг, а потребовало немалого времени. Сейчас поэтический настрой не только не покинул меня, но потребовал смелых метафор, сочных эпитетов, которые бы смогли выразить моё восторженное восприятие восхитительной природы… эта глава – попытка написать стихи в прозе.

Настоящая экзотика

Может быть, надо обладать глазами художника, чтобы увидеть тончайшие оттенки африканского колорита, ухом музыканта, способным уловить и собрать воедино всё разнообразие звуков, возникающих в бурлящей жизнью стране, чутким обонянием охотника, настроенного на удачный поход…

Всё же надеюсь, что эти способности не обязательны, чтобы душой принять многоголосый, яркий и благоухающий мир, представший перед удивлённым взором того, кто рискнул, отважился стать, хоть и ненадолго, его частью. Зелень, освещённая неутомимым солнцем, меняет свои наряды, удивляя то «яркостью лайма», то нежностью «мяты», то изысканностью «цитрусового» или сдержанностью «яблока грэни», а океан радует и восхищает иногда глубиной «трилистника», но чаще – всей силой и волшебством «бирюзового» – от «циана» и «голубой бирюзы» в рассветное и полуденное время до «очень тёмного бирюзового» в часы его гнева.

Она, кажется, занимает собою всё пространство земли, прихватывая и небо, участвуя в его умопомрачительной красоте и бесконечности, оттеняя его безупречную лазурь. В борьбе за власть главных красавиц природы выступают неугомонные и пышущие здоровым румянцем цветы: знакомые шапки и шапочки гераней, про которые говорят, что они оберегают от ссор и стрессов, сглаза и любых тёмных сил. А белой герани, которая здесь очень распространена, той же молвой поручена защита от бедствий, разорения, да ещё и от змей.

Сколько удовольствия и радости возникает от созерцания цветка гибискуса. Сочные блюдца настойчивого красного с тёмным пятнышком и золотистыми тычинками внутри, которые длинной трубкой, как хищным языком, высовываются из лепестков, долго не позволяют оторвать взгляда от этого экзотического растения.

Его невысокие кустарники встречаются повсюду – в небольших скверах, у зданий посольств и престижных отелей. Но в этой красной, «кровавой» борьбе «зелёными» периодически побеждают шуршащие, словно бумажными, зазывной яркости красного или оранжевого, многослойными «юбками» испанских танцовщиц – бугенвиллии. Эти неувядающие барышни не стесняются заполонять своими пышными прелестями все улицы, парки и дворы. Они свешивают пурпурные наряды через изгороди и заборы, словно призывая любоваться собой всегда и всюду.

Яркость окружающего пространства такая плотная и выпуклая, что знойный воздух, гонимый лёгким бризом, её лишь увлажняет, полирует, но не размазывает и не разбавляет густых мазков гениального художника – природы. А в периоды засухи вся зелень, смущаясь собственным, пусть временным поражением, слегка скукоживается, бледнеет и как бы старается не показываться на глаза в жалком обличье.

Да, господь не поскупился на краски, он щедро разлил, разбрызгал, раздал их небу, земле и воде, но при этом не обделил и своих детей.

Шоколад кожи, маджентовая кайма пухлых ртов, жемчужная белизна улыбок, оттенённые неправдоподобным разноцветием платков, китенг, юбок создают впечатление удивительной планеты, название которой «Праздник».

Но как звучит эта планета? Это разноголосый гам толпы рыночной площади, или мощный плеск океанской волны? А быть может, бесконечные трели невидимых птах, а то и стройное, волнующее звучание церковного хора?

Все эти звуки, как ручейки, стекаются со всех сторон и сливаются в единый поток, который настойчиво и умело проникает в самую душу, где вновь, разделяясь на мелкие струйки, питает её со всей щедростью и надеждой…

Наука доказала: то, что вызывает запах, то есть объект, вещество… работает лишь на 50 %, другая половина его восприятия зависит от конкретного человека.

В этом заслуга его эмоций, воспоминаний… Они-то и дают запаху качественное определение. Часто только метафорам под силу как-то назвать, описать своё «видение» запаха. Мои «ароматные» воспоминания разнообразны и неоднозначны, но почему-то я их оцениваю только позитивно, даже если объективно они заслуживают лишь слабенькой «троечки». Это ностальгия, она в данном случае мой верный адвокат.

Например, запах гниющих водорослей в период океанского отлива у меня совсем не вызывает отвращения, а только желание броситься в его пенящиеся волны и, набрав в лёгкие побольше воздуха, нырнуть в солёную глубину. А там всем телом ощутить близость океана, подчиниться ласковой силе, довериться его могущественной власти.

