Облако дождя

Облако дождя

Почтальон

На мареве лета любимой следы легки
но уходят они как ни странно в ту глубину времён
где два века уже на дне золотистой реки
улыбается как стрелки часов почтальон
сквозь улыбку его рыбы плывут и гроз
дрожа проходит очередной зигзаг
письмо моё заглотил сом а его поймал водовоз
глухонемой дубина но заядлый рыбак
и ты не узнала как затонул корабль и кто его погубил
и сам погиб не попав в твой золотистый след
говорили он тайно в мою каюту входил
и подолгу смотрел с немым вопросом на твой портрет
море шумело и чайки взлетали ввысь
но ему не открылась тайна твоя в ответ
что за тобой ступая точно след в след
можно из смерти вернуться обратно в жизнь
стрелки сомкнулись и замкнулись уста
запеченный в сметане сом пеной застывших гроз
почтальон не проснется набив утробу заснёт водовоз
а жена водовоза груба и как парусина проста
и вся её жизнь как этот обглоданный сом
зачем мы с тобой зашли в этот ужасный дом
стоящий у той далёкой уже реки
где вспыхивают и тают золотистые мотыльки

 

Я шла домой

В песках любви бредет усталый путник,
так я подумала и улыбнулась.
Сентябрь свернулся на суставах улиц
в колечки дыма, и опавший улей
листвы замолк. С земли засохший прутик
я подняла и мысленно сказала:
ты – высохшая ниточка, которой
идёт усталый путник, ты – опора
его в пути, но ты порвёшься скоро.
И посмотрела в сторону вокзала:
там, на часах, сырой туман клубился,
и потому я цифр не различила.
Вот так и путник не найдёт причину
своей печальной участи, учила
его напрасно жизнь, не научился
он главному…
Вдруг от часов вокзальных
тумана тень седая отделилась,
но цифра ни одна не проявилась,
и я решила, может быть, мне снилось,
что ограничен миг?
…и сто случайных
страниц прочтя, он пропустил те строки,
где говорилось – не ищи опоры
в других…
Чертила на земле узоры
своей судьбы я прутиком, который
у путника из рук исчезнет скоро…
И говорилось – нет конца дороге.
Но вовремя его в траву отбросив,
я мысленно продолжила узоры,
они ложились, явственно для взора,
на лица, на афиши, разговоры,
на улицы, на воздух и на осень,
на все сердца, которые встречала,
на судьбы все, с которыми столкнулась.
Я шла домой по улице устало –
так я подумала. И улыбнулась.

 

Чёрный плащ

Когда спускается мрак
по канату луча
в чёрном трико и чёрном плаще,
звонит телефон, но в трубке
помехи, как мыши, пищат.
и чьё-то молчанье дышит в моей руке.
Когда я кладу трубку,
над пропастью немоты
как будто плач раздаётся, как будто плач.
Гимнаст спускается ниже,
уже покрывает мосты,
где бродят те, кто молчали,
чёрный плащ.

 

Другу
(экспромт)

Последний дождь осенний прошумел
последний лист осенний под ногами
на даче снова вещи вверх ногами
пора нам ехать и в московском гаме
крошить себя безжалостно как мел

что нарисуешь на слепой доске
когда в судьбе не можешь разобраться
когда в себе не можешь разобраться
пора нам ехать начало смеркаться
садись со мною друг рука к руке

а где же Фирс наш старый милый кот
конечно же он едет с нами тоже
листком последним мы роман заложим
и я в июне прочитаю то же,
что и сейчас не позабыв за год

тропинку сада на террасе свет
колышущийся в такт с вечерним эхом
пугливый ветер пойманный со смехом
детьми соседа и по кромке меха
далекой рощи искрами рассвет

Когда за гОд весь раскрошИтся мел
когда прозреет и доска слепая
оконцев старых перистая стая
вернётся к нам я это точно знаю
как то что снег как мел сегодня бел

 

Сон про сад

И сада нет, а есть воспоминанье,
о саде, впрочем, сад который год
не здесь, в душе, и сонное молчанье
листвы, и сумрак, и беседки грот,
и по тропинке, лопухов касаясь,
и от крапивы едкой отбиваясь.
и оттого уже в мурашках весь,
идёшь-бредёшь, придумывать стараясь,
что сад в душе, и нам не страшно здесь,
ведь сад в душе, и свет, и колыханье,
и яблонь старых черные стволы,
и странное в кустах шуршит из мглы,
и холодит… Но лишь воспоминание –
его стряхнули ветви, и полет
дрожащей капли просверкал, и грот
взлетев, с недолгой радугою слился,
а по реке уже туман плывёт,
как сон про сад, про сад который год,
как сон про сад,
который возвратился…

