Журнальный мир

(Александр Мельник, Поэталамус. Книга стихотворений. – Бельгия, Льеж, Maison de la Poesie d`Amay, 2018)

Ловлю себя на мысли, что у оригинальности многих поэтов двадцать первого века – гибридная природа. Что это значит? Есть, допустим «наше всё» – Александр Сергеевич Пушкин. И во многих с детства заложена «программа» подражания Пушкину как вневременному гению русской души. Но, вырастая и развиваясь, будущий поэт, уже имея «за пазухой» Пушкина, начинает ориентироваться ещё на каких-то поэтов, соприродных его таланту. И случается так, что в одной душе соединяются несопоставимые прежде величины. Вот Александр Павлович Тимофеевский, например, незаметно для себя самого словно бы «скрестил», по-мичурински, у себя в душе Пушкина с Хлебниковым. И это дало неожиданный результат! Конечно, всё это происходит в душе поэта не нарочито. Это не видимые глазу постороннего человека внутренние процессы. Наша сущность ищет в поэзии других авторов родственную душу. Пушкин и обэриуты, Пушкин и Бродский, Пушкин и постмодернисты – вот только несколько вариантов такого нетривиального «скрещивания».

О «гибридной» сущности природы поэта я размышлял, читая новую книгу Александра Мельника. Какой век на дворе, такие и поэты. Людей, которые занимались бы исключительно собственной лирикой, собственной персоной, с каждым годом всё меньше. Александр Мельник – доктор географических наук, литературный деятель, предприниматель, неутомимый путешественник. Как справиться с таким обширным полем деятельности – и при этом качественно писать? К счастью, стихи не требуют, подобно шахматам, долгого сидения. Пришло, записал – и ты свободен. Может быть, просмотришь написанное чуть погодя, поправишь пиру слов. И, конечно, здорово выручает современного поэта пушкинская стихия. Но одним Пушкиным тут не обойдёшься – как-никак, на дворе уже XXI век. А вот, например, Пушкин плюс Кибиров – гораздо веселее и неожиданнее! Постмодернизм – это «полезная для поэзии болезнь» переходного времени. Вроде бы уже переболели… Но что я часто наблюдаю в поэзии настоящего времени? Постмодернизм как лидирующее течение – ушёл, а вот приёмы, которые составили его славу (центоны, стёб) – остались. Более того, происходит сращивание «традиционной» лирики и постмодернистской. Это хорошо наблюдается и в новой книге Александра Мельника «Поэталамус». Подобно многим современным авторам, Мельник широко использует центоны со встроенной в них игрой слов:

Назорей, ты её не буди –

отправляйся в дорогу один,

к той звезде, что горит впереди

и мерцает из чёрных глубин.

А вот – гротескные, пародийные стихи об эмиграции:

ПЛАЧ ЭМИГРАНТА

здоровья нет стезя запутана

из-за дождей погас очаг

я пью за родину за путина

и за красавицу собчак

потом встаю и неприкаянно

хожу по тесной конуре

в углу биткоины-биткаины

пылятся в мусорном ведре

тоска вошла сидит занозою

наскучил муторный равель

туда туда где под берёзою

о щах задумался щавель

зачем ты жизнь такая сирая

сгубила жадность чувака

я снова пью теперь за сирию

и за победу чвк

Думаю, постмодернисты и концептуалисты конца ХХ-го века внесли изрядную лепту в становление поэтики Александра. Но «изначальный» Пушкин всё-таки оказался круче и «прихлопнул» собой авангардистов конца прошлого века.

В какую прорву гиблые ветра

загонят завтра душу безвозвратно?

Как ни крути – пора, мой друг, пора

задуматься о часе предзакатном.

Не всё стоять беспечно на юру,

от грёз пуская розовые слюни.

