Журнальный мир

Даниилу Долинскому и Виктору Стрелкову принадлежит перевод одного из лучших стихотворений Давида Кугультинова «Зерно»:

Когда сравнишь ты с золотом зерно,

Смотри, чтоб не обиделось оно!

А что такое золото?

Металл.

Зато зерно – начало всех начал.

«Давно ли то было, – вспоминал Кугультинов, – когда в Союз писателей Калмыкии пришли два молодых ростовских поэта, Даниил Долинский и Виктор Стрелков, и выразили желание переводить на русский язык произведения калмыцких поэтов. Разумеется, их желание было воспринято положительно. Но между нами и ростовскими поэтами повис невысказанный вопрос: «А сумеете ли?» Вопрос отнюдь не праздный…»

Дороги несколько раз сводили меня с Долинским. Даниил Маркович был изумительным собеседником. У него рано не стало матери. Подростком устроился рабочим сцены Днепродзержинского театра русской драмы. Началась война. При эвакуации попал в Кзыл-Орду. Голодал. Его взяли в местный театр. В 1943 году призвали на фронт. Окончил Серпуховское военное авиатехническое училище. Воевал авиамехаником, затем воздушным стрелком на ИЛ-2.

…Повинуясь приказу,

ИЛов звено в небо ушло…

Один не вернулся на базу.

Один – это я. На ничейной полоске

земли – лежу с пистолетом в руке.

То я в сознанье. То в забытьи.

Голая полоса.

Справа – чужие. Слева – свои.

Ветер несёт голоса, –

писал он в одном из стихотворений. Спасли его наши бойцы.

На мой вопрос, как возникли его связи с Калмыкией, он рассказал историю, которую приведу полностью:

«По-моему, всё-таки правы те, которые утверждают, что нами правит случай. В 1963 году мне из Элисты позвонил Владимир Пальчиков, сотрудник Калмыцкого издательства. Он до этого окончил Ростовский университет и входил в руководимое мною литературное объединение «Дон». В свое время по моему совету уехал на работу в Элисту.

Пальчиков сообщил, что в издательстве срывается выпуск книги стихов на русском языке покойного поэта Церена Леджинова. Был заключен договор с Константином Алтайским, который перевод так и не сделал. До сдачи книги оставалось несколько месяцев. Пальчиков, редактор будущей книги, просил: выручайте!

Вскоре он с проектом договора приехал в Ростов. Я сказал, что могу попробовать (у меня имелся небольшой опыт переводчика), но, боюсь, что в срок не уложусь. И я пригласил поработать вместе Виктора Стрелкова, поэта, пережившего сталинские репрессии. Он был реабилитирован, но ему всё не удавалось устроить свой быт. Жил в цокольном этаже, по сути, в подвале. Виктор посмотрел подстрочники и согласился.

Работать он приходил ко мне (я жил в однокомнатной квартире). Принимал душ, завтракал. И мы садились работать. Ежедневно делали строк по пятьдесят. Порой спорили до хрипоты. Доходило до срывов. Однажды Виктор чуть не запустил в меня пишущей машинкой, а я в него – приёмником.

Была одна трудность. У Леджинова имелась поэма «Шелудивый мальчик», в сущности, глава из «Джангара». Мы, не зная эпоса, почувствовали обаяние вещи и перевели её интуитивно. Санджи Каляев спрашивал у меня, как вам удалось, я отвечал: догадались».

Не вдаваясь в анализ поэмы, представлявшей собой свод нескольких сюжетов из эпоса «Джангар», приведу отрывок в переводе Долинского и Стрелкова:

Люди в прославленной Бумбе-стране

Счастливы с ханом своим наравне.

Нет там понятий – «твоё» и «моё»,

Радостно там и привольно житьё.

Тем, кто достиг двадцати пяти лет,

Больше в годах прибавления нет.

В Бумбе неведомо слово «страдать».

Нет там морозов, чтоб холодать,

Летнего зноя, чтоб увядать,

Мора и засухи, чтоб голодать.

Ветры там ласково травы колышут,

Дождь и роса ароматами дышут,

Осень там сразу сменяет весна…

Славного Джангра эта страна!