 

Когда летает снег

Когда летает снег скользя на лыжах снов
по кромке бытия ты вспоминаешь лето
раскидистый рассказ крапивы лопухов
на шахматной доске горячего паркета
терраса в забытьи уходит прямо в сад
по замкнутой замком подсолнуха тропинке
идти легко вперед который раз подряд
пригнувшись не порвав звенящей паутинки
цветущие ежи толстовского репья
приклеившись к ногам с тобой в саду плутают
а улей вечных слов над чашей бытия
взлетая точно снег прозрачным мёдом тает

 

Самовлюблённые

Вглядись в глазах их: словно зеркалами
они окружены – перед глазами
у них глухие стены лиц своих
с полутенями слабыми – иных.
Но зеркала – не гладь воды, в которой
погас прекрасный лик, они опорой
приходятся владельцам этих лиц.
Разбей, как будто скорлупу яиц,
зеркальный куб – и сотни километров,
где нет ни дома, ни людей, ни ветра.
откроются. Пространство пустоты,
просыпавшейся в мир, увидишь ты.
В песке ее отыщутся сухие,
как ниточки морщин, черты былые
прекрасного, точеного лица,
разорванные, точно ткань листа.

Они лишь в зеркалах соединялись
в одно лицо,
лишь в зеркалах казались
живыми….

 

Минусинская котловина

Не топот, не плач, не скрипенье повозок и стон –
Свет странный косой проникающий точно бы снизу
Из мрака столетий и вдруг освещающий сон:
Джунгары увозят с собой енисейских кыргизов.
И вот уже точно и плач, и скрипенье, и стон,
Свет камнем могильным на черной степи каменеет,
Тень светлых динлинов, тень черных кыргизов закон
Эпохи пришедшей связать неразрывно сумеет,
Затем переплавив в степной котловине судьбы,
Как в тигле души переплавлены страсти былого,
И, срезав курганов слепых золотые горбы,
Исторгнет из колбы прозревшее русское слово.

 

Монах

Сад опоясан верой – рекой,
день, точно свет, глубок,
в нем бесконечной пряжи клубок
держит монах седой;
чуда возжаждешь, его следы
видя на срезе дня, –
станешь у солнца просить воды
а у ручья огня:
брызги воды оживут в огне,
и на моих глазах
вдруг растворится в стене монах,
пряжу оставив мне.

 

Подковы

При самой тусклой лампе, в полумгле,
он вечно под землёй, не на земле,
и две подковы воспаленных век
скрывают глаз продолговатый свет.
Так из подполья тянутся полоски,
пересекая крашеные доски,
как две лыжни, летящие впотьмах,
лесного счастья отсвет небывалый.
И с солнечной улыбкой на устах
к ним тянется ребенок годовалый.

 

Из шума, из гама и свиста

Из шума, из гама и свиста
вдруг ночью вольётся в окно
звучание песенки чистой –
о том, что забылось давно,
о том, что умчалось и скрылось,
как лента из детской косы,
забылось, как будто разбилось.
как бабушкины часы.
И самые тайные страны
на карте души подпоют!
А самые старые раны
откликнутся и оживут.

 

И снега быстрый бег

И снега быстрый бег на ипподроме спора
попробуй задержать, как нитку с шаром вверх
рванувшегося так, что потерять опору
мгновенно мог бы ты, но фейерверком смех,
как зимний парадокс летучих столкновений,
спор завершает наш, рождая быстрый блеск
сплетения любви и золотистой лени,
где вместо спора сон а вместо снега плеск.
И вот уже январь, я говорю с улыбкой,
и шарик золотой по ёлочным волнам
сквозь наши сны плывёт той сказочною рыбкой,
что исполняет все обещанное нам!

 

Облако дождя

Когда автобус тащится дрожа
вдоль озера
и около дороги
стоит как призрак скомканной тревоги
сиреневое облако дождя
когда в душе такая глубина
что страшно наклониться над водою
и черпаешь забытою бадьёю
нить отражений согнанных со дна
когда слова старинные твои
летят мне вслед подхваченные ветром
и тонут в паутине интернета
ты понимаешь призрачность любви?
Что есть любовь лишь облако дождя
воздушный шар отпущенный тобою
и тень его цветная над водою
мимо которой тащится дрожа
автобус…

 

Елец

Вы о парижах, а я о Ельце
о голубом крыльце,
о девушке с родинкой на лице
и о ее отце,
я их не знаю, их дни тихИ,
и мать кружева плетёт –
они легко, как будто стихи
слетают на синий лед,
и вторит им колокольный звон,
и светит им чистый свет,
а след их лёгкий, как тихий сон,
позёмкой машине вслед…