Как говорится, весь я не умру,

но стыдно мне за прожитое втуне…

И в двадцать первом веке поэты по-прежнему хотят писать по-пушкински. Охватывать пространство своей души единым потоком слов, образов, эпитетов и метафор. Такова и поэзия Александра Мельника. Даниил Чкония пишет в предисловии к книге о «счастливой нечаянности» поэтического дара Александра. Мельник – прирожденный звуковик. Ему одинаково хорошо удаются и рассказ в стихах («Заложник столичной цикуты…»), и традиционная лирика. В стихах Александра много иронии, а ещё больше – самоиронии. Уверенный в себе человек не боится пошутить над самим собой, а то и адресовать себе какие-нибудь убийственно-саркастические строки. Юмор у Мельника часто идёт вперемешку со слезами. Когда он говорит: «я поэт от сохи», в этом нет позы или лукавства. Александр – рабочий человек, трудоголик, «self-maid man». Это два полюса, два сообщающихся сосуда души поэта – вдохновение и работоспособность. Он не боится «перетрудиться». Труда на благо других никогда не бывает слишком много. Поэтому именно Мельник – организатор фестивалей «Эмигрантской лиры». Именно он, а не кто-нибудь другой поставил амбициозную задачу объединить под крылом журнала и фестиваля весь русскоязычный эмигрантский мир. Александр и хорош, и естествен в этом амплуа. Но мы немного отвлеклись от его творчества. Александр щедро делится с нами своей биографией. «Идёшь лицом назад, смотря на то, что было», – пишет он. Меня подкупает в Мельнике цельность того, чем он занимается по жизни – а занимается он очень многим. И ничто не кажется глазу наблюдателя чужеродным, наносным. Это здоровая амбициозность – без пафоса, без самовыпячивания. Александр – очень скромный человек. И поэзия органично вписывается в поле его деятельности. Не случайно новая книга Мельника называется «Поэталамус». Такой неологизм для обозначения части мозга, ответственной за поэзию, придумал сам Александр.

Поэталамус – место в черепке

с температурой таяния воска,

откуда строчки льются по строке

и заполняют низменности мозга,

в которых вечно хлам и тарарам,

вот почему я, движимый подкоркой,

то, как свеча, горю по вечерам,

то занимаюсь будничной уборкой.

Поэзия сопровождала Александра и в его прежней бродячей жизни геодезиста, ещё в советские времена. Тогда же, наверное, развилась в нём и страсть к путешествиям. Вот, например, какую прекрасную лирику привёз Александр из Пятигорска. Всё это тоже есть в «Поэталамусе»:

Маша, Машенька, Машук,

над тобой луна, как жук,

улетает тихо в осень.

Ночь темна, а ты одна

посреди уснувших сосен –

одинока и грустна.

Хмурый муж-фуникулёр

спит в каморке по-над лесом.

Я люблю тебя, как вор,

как стареющий повеса,

подавив сердечный стук –

Маша, Машенька, Машук…

Поэт обращается к знаменитой «лермонтовской» горе как к любимой женщине. У Александра – здоровая мужская сущность, ему свойствен неизбывный интерес к женской красоте. Это питает в его системе взглядов не только эстетику, но и философию. «Трение тел благоприятствует горению, горение – жизни, жизнь – смерти…». Мне кажется, за последнее десятилетие поэтическое мастерство Александра Мельника значительно выросло. Наверное, выросло и моё понимание его стилистики, его манеры письма. Пожалуй, самое часто употребляемое слово в «Поэталамусе» – «вышний». То, что в вышине, противоположно низинному и, как выразился Ницше, «человеческому, слишком человеческому». Туда и стремится неприкаянная душа поэта. И, напоследок, чистая лирика от Александра Мельника. Любовь к жизни и любовь к женщине. Кстати, Александр – прекрасный семьянин.

Муха жужжит в бокале – надо бы в магазин…

Помнишь, как на Байкале буйствовал баргузин?

Спрячешься в зимовьюшке – водка давно не в масть,

проще из верной кружки чаю напиться всласть.

Полевику-бродяге вечером не впервой

жизнь доверять бумаге и находить с лихвой

музыку в скрипе крыши, в треске внутри печи.

Время неровно дышит к отблеску той свечи –

гонит к нему, как гунна к вспомнившейся степи.

Память – моя лагуна… Милая, ты не спи.

Помнишь, как мы с тобою дружно, не без труда,

крепости брали с бою, сделанные из льда?

Плачешь? А я не буду. Прошлое – пустяки.

Хлынула сквозь запруду толща былой реки

и, совершив по руслу бешеный марш-бросок,

сквозь многолетний мусор тихо ушла в песок.

Звёздная ночь в оконце – тихая благодать.

Что мне в годичных кольцах счастье своё искать?

Кроной раздвину небо, в вышних сгорю огнях.

…Милая, спи, а мне бы в рифму да о корнях.