Вернёмся к рассказу Долинского: «В это время в Элисте вышла книга Аксена Сусеева в переводе В. Гнеушева. Халтура неимоверная. Мы смеялись над этой книгой так: Виктор, открой такую-то страницу, строка такая-то, и мы закатывались в смехе. Кугультинов послал эту книгу в «Крокодил». Там был такой сотрудник, критик Ян Полищук. Он написал статью на целую полосу «Чую я направленье умело» – есть такая строчка в книге.

В тот день, когда мы с переводами Леджинова приехали в Элисту, в обкоме КПСС в связи со статьёй в «Крокодиле» обсуждали работу книжного издательства. Сари Джубляевич Алексеев, директор издательства, не показал вида, что у него неприятности на работе. Он что-то спросил у Пальчикова и дал добро. И тут я струхнул. Кугультинов – человек серьезный и очень въедливый, я опасался, как бы нас не постигла участь Гнеушева, и предложил заключить договор, если нашу работу одобрит правление Союза писателей Калмыкии. Алексеев не возражал, он тут же созвонился с Кугультиновым и договорился о нашей встрече.

Мы с Виктором в сопровождении Пальчикова отправились в Союз писателей. Кугультинов в кабинете сидел один. Было зябко. Он стал смотреть переводы и говорит: «Да у вас и рифма есть». Мы улыбнулись. Бросив взгляд на нас, он пошутил: «Бывало, что в ростовские степи забегали калмыцкие сайгаки, но чтоб из Ростова в Калмыкию заезжали переводчики – редкость».

После обеда он зашёл к нам в гостиницу: «Есть отдельные замечания. Если до завтра исправите, соберу правление».

Мы сидели всю ночь и всё сделали. Было 53 замечания.

Утром Давид зашел к нам:

– Вы уже позавтракали?

– Да, чай попили.

– Ну, хорошо, после правления пообедаем.

Он представил нас членам правления. Обсуждение было положительным. Санджи Каляев называл стихотворение, а мы читали перевод. Нашу работу решили рекомендовать к изданию, а нас привлечь к переводам калмыцких авторов.

Кугультинов позвонил Алексееву, передал решение правления и спросил насчет оплаты. Директор ответил, что денег в наличии нет. Давид позвонил министру финансов, который разрешил ситуацию.

Мы пошли к Давиду домой. Нас встретила его мама. Красивая такая калмычка. Пожилая. На столе стояла баранина и всё такое.

Кугультинов предложил нам несколько своих подстрочников, перевод которых мы на завтра закончили. Самое лучшее – «Зерно», «Спой, Валя».

Хасыр Сян-Белгин принёс большую рукопись о Мазан-батыре. Стали обращаться и другие авторы, и завязалась работа на многие года».

Переводы Долинского и Стрелкова получили признание. Их работы нередко публиковались на страницах Всесоюзной печати. Успех ростовских поэтов Кугультинов объяснял литературным даром этих авторов: «Чтобы быть хорошим переводчиком, прежде всего нужно быть хорошим поэтом. Это истина, подтверждённая опытом литератур всех народов».

«Совместная работа над переводами требовала много усилий, – признавался Долинский. – Стрелков, например, предлагал строку: «Луна скатилась под откос». У меня – свой вариант. Останавливались на третьем: «Луна скатилась каплей рос».

Очень многое зависело от качества подстрочника. Кугультинов сам готовил подстрочники своих стихов. Они у него многослойные, очень длинные периоды – тот, который, потому что и т. п. Это сложно передать на русском языке, чтобы зазвучало.

Много сил отняла у нас поэма Кугультинова «Директор». Очень трудная вещь. Стрелков переводил первую часть, я – вторую. Как раз мы с ним тогда поругались».

Помирил их Кугультинов, которого с ними связывала фронтовая юность, со Стрелковым же – ещё и годы заключения. Даниил Маркович говорил, что с Кугультиновым он был на «вы», а Стрелков – на «ты».