Гортанные выкрики торговцев на рынке, робкие жалобы пациентов, беззаботный смех чернокожей детворы за окном, звуки барабанов и… красивые голоса исполнителей колоритных песен, многоголосая суета больничных будней и… ты, которая всем сердцем их полюбила… 

Государственный и официальный язык страны – суахили.. Суахили (kiswahili) – крупнейший из языков банту и один из наиболее значительных языков африканского континента. Суахили является государственным языком в Танзании, Кении и Уганде.

Саиди Нгузо

Язык суахили

Словно реку дожди,

Меня наполняют мысли

О языке родном –

Зеркале чувства и мысли.

Ты пробуждаешь к свету

Спящего человека…

Суахили прекрасен.

В сердце народа

Твоё начало,

В нём прозвучал ты впервые,

О мой родной язык, о суахили.

(Перевод М. Курганцева)

Ночные африканские страсти

При отсутствии знаний языка суахили в самом начале моих трудовых «подвигов» приходилось не сладко. Особенно в дни дежурств, когда сидишь дома в ожидании очередного вызова в любое отделение госпиталя Бомбо.

За рулём приезжавшей за мной машины сидел танзаниец, который уж точно университетов не кончал и по-английски ни слова не понимал. Я же только-только начинала произносить какие-то отдельные слова на местном языке. Однажды, когда такой водитель подъехал, я выглянула в дверь и хотела сказать на суахили: «Подожди немного», что звучит как «Годе кидого», но сказала «Мкоде кидого», что переводится – «мало мочи». Когда вернулась в дом, чтобы одеться для работы, поняла свою оплошность и, садясь в машину, как бы повторила сказанное, но уже правильно. Не знаю, что подумал шофёр, но я вроде бы выкрутилась! Медицинская терминология тогда мне была много ближе и запоминалась быстрее.

Я никогда не знала, к кому и зачем меня вызывают, ехала в состоянии почти что ступора в кромешной темноте и звоне африканской ночной тишины. Больше всего боялась педиатрических случаев, но бог миловал! Везёт меня однажды ночью такой вот «немтырь» неизвестно к кому.

Оказывается, вызов в тюремную мужскую палату. Одноэтажный деревянный барак – бывшая германская конюшня. У дверей вооружённый винтовкой солдат. Двери заперты на железный засов с винтовым замком. Открывает, впускает меня внутрь, и слышу – закрывает снова. Большая палата, в центре стол дежурного медбрата, под потолком неяркая лампочка, мёртвая тишина. Медбрат говорит, что у одного из пациентов с бронхиальной астмой приступ удушья. Но все как будто мирно спят, «коллективное» дыхание ровное и бесшумное. Кто, спрашиваю, задыхается. Медбрат подводит меня к больному, но тот погружён в сон и легонько посапывает.

Думаю уже не о том, зачем меня вызвали, а что теперь делать, смотреть его или нет, ведь придётся будить, что не очень-то по-людски и тем паче не этично. Решила осмотреть. Очень осторожно, одним пальчиком дотрагиваюсь до плеча спящего, он вздрагивает, резко садится на койке, я же от неожиданности и невероятного напряжения, как кенгуру, отпрыгиваю назад. Конечно, кенгуру, наверно, скачет только вперёд. Раздаётся хохот из всех углов барака. Смеюсь и я, наверно, это был истерический смех. Ничего себе шуточки!

Вскоре снова ночью вызывают, и опять в тюремную палату. Та же процедура входа, и снова все спят. На сей раз – отказ одного из пациентов от еды и воды. Здрасьте вам! Целый день здесь был палатный врач, и ничего срочного не происходило. А вот ночью обеспокоились, не умрёт ли пациент от голода и жажды, бред какой-то! Делать нечего, надо работать! Подхожу к кровати, на ней возлежит высокий, довольно молодой мужчина, рукой и ногой, теми, что у стены, прикованный к спинке кровати, на которой табличка с надписью «Mederer» – убийца. Медбрат шепчет, мол, отца своего убил. Вот это поворот! С другой стороны кровати конечности пациента свободны. Стою и думаю, ну что ему терять, возьмёт да и ударит меня своей ножищей в живот. Но, несмотря на опасение быть травмированной, всё же задаю пациенту необходимые вопросы, и мы беседуем тихо и спокойно. К концу разговора мой больной попросил водички. Я просто счастлива, и говорю медбрату, что, по-видимому, «объявивший голодовку» скоро захочет и поесть.

