Один и тот же человек
Один и тот же человек
Элегия
В одной гостинице типичной,
где кухня общая и душ,
и самодельные таблички,
и постояльцев мало душ,
где в коридоре пахло рыбой
и малолетними детьми,
и нужник ветхий на отшибе
стоял без окон, но с дверьми —
туда естественная сила
приводит всякого из нас, —
смешно сказать, но посетила
меня там муза как-то раз.
Когда, свернув листок газеты,
средь мух зеленых и слепней
вдыхал я с дымом сигареты
дым бедной родины моей
и сквозь отверстие-сердечко
в двери я радостно смотрел,
как плыли облака над речкой
и дуб склонялся и шумел.
* * *
Вот на руках еще, в роддоме,
вот белый весь, как будто снег, —
на фотокарточках в альбоме
один и тот же человек.
На профсоюзной елке в маске,
«в клешах» у школьного крыльца,
с женой и детскою коляской,
у гроба бедного отца.
На даче, чтоб забор поправить
и лук с морковкой посадить,
чтоб внуков на ноги поставить
и самому уж не ходить.
* * *
Как поэтично бабье лето!
Листва опавшая в пакетах,
и дворник, метлам царь и бог,
с утра похожий на китайца,
и кот вылизывает яйца,
поднявши лапу, словно йог.
На горизонте виден Эльбрус.
Штурмуют дачники троллейбус,
а там ни охнуть, ни вздохнуть.
Не ради совести и жеста
студентик уступает место
и сверху пялится на грудь.
А на дворе теплынь такая,
что все живут, не умолкая,
и финн, и русский, и узбек.
И даже бомжа на перроне
мент остановит, но не тронет,
поскольку тоже человек.
* * *
О близких выборах и о плохой погоде,
о том, что приступ язвы лечат содой,
о ценах на бензин, в конце концов…
Ну чем мы лучше, собственно, отцов?
Родишь, посадишь иву или вяз,
дом возведешь — и коготок увяз.
Два голубя дерутся из-за хлеба,
и землю снег соединяет с небом.
* * *
Вид, годами неизменный, —
наркоманы ищут вену
в царстве фабрик и дымов,
самодельные антенны,
всяк продать себя готов.
На березе воробьи,
что стоит напротив спальни…
Не скрывайся, не таи,
не молчи, как ненормальный.
Потому что человек —
не для подвигов и славы.
У него сегодня — снег,
завтра — листики и травы.
У него сегодня грех —
он детей нашел в капусте.
Потому что человек —
как наивное искусство.