Виктор Александрович Стрелков (1925–1996) в 17 лет ушёл на фронт. Много лет провёл на Колыме. Позже работал проходчиком на шахтах Воркуты. С 1957 года жил в Ростове-на-Дону. Автор нескольких поэтических сборников. «Я знаю, что значит палатка // в полярную ночь и пургу», – писал он в стихотворении, посвящённом Давиду Кугультинову.

Вскоре Долинский и Стрелков решили работать в отдельности. «Мы пришли к выводу, что у каждого из нас есть свои особенности, – рассказывал Долинский. – Свой язык. Ракурс. У Хасыра Сян-Белгина есть такое стихотворение «Трава-младенец». Зима. Снег. Стоят коровы. И задумчиво жуют. Я долго думал, ну что – жуют, жуют! Есть выражение «трава забвения». Я написал: «жуют траву воспоминаний». Стрелков был против таких вещей. Он был виртуозный мастер, но не давал себе задачу подпрыгнуть.

Семь раз я переводил стихи о калмыцком чае. Как-то заехал на чабанскую точку, и я стал что-то понимать в калмыцком чае. У меня каждое такое постижение было как открытие. Я так постигал суть народа. Переводчик, считаю, должен переводить поэта более талантливого, чем он сам. Переводчик прозы – раб, поэзии – соперник».

У Долинского, как в работе любого переводчика, можно найти различные отклонения от оригинала. Но суть не в этом, важно то, что ему удавалось передать мысли и чувства другого автора и создать нужное настроение. Как это случилось, например, со стихами Веры Шуграевой:

Светлей становится вокруг,

Когда выходит мама в круг

И начинает танец!

Маме, между прочим, много лет, но на щеках горит румянец, алый шёлковый бешмет кружится словно вьюга.

Долинский поддерживал добрые отношения со многими калмыцкими поэтами. Выделял Санджи Каляева, знатока народной жизни:

Понимаешь, – говорит он, –

Наклоняешься к земле,

Поднимаешь, – говорит он, –

Сто тюльпанов, сто легенд.

Санджи Каляев, отмечая, как тщательно Долинский вникал в подстрочники его поэмы «Когда есть любовь», писал, что удача переводчика кроется в «его желании донести до русского читателя не только текст, но и подтекст, и любую интонацию оригинала». Он называл Долинского одним из страстных пропагандистов калмыцкой поэзии.

Даниил Маркович с нежностью относился к Константину Эрендженову, великолепному рассказчику, мастеру на все руки, десять лет жизни отдавшего Колыме:

Константин Эрендженов,

как некий маг,

взмахивает рукавом

и уже – восставший гудит аймак,

будто весенний гром.

Константин Эрендженов –

мастер петь

песни далёких дней.

Но как он красиво сплетает плеть

из сыромятных ремней!

«Возьмите, например, Хасыра, – говорил Долинский. – Он словно вырос на горбе верблюда. Каляев более рационален. Таких красок, как у Хасыра, уже не найдёшь. Из молодых только Санжара Байдыев был такой яркий».

Долинский много рассказывал о Кайсыне Кулиеве, которого ему также довелось переводить. Однажды они вместе отдыхали в пансионате Дубулты. Стоял жаркий день. Кулиев снял пиджак и перекинул через руку. В номере выяснилось, что у него выпал бумажник с деньгами. У Долинского с собой лишних денег не было, а занимать у кого-либо Кулиев не хотел. Долинский дал телеграмму Алексею Бадмаеву, директору Калмыцкого издательства, и в счёт будущих переводов попросил выслать ему пятьсот рублей. Заключил пари, что деньги будут. На другой день он получил нужную сумму и передал Кулиеву.

Долинский трепетно относился к своим калмыцким друзьям. Он полюбил историю народа и наши степи, где травы, по его словам, отдают волшебным, изумрудным светом. «О, Калмыкия, ты мне – как лирический стих!» – восклицал он.

В последний раз я увиделся с ним с в 1997 году на праздновании 75-летия Давида Кугультинова. Он попросил провезти его по городу, ему важно было увидеть пушкинский скверик и бронзового всадника, вскинувшего руку в приветственном взмахе.

г. Элиста