Уфф! Записываю всё в историю болезни и, радостная, уезжаю домой.
Да, уж такие вот были ночные страсти. Это сейчас смешно, а тогда – что-то не очень!

Из истории Кубы и советско-кубинских отношений

«Накануне революции на Кубе было 6 тыс. врачей».

«В 2007 году в стране насчитывалось около 70 тысяч дипломированных врачей».

«Сотрудничество между странами было документально закреплено в советско-кубинской Декларации от 2 февраля 1974 г., в которой подчёркивается, что советско-кубинская дружба прочна и нерушима».

Куба – любовь моя

Для советских людей Куба и её обитатели не только яркая, почти с детства привлекательная картинка, но сочный пласт совместных помыслов и дел, целая эпоха высоких братских взаимоотношений, символ бескорыстной дружбы и взаимопомощи… Короче, когда в город Тангу приехала группа кубинских медиков, нашей общей радости не было предела – красивые и шумные, чёрные и белые, пританцовывающие и всегда улыбающиеся. Кого, как не их, сразу же дружески обнять и записать в самые верные товарищи!

Что мы с удовольствием и сделали. И потекли день за днём, наполненные тёплыми встречами, жаркими вечеринками…

Всегда гладко выбритые благоухающие мужчины, изящные и гибкие женщины, которые могли прийти в больницу в бигуди, чтобы вечером предстать перед всеми прекрасными дамами. Да, вечер для кубинцев был святым временем, которое, не заканчиваясь, плавно переходило в короткую знойную ночь.

Потрясающая музыка, завораживающие танцевальные па в тумане ароматного сигарного дыма и обжигающий вкус традиционного горячительного!

«Вот это жизнь!»

Не избалованные материальными благами люди, открытые природе и друг другу, поначалу вызывали наше удивление, а затем и восхищение. Кстати, и работать они тоже умели! Наша жизнь с приездом кубинцев потекла совсем иначе. Как будто сам «остров Свободы» приехал сюда и привёз нам кусочек этой духовной раскованности.

Иногда нас удивляли некоторые черты поведения новых друзей. Сейчас я могла бы сравнить их с повадками детей из детского дома, которые привыкли всё окружающее считать своим, презирая индивидуальное владение и пользование. Всё общее. Вот и наш дом стал их домом, и всё что в доме – тоже. Содержимое холодильника в том числе. Кто-то без спроса мог открыть его, достать и распить бутылочку-другую пивка, съесть кусочек чего-нибудь вкусненького. А кто-то и прилечь на коечку и отдохнуть. А что такого?

И вы тоже приходите и берите всё, что есть у нас. Главное, что они, как и мы, тогда были счастливы в своих странах. С большим сожалением уезжали мы из Танги в Дар-эс-Салам, так не хотелось расставаться с этим, ставшим необходимым, жизнерадостным племенем.

Да только зря горевали, и в Дар приехала большая медицинская компания теперь уже очень желанных кубинских коллег!

Только жизнь здесь была другая, да и кубинцы как будто немного другие. Более строгие, что ли, более серьёзные и менее шумные. Именно такой попался мне в качестве коллеги по работе с пациентами – доктор Леопольд Помбо. Главная больница страны в Даре была практической базой университета Мухимбили. Наши с мужем должности повысились на несколько уровней. Теперь в нашей советско-кубинской ассоциации было поменьше веселья, хотя и вполне достаточно, но много, очень много ответственной консультативной работы. Дома, да и в Танге мне приходилось всё делать своими руками – серьёзные манипуляции, ежедневные самостоятельные обходы… Здесь же больше «выступлений» у постели пациентов, конечно же, их обследование, но главное – рассуждения, аргументы, доказательства, которые требовали весьма глубоких знаний, в присутствии ординаторов, интернов и студентов. Выручал английский, за который я часто получала комплименты от коллег, спасибо Николасу. В библиотеке медицинского университета литература была только на английском, и полученную информацию переводить в голове не требовалось, тогда она спокойно и прочно укладывалась на свободные места в голове. Как оказалось, что этих свободных мест было предостаточно. О коллеге – докторе Помбо – скажу, что никогда прежде я не встречала практического врача с такими буквально энциклопедическими знаниями. В библиотеку мы ходили вместе с ним по средам, когда производилась генеральная уборка в нашей огромной, на 40 коек палате. Я набирала кучу книг по интересующим меня вопросам, а Леопольд – периодическую литературу. Он в совершенстве владел знаниями, которые приобретаются на ранних стадиях обучения в вузе, их он легко воспроизводил, вылавливая из своей безразмерной и сверхпрочной памяти. 

