Небо моей жизни

Небо моей жизни

(Перевод с немецкого Вячеслава Куприянова)

* * *

 

Вечер всё тяжелей.

Люди, как дети-сироты,

не понимают, кто ты,

и ты не знаешь людей.

Словно они на чужбине,

и вслушиваются ныне

в каждый шорох в саду

и ждут в тревожном бреду

у времени на краю:

как чьи-то незримые руки

сольют в певучие звуки

тихую жизнь свою.

 

 

* * *

 

И к тем словам, простым и неказистым,

моя любовь без края и конца.

Пусть день мой будет на лице их чистом,

и мой восторг наполнит их сердца.

 

Их суть, что скрыта от глухого света,

вдруг станет явью, стыд преодолев,

когда после молчального обета

они войдут, волнуясь, в мой напев.

 

 

* * *

 

Мне никто, сироте,

не доверял преданий,

манящих детей к мечте,

хранящих их в жизни ранней.

 

Откуда это во мне?

Кто податель отваги

ведать и древние саги

и слово к морской волне?

 

 

* * *

 

Ты – утро, ты развеянная тьма

над населённой вечностью долиной,

под сводом ночи возглас петушиный,

роса, туман, разносчица с корзиной,

чужой прохожий, мать и смерть сама.

 

Ты сам в себе изменчивая стать,

ты сквозь себя текущая судьба,

тебя минует ложь и похвальба,

как дикий лес, тебя не описать.

 

Я в каждом слове отклик твой ловлю,

но смысл последний от меня сокрыт.

Ты каждому иной являешь вид:

земле – корабль, и гавань – кораблю.

 

 

* * *

 

Ты всюду здесь и переполнен всеми

вещами, для которых я, как брат;

в ничтожно малом зреешь ты, как семя,

в великом ты величием богат.

 

Вот таинство неизмеримой мощи,

её запас во всём распределён:

ветвится корень, не теснятся рощи,

и веет Воскресением из крон.

 

 

* * *

 

Последний дом в деревне одинок,

как будто он последний в мире дом.

 

Дорога в ночь ушла, и даже днём

вернуть назад её никто не смог.

 

Деревня – это только переход

меж двух миров, там время не течёт,

и многие пытаются уйти.

 

И потому скитается народ

или безвестно гибнет на пути.

 

 

* * *

 

Своею смертью пусть любой умрёт

на склоне жизни, что была полна

любви и страсти, смысла и невзгод.

 

Мы только оболочка, мы листва,

и смерть внутри любого существа,

как плод всего, чем плоть увлечена.

 

Так, девушкам не дорог их уют,

они растут, как дерево, мечтая,

и мальчик хочет мужем стать, и тут

его спасает женщина святая,

в которой страхи детские умрут.

Всё видимое не имеет края,

безмерен бег утраченных минут –

и каждый, созидая, воздвигая,

вокруг того плода струясь и тая,

вливает свет в таинственный сосуд.

Им всё тепло дыхания вместимо,

сердец и мозга тлеющие сны.

Лишь ангелов, как птиц, проносит мимо,

для них плоды любые зелены.

 

 

Из «Книги образов»

 

 

POUNT DU CARROUSEL

 

Седой слепец, как будто вросший в мост,

как вечный страж неведомой отчизны,

он – мера похвалы и укоризны

и твёрдый центр круговорота звёзд,

погонщик времени и поводырь планет,

а всё вокруг — блужданье, блеск и бред.

 

Он здесь как справедливость возведён,

у мрачного истока всех распутий,

как переход от вечной смуты к сути —

в подспудный ад поверхностных племён.

 

 

СТРАХ

 

В лесу безлистом кружит птичий крик,

такой бессмысленный в лесу безлистом.

Он здесь навис, округлый птичий крик,

покинув миг, в который он возник,

и вот, как небо, он в лесу безлистом.

И этим криком всё поглощено:

округа в нём лежит в оцепененье,

и от испуга ветер без движенья,

минута, что вперёд идти должна,

поражена, как будто вдруг узнала,

что там, за криком, гибели начало, –

и нет нам избавленья.

 

 

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

 

Господь, всё благо лета на весах,

пора: ветрами насели долины

и тень продли на солнечных часах.

 

Вдохни в плоды последний аромат,

позволь немного теплых промедлений,

добавь ещё до зрелости осенней

последний сок в тяжёлый виноград.

