Поэзия и проза

Поэзия и проза

ДОЖДИ

 

Здесь и сейчас. Не здесь и не сегодня.

И не с тобой. Пипл выпал в пепел.

И пепел слеп. Осадки. Ад.

Трансцедентальный ступороз.

Смещение. Перемещение.

Можайск и Мажино. Дожди.

И кар лик. И карлик с пипеткой. Кап-кап.

Формальность. Формоза. Формат. Формалин.

Печальный Йодль. Форгет. Фагот.

Унд хаймат нихт фергессен.

 

27 мая 2015

 

 

МЕДУЗЫ МОИХ СНОВИДЕНИЙ

 

Медузы моих сновидений

метания призрачных молний

глубин брутто-тонная тонкость

рубины и жемчугА!

Останься, хрустальная арфа

и ты, сладострастная нимфа –

дай выдержать жизни давленье!

И ты, Беназир озарений

вскорми лучезарною грудью

сакральную дочь изумленья.

 

28 мая 2015

 

 

ПУНЫ ТАНЦУЮТ

 

Глянь-ка, пуны танцуют в пене

святого языческого восторга.

Да что ты заладил про шизу –

сам гонишь, шиншилла!

К чёрту фрейдизм –

вот достойные радости и восхищенья,

полные жизни празднуют жизнь!

Эй, вы, потише,

спесивые римские гуси!!!

 

18 мая 2015

 

 

СМЕРТЬ МЕЧЕНОСЦА

 

Когда он умер, я утопил его в унитазе. Не то, чтоб я был бесчувственным, жестоким подростком – напротив, моя рука долго не могла дёрнуть цепочку сливного бачка, и чуткую душу саднило ощущение невольного надругательства. Скорбно стоя перед унитазом, словно бы это был гроб, выставленный для прощания с усопшим, я, тем не менее, не без любопытства смотрел на жалкое красное тельце. Оно уже заметно посерело и не было таким огненно-красным, каким было совсем недавно. Что-то мистически зловещее виделось в красном, с траурной окантовкой, хвосте меченосца. И после смерти маленький меченосец был полон презрительно-дерзкого вызова, которым он не раз встречал марлю моего сачка, возвращавшего его обратно в зелёный с грубыми стальными рёбрами аквариум, из которого он вскоре вновь выбрасывался с упорством маньяка, пока, наконец, нежеланный спаситель не опоздал.

Уже тогда я ощущал своё кровное родство с этим строптивым бунтарём- меченосцем, который постоянно дрался с остальными обитателями аквариума или вовсе выпрыгивал из сонного зеленоватого мирка, словно хотел стать кометой… Я, наконец, решился дёрнуть цепочку.

Последовал мерзкий глумливый звук, равнодушно-свирепый поток увлёк беспомощное тело куда-то в тёмное удушливо-серное царство.

Когда вновь стало тихо, я вдруг почувствовал, что холодно-спокойная белизна на месте недавнего тяжкого наваждения ещё более для меня нестерпима.

 

СТАРУХА

 

Церковный староста не пустил гроб с мёртвой старухой в храм – «слишком разложилась, запах!». Хищный профиль старосты напомнил мне леонардовского легионера. Ещё – фарисея с картины Тициана «Динарий кесаря». Кесарю кесарево. А старухе?

Кем вообще была старуха в этой жизни? Воплощением долготерпимости и всепрощения? Греховодницей? Просто честным скромным человеком, не помышлявшим о святости? Какой простор для романиста! Но я не романист. Я Раскольников. Что, дёшево?

Какой-то третьеразрядный достоевско - борхесовский эпигон, паразитирующий червь … Бог с вами! Оставим Раскольникова. Да, перед вами он самый и есть, романист. То есть опять же паразитирующий червь. Сейчас он сдул у кого-то каламбур с «паразитирующим червём». А вот сейчас неуклюже пытается выкрутиться… Не выйдет, писака!

Впрочем, не обращайте внимания – это я раздвоился и воюю сам с собой. А, может, подобно собаке, кусаю сидящих на себе паразитов. Вы больше не обижаетесь?

Итак, я задержался напротив закрытых церковных ворот, наблюдая заинтересовавшую меня сцену. Разумеется, как всякий уважающий себя романист, да и любой интеллигентный человек, я не мог не вспомнить старца Зосиму. Но это для нас с вами так элементарно! Поэтому сразу идём дальше. То есть я не хочу сказать, что я вошёл в интересующий меня двор – такого желания у меня не возникало. Хотя по Фрейду, возможно, и возникало.

Перед моим внутренним взором почему-то вдруг предстали торжественно величавые похоронные ритуалы древних греков и римлян, вспомнился их культ мёртвых. На душе сделалось нехорошо, тоскливо и одиноко.