В моей же памяти сам доктор Помбо занял почётное и прочное место. Однажды, ответив на наше письмо из Томска, он заметил, что оно, по всей вероятности, ехало на Кубу на автобусе. Шутник!

А когда недавно я попыталась разыскать сведения о нём в интернете, то нашла совсем крошечную информацию, наверное, о Помбо-младшем, враче-дерматологе, процветающем в США.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Уганда. Война

Из истории страны

Президент Уганды в 1971–1979 годах, создатель одного из самых жестоких тоталитарных режимов в Африке, генерал, затем фельдмаршал угандийской армии Иди Амин захватил власть в стране путём военного переворота, свергнув своего некогда единомышленника Милтона Оботе.
Он был у власти восемь лет, превратив Уганду в страну мертвецов. А ведь с лёгкой руки Уинстона Черчилля Уганду называли не иначе, как «жемчужина Африки». Только это мы и знали об этой стране, пустившись в казавшееся увлекательным путешествие.

В октябре 1978 года Иди Амин развязал военные действия против соседней Танзании, которая, начав контрнаступление, вступила на территорию Уганды и положила конец кровавому режиму.

Между вернувшимися в Уганду оппозиционными группировками началась борьба за власть, вылившаяся в гражданскую войну 1981–1986 годов, известную как «война в кустах».

За гранью

Долго оттягивала время написания этой главы. Уж больно тяжко возвращаться памятью в те невероятные события, которые с нами произошли в мае 1982 года. Жадные до новых впечатлений и голодные в этом смысле, конечно, мечтали посмотреть хотя бы краешек земли, которую называют «жемчужиной Африки». Так хотелось познакомиться с богатейшей фауной Уганды, описанной в десятках книг, которые достались человечеству в наследство от знаменитых на весь мир путешественников.

Но всякие, даже микропутешествия за пределы столицы были категорически запрещены, ведь с каждым днём количество бессмысленных убийств оппозиционерами правящей партии увеличивалось. Не раз в посольстве перед очередным киносеансом объявляли, чтобы никуда без разрешения (разрешения-то ни за что не получить!) не ездили, поодиночке не ходили, а если вдруг машину остановят среди бела дня, то отдать всё, что требуют, молча и незамедлительно. Ну куда особенно нам было ходить и ездить – на рынок в дни получки, в посольство – в кино и на собрания, ну и, безусловно, на работу в госпиталь. Вот и все маршруты! Но однажды советник по экономическим вопросам пригласил нас с мужем и ещё одну московскую пару прокатиться в национальный парк, где в дикой природе обитают разнообразные обезьяны, ну и растительность, разумеется, обалденная!

Сказал, что сам посол разрешил съездить на пару часиков в первой половине дня. Ура! Сборы были недолги: бутерброды, фотоаппарат, ракетки и воланы для бадминтона. 

Едем, любуемся окружающей природой, и всё мне кажется похожим на наше родное придорожное пространство: домики почти такие же, огороды, а на них то и дело – согбенные людские фигурки с мотыгами. Другая только растительность, да почва красно-коричневая, глинистая. Так же стоят у дороги прилавочки с выставленными на них фруктами и овощами. Когда добрались до нужного места, то очутились в сказке, где-нибудь у бабы Яги или Кощея Бессмертного: густая зелень неведомых деревьев с лианами, переплетавшими, словно сетью, листья и стволы, высоченные молочаи, просто гиганты какие-то, свист и пение невидимых птах и – о радость! Они и вправду бегают тут свободно и даже нахально – обезьянки! Забираются на крышу автомобиля, подпускают к себе на расстояние вытянутой руки.

Наш запас бананов, прихваченный не случайно, стал катастрофически быстро истощаться, но сколько удовольствия мы получили, угощая диких жителей этой райской чащи! Удалось познакомиться и даже сфотографироваться с обезьянкой без одной ноги, скорее всего, жертвы безжалостной войны. Перекусили немного, попрыгали с ракетками, разморились, подремали под ласковыми лучами – не денёк, а праздник! На обратном пути повстречались с «Мерседесом» кубинских медиков, в котором каким-то образом уместились человек десять. Утомлённые путешествием и морем новых впечатлений, ехали молча. Очередной придорожный прилавочек с экзотическими фруктами привлёк внимание наших товарищей, сидящих сзади.