 

Бездомный дом уже не заведёт.

И кто ни с кем не подружился с лета,

слать будет долго письма без ответа,

и по листве разрозненной пойдёт

один, под облаками без просвета.

 

 

БЛАГОВЕЩЕНИЕ, СЛОВА АНГЕЛА

 

Мы все от Господа отдалены,

а ты ещё дальше нас.

Но как блаженно озарены

руки твои в твой час,

в них расцветает ясность твоя,

и чудо – твои черты.

Я – это день, роса – это я,

но дерево – это ты.

 

Прости, я сбился, был путь далёк,

и я позабыл ту весть,

которую я в назначенный срок

призван тебе принесть.

Я должен сказать небывалое,

блуждал я средь пустоты,

видишь – благое начало я,

но дерево – это ты.

 

Летел я долго мглой мировой,

ни для кого незрим,

теперь этот маленький дом твой

тесен крылам моим.

Но здесь для тебя лишь тень я,

так взоры твои чисты,

и я – в листве дуновение,

но дерево – это ты.

 

Из ангелов каждый так боязлив,

быть первым никто не привык,

и не был ещё никогда призыв

смутен так и велик.

Скоро свершиться тому суждено,

к чему ты в мечтах идёшь.

Радуйся, Дево, в тебе зерно,

ты готова, ты ждёшь,

ты – это врата, и раскрыться им,

и я эту весть несу.

Слух твой сладок словам моим,

теперь, как эхо, неповторим

мой голос в твоём лесу.

 

Я верю, в тебе претворение в плоть

тысяча первой мечты.

Взглядом меня ослеплял Господь,

но дерево – это ты.

 

 

ЧИТАТЕЛЬ

 

Читал я очень долго. За окном

дождь прошумел, я и не знал о нём.

Мне в трудной книге каждая строка

была близка.

 

Слова то озарялись, словно лица,

то снова меркли, мысли затая,

а время шло, отстав от бытия,

и вдруг застыло: вспыхнула страница,

и вместо слов, в которых жил и я,

горит закат… и в каждом слоге длится.

Ещё я в книге весь, но порвались

за строчкой строчка, катятся слова

куда хотят, казалось мне сперва –

что сад заполонила синева,

казалось, что ещё вернётся ввысь

большое солнце, что зашло едва…

Но это ночь. И лето. И простор.

Спешат так поздно люди от порога,

их сводит вместе дальняя дорога,

и веско так, как будто значит много,

звучит вдали их праздный разговор.

И если я сейчас взгляну в окно,

мой взор не встретит ничего чужого:

округу всю в себе вмещало слово,

всё здесь и там предела лишено.

Но вникну в ночь, и прояснится снова

величие вещей после захода

и вдумчивая простота народа, –

земля себя перерастёт тогда.

И встанут в ряд над кромкой небосвода

последний дом и первая звезда.

 

 

НА КРАЮ НОЧИ

 

Тихий свет моего окна

и даль, что течёт во тьму –

одно и то же. И я струна,

которая звонко напряжена

в резонанс ко всему.

 

Вещи, словно виолончели,

заполнены звучной тьмой;

там женщина плачет у колыбели,

скрежещет зубами гнев немой

всех поколений…

И мой

долг звенеть серебристо: тогда

вещи с миром в ладу,

все, кого постигла беда,

отыщут свою звезду,

рождённую танцем моей струны,

свет оживит сердца

и снова в небесные тесные щели

прольётся без цели

в моря тишины

без конца…

 

 

Из поздних стихотворений

 

 

НОЧНОЕ НЕБО И ЗВЕЗДОПАД

 

В покое мир в свободном протяженье,

запасы света в дальних закромах.

Как странно нам любое завершенье,

и как близки отчаянье и страх!

 

Звезда упала. На устах у всех

случайное желанье прозвучало.

Но что ушло? И что нашло начало?

Кто провинился? Чей искуплен грех?

 

 

* * *

 

Пред небом моей жизни в изумленье

стою, внимая. О большие звёзды!

Восход и нисхожденье. Тишина.

Меня как нет. Я соучастник? Или

я лишний здесь? В крови прилив, отлив

подчинены ли высшему порядку? Или

мне надо сердца рвение отринуть

к тому, чтобы сродниться с этим дальним?