К чему же мы пришли? Я же стоял на том же самом месте и в душе моей естественнейшим образом уживались между собой самые разнообразнейшие эмоции – доброта, сарказм, сострадание, брезгливость, ужас, жажда жизни, жажда смерти, пронзительное желание забыться в объятиях чудесной красавицы… И всё же в целом, мне было явно тоскливо и неуютно. Пожалуй, это можно назвать мировой скорбью. Но всё же лучше не называть.

Особенно странно выглядел обветренный грузовик, на котором был привезён чёрный гроб с мёртвым телом. Простоватый силач - трудяга являл собой полный контраст с тем, ради чего он здесь находился. Сколько прошло времени, как умерла эта старуха? – дивился я – наверняка не будет четырёх суток…

В нескольких шагах от мёртвой старухи, но уже по эту сторону церковной ограды прошли парни с магнитофоном «Панассоник». «Иисус Христос – сверхзвезда». И не более того!

Парни верили, по крайней мере, в одно блаженство – блаженство молодости. Они даже не замедлили шаг. Я тоже пошёл прочь, ещё с десяток шагов слыша виновато-сокрушённый лепет родственников усопшей.

Старуха, впрочем, в любом случае, заняла своё место в великом пантеоне человечества. Возможно, предсказания шизофренического философа Фёдорова когда-нибудь сбудутся, и этому церковному старосте ещё предстоит встретиться с уже навеки нестарой старухой, и даже, возможно, третьим будет присутствовать сам Иисус Христос. Интересная была бы беседа…

Но я, похоже, опять у кого-то сдул сюжетный ход. Надеюсь в будущей бесконечной жизни не встретиться с тем человеком лицом к лицу.

 

АВТОМОБИЛЬ

 

Он был очень терпеливым человеком и добросовестности ему не надо было занимать. Даже когда призывы к работе стали чуть ли не директивными, он не изменил к ней своего отношения. Была лишь некоторая обида, смешанная с искренним недоумением – зачем его трудящегося человека, заставлять трудиться под дулом нагана? Ведь он к тому же был партийным, пусть рядовым, но вполне сознательным. Разумеется, он, как и миллионы людей, еле сводил концы с концами. Но ведь главное было – поднять страну! А что до трудностей… Так ведь всем трудно.

Когда началась война, он пошёл на фронт в числе первых. Воевал достойно, хотя, как считал сам, ничем не лучше остальных. Был награждён орденами и медалями, но после победы категорически отказался от «орденских» денег, сказав, что воевал не за деньги. Хотя и другие ведь воевали не за деньги, однако, в тот момент думали о семьях. Думал ли он о своей больной жене и десятилетней дочке? Любил ли их, наконец? Наверняка думал, наверняка любил. Он и считал со всей искренностью, что может предложить близким нечто гораздо большее, чем эти не вполне, по его мнению, отработанные деньги – будущую светлую жизнь, свой уже вполне «законный» мирный заработок, чистое спокойное сознание, что их муж и отец, никогда в своей жизни не взял чужого…

К тому времени его честность, трудолюбие и организаторские способности стали уже известны очень многим. Подозреваю, что эти его положительные качества, благодаря ухищрениям нечистых на руку людей, часто объективно служили дурным целям. Небольшая кожевенная артель под его руководством быстро превратилась в процветающую по тем временам фабрику.

Рабочие стали получать в два-три раза больше, чем он, его же маленькая зарплата не увеличивалась вовсе. Да он и не роптал. А вот были ли довольны его подчинённые… Увы!

Многие считали, что с помощью процветающего в те времена воровства можно было бы получать гораздо больше. Много лет спустя, подвыпившие мужики без обиняков говорили своему бывшему начальнику, уже побитому инфарктами и тромбозами, что уважать они его всегда уважали, но любить – нет, не любили. А вот у теперешнего, развалившего производство, авторитета никакого, но его все любят.

Лишь, будучи уже старым и парализованным, он вдруг вспомнил, что мог бы, как инвалид, получить бесплатно автомобиль. Жизнь в его больном немощном теле постепенно угасала, но из любви к этой нелёгкой, и всё же такой упоительной жизни, он не хотел с этим смириться. Он то жаловался, то кому-то угрожал, говорил, что дойдёт до самого Брежнева, но причитающийся ему автомобиль, получит.

При этом он совершенно забывал, что не умеет водить автомобиль, и никогда уже не сможет научиться этому.

 

ПЛАВУЧИЙ ПРИЗРАК

 

Призрак плавучей тюрьмы неотвратимо преследует меня вот уже которую ночь… Потусторонний плеск, пронзительным эхом отдающийся во мне благодаря обострённо-чуткому восприятию… скорбные тени, не обезображенные физическими страданиями, но такие тягучие, надрывно-надреально-величественные! Трагедия или драма, лишённая очевидного героя, но от этого лишь ещё более тягостная и всеохватывающая. Тюрьма! Я стал выше надежд, я сбросил с себя бремя иллюзорно-сооблазнительных одеяний. Я стал почти бесконечным. Но отчего мне так тесно?

28 мая 2004 г.