Притормозили. Мой муж тоже вышел размять ноги и пообщаться с гуляющими на свободе пёстрыми козами. Одновременно на противоположной стороне остановился неказистый, цвета хаки автомобиль. Оттуда буквально выпрыгнули вооружённые автоматами люди. Их лица были открыты, а на стволах алели завязанные узлом узкие тряпицы. И вот уже советник снимает с руки свои наверняка престижные часы, и меня, похоже, главарь с пистолетом в руке принуждает выйти из машины. Я снимаю и прячу на груди свои часики, думая, что без них будет сложно подсчитывать пациентам пульс и дыхание, выхожу. Поворачиваю голову и вижу, что все, включая мужа, стоят с поднятыми руками, и напротив каждого – автоматчик. Мой визави с револьвером орёт, исказив до невозможности и без того жуткое лицо, чтобы отдала часы, видимо, он их успел увидеть на моей руке, пришлось достать и с большим сожалением протянуть грабителю. В тот момент я как-то забыла, что надо все требования выполнять немедленно.

И вот тут-то наступил решающий, а быть может, решивший нашу судьбу момент: главарь прохрипел мне в лицо: «Are you British»? (Вы англичане?)

Ответила правду: «No». Другого вопроса не последовало. Бандиты, оставив нас в состоянии ступора, быстренько заскочили в автомобили – в свой, что ожидал на той стороне дороги, и в наш, то есть посольский белый «Мерседес».

Молниеносно взревев моторами, они умчались по направлению к столице.

Опустив затёкшие руки, мы замерли, всё произошедшее казалось страшным сном.

Но ведь живы! Местные жители, которых, откуда ни возьмись, оказалось немало, повскакали с земли, ведь во время нашего пленения лежали ничком в пыли, теперь жестами и стенаниями они выказывали своё сочувствие.

Самый растерянный и потерянный вид был у советника – он лишился государственного, очень дорогого представительского транспорта.

И опять, как в кино: в мареве над асфальтовой дорогой, раскачиваясь, как на волнах, появился и стал быстро приближаться автомобиль, который резко остановился перед нами. «Мерседес», только чёрный. За рулём сидел огромного роста, интересный внешне африканец. Оказалось, что он из охраны президента Оботе. Жестом пригласил нас в машину. Теперь рядом с водителем сидели мы с мужем. Советник буквально потребовал от нашего спасителя – теперь только так я могу его называть – преследовать похитителей. Хозяин машины открыл свой кейс, и уже в который раз, как в боевике: в нём лежали деньги и оружие. Я стала умолять нашего начальника, чтобы он перестал требовать догнать бандитов, ведь у них автоматы, а мы с мужем сидим почти грудью к стеклу, и будем расстреляны без труда, но босс был непреклонен. К нашему действительно счастью, догнать преступников не удалось, наверняка они свернули на одну из многочисленных боковых ответвлений главной дороги.

Теперь уж мы точно живы! В городе, в полицейском участке доложив о случившемся, и всё ещё потрясённые происшествием, поехали с нашим спасителем в гостиницу «Империал». Он, оказывается, жил в том же отеле, и всех нас в лицо знал, а вот мы его – нет. В своём номере мы долго молчали, упав на кровать, я всё перебирала в памяти только недавно пережитые невероятно страшные события. Вспоминала, как стояла под дулом оружия с красной тряпочкой на стволе, дикие глаза главаря, его вопрос и свой ответ…

Говорят, что перед смертью перед человеком проходит вся его жизнь.

А я тогда думала, не сводя глаз с безразличного и неумолимого глазка пистолета: «Скорее бы выстрелил, очень уж страшно ждать». И ещё: «Я больше никогда не увижу моих детей, и они больше никогда меня не увидят».

Потом был специальный экстренный сбор всех советских граждан, находящихся в Кампале. Долго посольские вспоминали о «героическом» поведении врачей, когда в ситуации смертельной опасности мы прятали часы (муж незаметно опустил свои в карман): «Наши-то, небось бы, в штаны наложили, а эти ещё сопротивляться вздумали!».

Так вот закончилась эта история.

А что же наш спаситель? Мы так никогда и не узнали его имени, но, встречаясь в гостинице, теперь раскланивались от всей души.

Спустя год, уже дома, получили письмо от коллеги, в котором он сообщил, что однажды этого президентского охранника остановила группа вооружённых людей из оппозиции, они выволокли этого здоровенного симпатичного детину из машины и расстреляли.

Царствие ему небесное.