Журнальный мир

МЕТАФИЗИКА ЮНОСТИ

я знал когда-то бессловесный язык бушующих стихий,

бежал по радуге небесной и цвёл жасмином у реки.

я был погасшею звездою в плену космических ветров

и бесконечной чередою перерождавшихся миров;

я знал, о чём тоскует море, когда туманной пеленой

ненастье кутает просторы, и стонет ветер над волной,

ходил с Хайямом по долинам, цедил мускатное вино

и нараспев читал былины, людьми забытые давно.

а жизнь моя, как сновиденье, преображалась каждый миг,

не зная летоисчисленья, границ, запретов и вериг.

я находил везде посланья миров в непознанной дали

и мог, рукой коснувшись камня, узнать историю Земли,

пробиться сквозь земные толщи, как родниковая вода…

но сон закончился – я больше его не видел никогда.

ЧАСТИЦА СОСТРАДАНЬЯ

Прощай, мой друг!

Холодным, синим утром

растают корабли и поезда…

Всё в этом мире выдумано мудро,

и на разлуку нам не опоздать.

На Землю август бросит звёздный бисер,

Мы друг от друга ждать не будем писем –

Их выкрадут чужие города,

другая совесть, новая беда,

домов и мыслей будничные выси.

Но во сто крат больнее провожать

в покой необратимой высоты

любимых,

что уже не станем ждать,

с годами забывая их черты.

А мир, как фильм

на старой киноплёнке,

чадящим, серым летом опалён.

Я снова в кадре, на рыбацкой лодке,

и море исчезающих времён

мне смотрит в сердце, как печальный предок,

пророчащий утраты и победы,

укрывший от тоски песчаных лет

истории коралловый скелет.

И всюду драма млечных бликов Леды:

рождение и смерть подводных лун,

печали междустрочий,

между струн

уснувшие аккорды,

сон во сне,

где древней ночью предок в тишине,

бросая искры, выпустил из камня

горячую частицу состраданья.

ПОД ЭЛЕКТРИЧЕСКИМИ ОБЛАКАМИ

Всё это повторялось не однажды:

Тоской зияли прошлого следы,

И дольше века длились годы жажды

Усталым светом гаснущей звезды.

Оглянешься – вот, старые предметы

И стены, пережившие века;

Такие же холодные рассветы,

Такие же густые облака.

Покажется, что не бывало вовсе

Того, с кем хлеб и ложе ты делил

Ещё вчера. Но вот, настала осень –

Заклятый друг, твоей судьбы зоил.

Стал незаметен бег десятилетий,

Горчит сиротством осени вино,

Гербарием иссушенных соцветий

И жёлтой плёнкой старого кино.

Всё это жизнь так часто повторяла:

Взглянул и не узнал своё лицо,

Укутался холодным одеялом,

Дрожа, поднялся, вышел на крыльцо

И ночью в даль тяжёлого тумана

Ушёл из дома, позабыв ключи,

Начать страницы нового романа,

Как будто кто-то ждал тебя в ночи.

Проснулось время в сладостной истоме.

Теплы объятья и легки года.

За кругом круг. Пустее, незнакомей

Лишь взгляд в зерцале тихого пруда.

Крадётся старость шёпотом, наветом.

И только неба вечная река

В глазах горит непрошенным рассветом,

Упрятанным в седые облака.

Ты от добра уже добра не ищешь,

Ценить научен каждый взгляд и жест.

Того, кто создал день и подал пищу,

Не ждёшь ты ни в столице, ни окрест.

Над головой искусственное солнце,

А в парках стаи мраморных зверей.

Как многоточья, птицы за оконцем

Молчат тоскою долгих ноябрей.

И длится век тобою, мною, нами,

Усталым светом, бледными тонами.

Дни кружатся порошею и снами

Под электрическими облаками.

СИНИЕ ДОЖДИ

Голубая смерть – синяя вода,

В свете витражей – синие года,

Дно бокала – синь, синева ветвей,

Синие дожди

юности моей…

Опрометчив шаг непостижных грёз.

Синее вино, горькое от слёз.

Синее стекло тёплого такси,

Трассу в никуда мы исколесим.

Трасса в никогда – подняты шасси –

Чёрной полосой в синем небеси.

