Нетолерашен

Нетолерашен

Иван Петрович оказался на южном побережье Франции, в Ницце, на вторые сутки после происшедшего здесь теракта, когда обезумевший трансвестит из северной Африки вечером передавил грузовиком на Английской набережной кучу отдыхавших европейцев, не пощадив ни детей, ни женщин, ни стариков…

Небольшая группа туристов, в состав которой входил и год тому назад ставший пенсионером, но продолжающий работать, профессор медицины Иван Петрович Семенов, разместилась на несколько дней в уютном отеле на второй линии — улице, которая проходила параллельно первой линии — Английской набережной, метрах в пятистах от нее и собственно усеянного крупной галькой морского пляжа.

После устройства в гостинице Иван Петрович решил прогуляться по городу, где-то поужинать.

Уже начало темнеть, когда он медленным шагом спускался вниз по направлению к набережной. Многоэтажные каменные дома с мрачно плотно закрытыми металлическими решетками неприветливыми подъездами густо нависали над неширокой улицей.

По пути встречались одинокие прохожие — в основном, молодые, неопрятного вида, громко, не по-европейски галдящие выходцы из Северной Африки. Среди прохожих попадались изредка и имеющие перепуганный, неуверенный в себе вид французы и француженки — скромно, неброско, но опрятно одетые, почему-то все с безрадостными, кислыми лицами.

Семенов решил зайти в ближайшее кафе поужинать, попал через приоткрытую дверь в тесное помещение, плотно заставленное столами и стульями.

В плохо освещенном заведении затхло воняло кислой гнилью, смрадом. Немногочисленные посетители вяло жевали подгорелые куски тошнотворно выглядевшей пищи.

Подбежал нагло улыбающийся, отвязный официант арабской внешности, что-то пролапотал по-французски. Иван Петрович не знал французского, ответил по-не­мец­ки. Официант сразу все понял, закивал барашисто кучерявой, масляно блестевшей, видно, давно не мытой шевелюрой:

— О, рашен, рашен! Что будет ест?!

Ивана Петровича чуть не стошнило от вопиющей антисанитарии в заведении. Он отмахнулся от официанта, и поспешил к выходу — в такой клоаке он никогда не питался и есть не станет.

Последующие заведения, густо занимавшие первые этажи зданий, куда он заглядывал,— оказались такими же грязными африканскими забегаловками. Семенов понял, что остается только один выход — купить что-нибудь в ближайшем супермаркете — и потом перекусить у себя в номере в отеле.

И как раз он увидел продовольственный супермаркет на своем пути, на первом этаже ближайшего здания.

В плохо освещенном помещении супермаркета было достаточно многолюдно. Среди полок, заставленных упаковками сыров, молочных, мясных продуктов, банками с консервами, в углу находился хлебный отдел.

Работник супермаркета из задней двери вынес большую корзину, заполненную свежеиспеченным хлебом.

Посетители тут же аккуратно выстроились друг за другом в очередь за батонами, багетами. Дурманящий, ароматный запах горячего хлеба приятно защекотал ноздри и Ивана Петровича. Он тоже встал в очередь за пожилой, с крашенными в рыжий цвет волосами на голове, со вкусом одетой француженкой. Люди из очереди впереди него выбирали по одному багету, и очередь начала двигаться вперед.

Вдруг в торговый зал шумно вошли, почти вбежали два араба средних лет, с лицами, заросшими на кадыке и щеках торчащими в разные стороны, нечесаными бородами, что-то проорали друг другу по-арабски, бесцеремонно в начале очереди оттеснили, оттолкнув передних посетителей — французов в сторону от корзины с хлебом.

Подхватили всю корзину, нагло улыбаясь и переговариваясь друг с другом, потащили ее к выходу. Никто из стоящих в очереди французов не возразил, толерантно утершись случившимся.

Семенов, не привыкший к такому беспределу, не выдержал. Он решительно схватил одной рукой за край корзины с хлебом, потянув ее назад, а другой остановил за плечо наглого араба.

 Стоп, вы здесь не одни! Осади-ка, приятель! — по-русски сказал Иван Петрович.

Второй араб от неожиданности не удержал корзину, она по инерции подалась назад и оказалась в руках Семенова.

Иван Петрович двумя руками тут же возвратил ее на то место, откуда она была похищена.

— Прошу, разбирайте хлеб! — предложил он растерянно и безучастно за всей этой сценой наблюдавшим французам.

В этот момент чья-то рука впилась в его плечо справа. Семенов обернулся — старший из арабов зло вцепился в его одежду, что-то кричал визгливо на непонятном наречии, брызгая слюной, бешено вращая своими темно-карими глазами.

Иван Петрович вспомнил прием, с помощью которого можно было освободить плечо и повергнуть соперника на землю болевым захватом, чему его хорошо обучал тренер по рукопашному бою во время прохождения срочной службы в морской пехоте на Балтфлоте в юности, в советские времена.

Спустя мгновение распростертый, придавленный жестко коленом нападавший по-арабски, видимо, молил отпустить заломленную руку, лежа лицом вниз на полу.

Второй наглец замахнулся сзади, пытаясь ударить кулаком в голову Семенова. Но боковым зрением Иван Петрович заметил это движение, вовремя наклонившись, увернулся от удара, одновременно сам нанес встречный с правой, попав точно в переносицу противнику.

Тот с окровавленным лицом, свихнувшейся набок переносицей рухнул рядом со своим стонущим от боли напарником.

После этого Семенов захватил обоих стонущих арабов за руки, по полу выволок к выходу из супермаркета, и, дав по очереди пинок под зад, вышвырнул их на улицу. Автоматические двери входа в супермаркет мягко, толерантно захлопнулись.

Семенов отряхнул ладони, вернулся к корзине со свежим хлебом. Крашенная в рыжий цвет француженка, которая стояла в очереди перед ним, в знак солидарности подняла вверх большой палец руки, что-то восторженно проговорила на родном языке, из чего русский понял только одно — что-то типа «рашен, рашен, мерси…».

— Да, рашен,— с усмешкой, не владеющий французским, кивнул Иван Петрович.— Рашен, но не толерашен! Что-то здесь у вас эти хлопцы совсем обнаглели!

Выбрав батон с хрустящей корочкой, захватив колбасную нарезку, упаковку сыра, бутылку вина, расплатившись за все это на кассе, Семенов вышел из супермаркета.

На улице, засыпанной то там, то здесь неубранным мусором, валяющимися окурками, было пустынно. Размышляя о последствиях беспредельной толерантности коренных жителей Франции, Иван Петрович устало побрел к себе в отель по мрачным улицам, казалось, вымирающей Ниццы.