Правила жизни просты
Правила жизни просты
Девушка Шредингера
Я лежу, не меняя позы эмбриона.
Я калачик, из меня можно вынуть
Дырку от бублика.
А более?
Я девушка Шредингера в душной коробке
Квартиры на карантине — то ли есть,
То ли нет.
Только когда замерзают ноги,
Понимаю — открыто окно.
И ловлю себя, что существую,
Когда снится, что я целуюсь…
Городские пироги с черничной ночью
искать удовольствий: за едой выползать в ночь
изощренно в поисках черничного пирога
насмотревшись дипиэровской «нет чернике»,
Постпостмодернизма «Гемоды не смотрят в небо»
в социальном проекте
толерантности каннибализма
и Моргена на первом канале.
Печь пиццу дома,
вопреки сервисам доставки
Тоже печаль дошедшая до предела.
Или жаль шампиньонов
«ссыхающих» плодовым телом
с Нового года в твоем холодильнике?
О-о-о, черничной пирог
с горячим шоколадом.
Черничные ночи
бесконечной ненужности бытия
Белый снег января.
Один-ногие асфальтовые тропки
заметает
наконец поземка.
Одна хожу ногами.
Домовой комитет объявил сбор
по квитанциям за отопление.
Город — монстр:
Пожирает все накопления,
И печаль, и любовь
Одинокого бедного населения.
Он не знает рецепта
и алгоритма поисков ночи.
Он никогда не спит и не молчит.
Он нужен всем:
Город и ворох проблем.
А в далеких полях стынет валежник,
И некому собирать.
Ни одного жилого дома
В моей родовой деревне.
Только летом народ приезжает
родных поминать.
Маленький черничный пирог,
крошки на перекрестье дорог.
Горячий шоколад из автомата —
напоминанье того, как жизнь
Нынче стала богата.
Кофе без сливок
Она была его кофе,
Он был ее сливками…
А я просто жутко горький
Черный кофе
И ни намека на сливки
Пью давно его
Без сахара
Так давно
Что изменение вкуса
Ввергает меня в панику.
Я отдаю сливки кошечкам…
Нельзя всю жизнь сидеть во ржи
Прекрасные цветы
на дне пропасти
Сэлинджера
И никто не дает подростку
туда спрыгнуть,
В эти заросли и кущи
Незабвенных незабудок.
Это и смешно, и глупо
Зависать годами
На краю,
Когда уже должны
Или разбиться и собраться,
Или научиться летать.
Эй, чайка по имени
Джонатан Ливингстон,
Ты меня понимаешь
В стремлении создать
Айдол-группу.
Кинофутболочка
Когда в японской драме
Футболочка «Нирвана»
На герое внушает,
Что все же не напрасно
Ты смотришь ее.
Может, «Зажигай рок»
Вдруг зажжет.
Почему-то японцы любят
Снимать про становление рок-музыканта,
Прямо отдельный жанр.
При их коллективизме,
Иерархии бесконечных «сенсей»,
Откуда любовь к фильмам
Про шальных и упертых парней.
Бог проклятых и летнее солнце
Когда одиночество освещает летнее солнце —
можно забыть о нем
(пусть миг, пусть другой отдохнём).
Тем увлекательно солнце
с бабочками и цветами —
оно мой ласкает мозг.
Когда темное небо полно
не только звезд, но и пения соловьев —
то вечер становится томным
и тело ласкает уставшее за день
прохладой…
Но в этот колючий и пасмурный
холод
ничто не отвлекает меня
от грусти.
Вот тогда ты
И чувствуешь,
Как бесконечно нужна
рука человека,
его голос и дыхание.
Друзья в зимние ночи
Нужнее
Северного сияния!
Тин спирит
Подростки девяностых
скучают по тому времени.
В те годы даже рэп
был гранжевым…
О, эта странная нирвана:
Надрыв и лирика
На беспределе.
Мы отошли от края
Пропасти во ржи,
От ловли страхов или глюков
Дошли до рая толерантной лжи.
Считаем лайки,
Ругаем «блог-героев»,
И баним ботов,
Любви и страсти
Не слышно в нотах.
Навалом хайпа
В медийных лицах
И до «высокого неба
Аустерлица»,
Где все есть,
Где все есть,
Нам стало дальше
На сотню лет.
Боюсь никогда
Там не быть больше людям.
Поэтому ценим уже — кем не будем:
Подростки девяностых
Читают Достоевского сейчас,
И задают вопросы,
Толстого прочли в прошлом году.
По-русски все есть любовь:
Мы помним тебя, Курт.
Семь Иорданей
Семь Иорданей по Уфе
Крещенья ждут,
И МЧС,
И врачи со «скорой»
Ждут людей отчаянных,
Входящих в прорубь:
Дорога экстремалов к Богу
Иначе может быть короткой.
Особистый Вавилон
Обособленная особь.
Каждый сам себе
Наособицу.
Сам себе язык и смысл выдумал.
А где перетекание и смысл слияния?
Где обнимание и сияние глаз навстречу?
Мы окаменели в своих протрузиях
И даже наклониться не можем к другу.
Даже не можем вытереть слезы
Или раскрыть зонтик над головой другого.
Каменные столбы «дружеских вечеринок»
Как лабиринт для души — не с кем поговорить,
Даже если и ты не спешишь.
Только парасоциальные сети, где, надрываясь,
Кичатся и кричат — и там что-то вызревает
Под спудом голосовой немоты.
Не априори
Любовь может быть полем боя
Или встречею с неизвестным.
Но не всякий противник
может стать партнером,
И не всякий встречный
тебе интересен.
Правила жизни просты
Правда жизни
Нашей такова,
Что каждый
Делает то, что хочет:
Не звонит, когда ему не нужно,
Ищет встреч, когда нужно ему.
А желание поговорить —
нагородить нелепую гору
Измышлений и вздохов
О том, во что уже не веришь,
Но ждешь.
Нет ничего плохого, что ты
Хочешь кого-то увидеть,
Не придумывая — зачем?
Было бы хуже
Видеть тех, кого не хотел…
Отсутствие рододендрона
На склоне горы — ива.
В Крыму — рододендрон.
Гармония — это уважение,
Которое ты можешь подарить миру
За то, что он так
Долго живет с тобой,
Как гора с ивой.
И не всегда в Уфе есть
Цветущий февральский склон,
Это не Крым, не рай,
И даже если бежишь в обратную сторону,
Еще есть Самара и Сызрань.
Метели над Волгой,
Описывая полный круг
Приходишь в точку исхода
Уже не вернемся в апрель
Истекшего года.
Ива под снегом,
Уфа на горе.
И через месяца два
Апрель.