Синих кружек ряд – у окна конвой –

Синее окно старой кладовой.

Бледно-одинок пыльно-синий взгляд.

Осень – это путь, долгий путь назад,

Погребальных чаш звон в краю теней –

Синие дожди

юности моей…

ПРИСТАНЬ ГОЛОСОВ

Я пилигрим, влюбившийся в закаты,

в мятежные симфонии морей,

и сердца путеводного стаккато

с тревогою звучит в груди моей –

я приближаюсь с каждою секундой

к той вечности, что дразнит моряков

отчаянною песней de profundis¹

и чайками под сенью облаков.

А вечером, когда пустеет пристань,

волна легко касается земли,

раскачивая мачты в небе мглистом;

и шепчутся друг с другом корабли.

Вот слышу я детей у старой баржи,

на ужин опоздавших непосед –

их голоса задиристые старше

самих себя на много тысяч лет.

Они звучат с момента разделенья

земель и вод, и странствуют в веках,

в небытие их не уносит тленье

в скрещённых, леденеющих руках.

А я хотел бы стать частицей мира,

извечной, бестелесной и шальной –

затерянной в космическом эфире

живой анахронической волной.

Однако, мне исход пути известен,

объявит свой суровый приговор

тотемный ворон в чёрном поднебесье,

мне прокричав однажды: Nevermore! ²

____

¹ Из глубины (лат.)

² Больше никогда (англ.)

TRENOS

Плыл гроб над скорбной вереницею,

Навстречу вечному покою…

Я был тогда летящей птицею,

А он – в гробу лежащий – мною.

Николай Колычев

Отсель, мой друг, тебе не знать

хулы во хладе смертной тени.

Что нёс ты: свет ли, благодать,

коварство, ложь или терпенье?

На плечи ляжет страшный груз,

и сонм угрюмых гробоносцев

гадать не станет: вождь ли, трус

на дне соснового колодца.

И невесомым станет грех –

его простить уже не трудно.

Волна разлук – одна на всех –

несёт сколоченное судно.

Платя, о братья, дань векам,

не отводите глаз и рук вы!

В ладье, плывущей по рукам,

у изголовья плачут буквы,

и ропщет божия семья,

многоголоса, многолица…

Голов склонённых чёрный ряд –

немая притча во языцех.

А я от горя сам не свой…

Под гром неугомонных звонниц

уходит траурный конвой

в края сомнений и бессонниц.

С молвою свирепеет Ляд:

когда под слёзные моленья

мне о спасенье говорят,

я понимаю – нет спасенья.

Надежд на Царство тоже нет,

глазницы Бога над распятьем

на камни льют голодный свет

с незримой формулой проклятья.

И вечность истины пустой,

питаясь муками и верой,

берёт живущих на постой,

а смерть провозглашает мерой.

И зол небесных, и наград

известен список на латыни.

Эдемский сад – Иудин ад,

где сердце – скорблая¹ пустыня.

Горит лукавая лоза,

но пьётся холод родниковый,

и в детских я ищу глазах

секрет бессмертия былого –

в них жизни первое вино,

рожденье счастья и измены,

и лев, не сломленный виной,

от твоего, мой друг, колена.

____

¹ Скорблый – иссохший, сморщенный, заскорузлый, корявый.

Сорвался, говоря другим:

«А ты держись!»…

Спасенья выученный гимн –

Ещё не жизнь

И грёз лазоревая высь –

Лишь неба твердь,

Где наша странная нежизнь –

Ещё не смерть.

Недоли ржавый трафарет,

Полотна хмари,

На всех один простой портрет,

Один сценарий –

Там холод стягивает грудь

И в пары – парий,

Но в каждой паре кто-нибудь –

Да станет тварью.

Продался, говоря другим:

«Не предавай!»…

Лишённый сердца херувим –

Лишь пустобай.

И я, способный быть судьбой,

Стал Тройкой Треф –

Так мы состарились с тобой,

Не повзрослев.

Ветвями, чёрствыми, как смерть,

Возденем пальцы

К той выси, где небесна твердь

И где скитальцы

Иной судьбы услышат наш

Сигнал антенный

Со дна зениц-ладоней-чаш –

На дне вселенной.

Вдыхаем солнца бледный ил

В тени бессмертья,

Мы, выросшие средь могил

Большие дети.