Осенние плачи

Осенние плачи

 * * *

 

Догорала заря… Сивер выл над змеистым обрывом,

Умерла земляника во чреве забытых полян…

А он шел, напевая… Он был озорным и счастливым…

— Как же звать тебя, милай?.. И вторило эхо: «Иван…»

 

Он шагал через луг… Чертыхаясь — несжатой полоской,

Ну а дальше, разувшись, по руслу засохшей реки.

— И куда ты, Иване? — Туда, где красою неброской

Очарован, стекает косматый туман со стрехи…

 

— Так чего тут искать? Это ж в каждой деревне такое,

Это ж выбери тропку и просто бреди наугад.

И увидишь туман, что с утра зародясь в травостое,

Чуть позднее стекает со стрех цепенеющих хат…

 

Эх, какая земля! Как здесь все вековечно и странно!

Здесь густая живица в момент заживляет ладонь.

Здесь токует глухарь… И родится Иван от Ивана —

Подрастет и вражине промолвит: «Отчизну не тронь!»

 

Нараспашку душа… Да и двери не заперты на ночь.

Золотистая капля опять замерла на весу…

—Ты откуда, Иван? — Так автобус сломался, Иваныч,

Обещал ведь Ванюшке гостинца… В авоське несу…

 

* * *

 

Вячеславу Лютому

 

Ничто не бывает печальней,

Чем Родина в сизом дыму,

Чем свет над излучиной дальней,

Колышущий зябкую тьму.

 

Ничто не бывает созвучней

Неспешному ходу времен,

Чем крик журавлиный, разлучный,

Буравящий даль испокон.

 

И сам ты на сирой аллее,

Такою ненастной порой,

Вдруг станешь светлей и добрее

Средь этой тоски золотой.

 

Поймешь — все концы и начала

Смешались средь поздних разлук.

И что-то в тебе зазвучало,

Когда уже кончился звук…

 

* * *

 

Капнет слезинка, плавно двоя

Дали косые.

Это Россия, други моя,

Это Россия!

 

Тусклый пейзажик, хоть и уныл,

Неба раздольней.

Как не поверить шелесту крыл

Над колокольней?

 

Как не поверить шумной гульбе

В домике нищем,

Как не поверить черной трубе

Над пепелищем?

 

Тощий багульник… Вялый вираж

Птицы над пожней.

Поздно… Возница выпивший наш

Едет порожний.

 

Едет, обиду в сердце тая,

Согнута выя.

Это Россия, други моя,

Это Россия…

 

* * *

 

Спасти небесную Россию

От одноимецы земной,

Где тоже льют дожди косые

И воздух в сумраке грибной.

И так же можно выйти в сени,

Достать из бочки огурец…

Там так же помнят, что Есенин —

Не для парада — для сердец…

И все же вся она другая —

Без той высокой чистоты,

Что в душах светлое являет,

Творя иконы и холсты.

Она еще патриархальней,

Чем та, что горьковской сродни —

Грязнее дном, судьбой печальней,

Страшней призывом: «Очерни!..»

Она давно привыкла к смуте,

К тому, что порют за пустяк —

При лже-Димитрии, Малюте,

При Годунове… Но ведь как?..

Из русских русскость вышибая,

Наотмашь, истово, взахлеб,

По-русски песни распевает,

Совсем по-русски крестит лоб.

И про «авось» воскликнет спьяну,

И выпьет «горькую» до дна…

Но та, что в небе — осиянна,

А эта — злобна и мрачна

 

* * *

 

Потемнели-мне ли-мне ли в небе тучи,

В омут канула последняя звезда,

Это мне ли пред судьбиной неминучей

Все считать-читать ущербные года?

 

Что-то грохнет-охнет-охнет в поднебесье,

За пригорком тропка в мокрое свернет,

И шальной седок умчится в редколесье,

Редко-редко, но улыбкою сверкнет.

 

В бурелом трава-травинушка не гнется,

Бурелом для трын-травинки — трын-трава.

Сизый селезень картаво захлебнется,

И от мрака просветлеет голова.

 

А потом, когда устало-тало-тало

Небосвод повеселеет ввечеру,

Осенит — таких мгновений очень мало,

Когда Русь не призывают к топору.

 

Просто дождичек прошел в Руси великой,

И не нужно никому на смертный бой.

И Отчизна Несмеянойсветлоликой

Просияла в красном красною красой.

 

Просто огненно теперь на белом свете,

Вновь пичугами затенькали сады.

Лады-лады-лады-ладушкины дети

Запоют на все веселые лады.