И пусть оно своих страшится звёзд, как будто

лишь близкое обманет, но утешит.

 

Париж, весна 1913

 

 

* * *

 

Расточаются звёзды переполненным небом

над печалью твоей. Но не в подушку,

в небо заплачь. Здесь, уже у слезы,

на самом исходе лица,

здесь, во всё проникая, берёт

начало вселенная, вос –

хитительная. Кто же сможет пресечь,

если к ней тебя тянет,

это стремленье? Никто. Разве ты сам

вдруг посмеешь сразиться с наплывом

грозных светил на тебя. Дыши.

Дыши темнотою земли и снова

всмотрись! Снова. Легко и безлико

бездна свыше к тебе припадает. Бесплотное,

полное ночи лицо уступает простор твоему.

 

Париж, апрель 1913

 

 

* * *

 

О, до любви

потерянная любимая, не пришедшая,

я не знаю, какие напевы тебя пленили,

и уже не пытаюсь в наплыве грядущего

тебя провидеть. Все оживающие

во мне картины, надвигающиеся пейзажи,

башни, мосты, города и

внезапные сгибы пути

и величие тех, богами

взлелеянных стран, – всё

обликом брезжит во мне

твоим, отходящая в даль.

 

Ах, сады – это ты,

и смотрел я на них

с такою надеждой. Окно

распахнулось, и словно ты

там стоишь, думая обо мне. Переулком

я иду и ещё шаги твои слышу,

и витрины ещё смущены

свежим твоим отраженьем, встречая в испуге

мой нечаянный лик. И кто знает,

не одна ли и та же одинокая птица

в нас вчера возвещала вечер?

 

1913–1914

 

 

* * *

 

Мы только голос. Кем воспета даль,

где сердца всех вещей единый звон?

Его удар внутри нас разделён

на ровный пульс. Великая печаль

и радость сердца велики для нас,

и мы от них бежим, и каждый час

мы – только голос.

Лишь внезапный миг –

в нас сердца звон негаданно возник,

и мы – весь крик.

И лишь тогда мы – суть, судьба и лик.

 

Сентябрь, 1923

 

 

* * *

 

Спящие, духи, светила

связаны не до конца;

только ночь их сплотила

умной волей творца.

 

Словно одной перспективой

всех увлекают сны.

Днём под крышей пугливой

мы никому не нужны.

 

Ночью только влюблённым

знаки Творец подаёт.

В них, как в пруду бездонном,

зыблется небосвод.

 

Выпущенная, как птица,

тайна, зревшая в нём,

явственно отразится

в их виденье ночном.

 

Август, 1924

 

 

* * *

 

Луг обернулся к свету и теплу,

пора настала бодрому настрою,

и лето юность чувствует корою

и гонит вверх по ветхому стволу.

 

Взгляд не проходит дерево насквозь,

листва кроит пространство по-иному,

и небеса всё больше по объёму, –

а сколько ждать нам этого пришлось…

 

 

ПОСВЯЩЕНИЕ ФРОЙЛЯЙН ХЕДВИГ ЦАПФ

 

Нас непременно чуждое влечёт:

деревья, все во власти вырастанья,

забвенья чьи-то, не-про-нас-молчанья –

но только так замкнётся оборот,

 

который нас к себе же возвратит,

в своё святое от всего чужого.

О вещи, в звёздах ищущие крова!

Вас краткость жизни нашей не стеснит…

 

 

* * *

 

Потоки слёз во сне. Долины сна.

Действительность, что в сердце сведена.

Точенье жемчуга, как будто под стеклом

увеличительным. А где всё это днём?

 

Уже не я, омыт слезами, свеж,

ясней кому-то виден, чем допреж,

а сам от блеска слёз моих незряч.

И мой ли этот очевидный плач?

 

При чём здесь я? И тот другой? При чём

здесь ангел, нас ведущий наяву?..

И утро, как гербарий: – вижу в нём

для снов моих соцветья и листву.

 

 

ГОСТЬ

 

Что значит гость? Я гостем был у Вас.

А каждый гость по древнему укладу,

не ведая о том, взывает к ладу

и сам к себе добрее в этот час.

 

Пришёл, ушёл. Да, гость неудержим,

но, чувствуя, что близок он кому-то,

он держит равновесие уюта,

как связь между знакомым и чужим.