Осенние плачи
Осенние плачи
* * *
Догорала заря… Сивер выл над змеистым обрывом,
Умерла земляника во чреве забытых полян…
А он шел, напевая… Он был озорным и счастливым…
— Как же звать тебя, милай?.. И вторило эхо: «Иван…»
Он шагал через луг… Чертыхаясь — несжатой полоской,
Ну а дальше, разувшись, по руслу засохшей реки.
— И куда ты, Иване? — Туда, где красою неброской
Очарован, стекает косматый туман со стрехи…
— Так чего тут искать? Это ж в каждой деревне такое,
Это ж выбери тропку и просто бреди наугад.
И увидишь туман, что с утра зародясь в травостое,
Чуть позднее стекает со стрех цепенеющих хат…
Эх, какая земля! Как здесь все вековечно и странно!
Здесь густая живица в момент заживляет ладонь.
Здесь токует глухарь… И родится Иван от Ивана —
Подрастет и вражине промолвит: «Отчизну не тронь!»
Нараспашку душа… Да и двери не заперты на ночь.
Золотистая капля опять замерла на весу…
—Ты откуда, Иван? — Так автобус сломался, Иваныч,
Обещал ведь Ванюшке гостинца… В авоське несу…
* * *
Вячеславу Лютому
Ничто не бывает печальней,
Чем Родина в сизом дыму,
Чем свет над излучиной дальней,
Колышущий зябкую тьму.
Ничто не бывает созвучней
Неспешному ходу времен,
Чем крик журавлиный, разлучный,
Буравящий даль испокон.
И сам ты на сирой аллее,
Такою ненастной порой,
Вдруг станешь светлей и добрее
Средь этой тоски золотой.
Поймешь — все концы и начала
Смешались средь поздних разлук.
И что-то в тебе зазвучало,
Когда уже кончился звук…
* * *
Капнет слезинка, плавно двоя
Дали косые.
Это Россия, други моя,
Это Россия!
Тусклый пейзажик, хоть и уныл,
Неба раздольней.
Как не поверить шелесту крыл
Над колокольней?
Как не поверить шумной гульбе
В домике нищем,
Как не поверить черной трубе
Над пепелищем?
Тощий багульник… Вялый вираж
Птицы над пожней.
Поздно… Возница выпивший наш
Едет порожний.
Едет, обиду в сердце тая,
Согнута выя.
Это Россия, други моя,
Это Россия…
* * *
Спасти небесную Россию
От одноимецы земной,
Где тоже льют дожди косые
И воздух в сумраке грибной.
И так же можно выйти в сени,
Достать из бочки огурец…
Там так же помнят, что Есенин —
Не для парада — для сердец…
И все же вся она другая —
Без той высокой чистоты,
Что в душах светлое являет,
Творя иконы и холсты.
Она еще патриархальней,
Чем та, что горьковской сродни —
Грязнее дном, судьбой печальней,
Страшней призывом: «Очерни!..»
Она давно привыкла к смуте,
К тому, что порют за пустяк —
При лже-Димитрии, Малюте,
При Годунове… Но ведь как?..
Из русских русскость вышибая,
Наотмашь, истово, взахлеб,
По-русски песни распевает,
Совсем по-русски крестит лоб.
И про «авось» воскликнет спьяну,
И выпьет «горькую» до дна…
Но та, что в небе — осиянна,
А эта — злобна и мрачна…
* * *
Потемнели-мне ли-мне ли в небе тучи,
В омут канула последняя звезда,
Это мне ли пред судьбиной неминучей
Все считать-читать ущербные года?
Что-то грохнет-охнет-охнет в поднебесье,
За пригорком тропка в мокрое свернет,
И шальной седок умчится в редколесье,
Редко-редко, но улыбкою сверкнет.
В бурелом трава-травинушка не гнется,
Бурелом для трын-травинки — трын-трава.
Сизый селезень картаво захлебнется,
И от мрака просветлеет голова.
А потом, когда устало-тало-тало
Небосвод повеселеет ввечеру,
Осенит — таких мгновений очень мало,
Когда Русь не призывают к топору.
Просто дождичек прошел в Руси великой,
И не нужно никому на смертный бой.
И Отчизна Несмеянойсветлоликой
Просияла в красном красною красой.
Просто огненно теперь на белом свете,
Вновь пичугами затенькали сады.
Лады-лады-лады-ладушкины дети
Запоют на все веселые лады.