Прогулки
Прогулки
Помнишь первые кафе со стойкой?
Ты сидишь, задумчиво клонясь
над стаканом с клюквенной настойкой,
но глядишь как родовитый князь.
Твой последний рубль уже разменян,
но пока ещё осмыслен взгляд,
брось монету, чтобы Чеслав Немен
нам пропел, как «dziwny jest ten swiat».
Этот свет и вправду свеж и чуден,
это наши, собственно, дела:
мы из общепитовских посудин
пьём, как из богемского стекла.
За окном почти начало лета,
так пойдём вдоль линии стальной.
Лебединой темой из балета
духовые плещут надо мной.
Музыка из городского сада,
не смолкай, хорошая, играй!
Как ласкала ты и потрясала,
забирала в свой знобящий рай…
Поднимался в старые трамваи,
заключал себя в квадраты рам,
три свои копейки отдавая
мудрым пожилым кондукторам,
видел, как деревья молодели,
как несли небрежно свой наряд,
и катил, куда глаза глядели,
и летел, куда глаза глядят.
Тяжко, или звонко, или гулко,
но стучи, родной трамвайный ритм,
и другая вспомнится прогулка,
и душа опять заговорит,
снова наколдует, наворожит
зимнюю ночную канитель,
этот давний русский плен дорожный,
эту заоконную метель.
Потому-то рельсы всё да рельсы,
потому мы и ушли в бега,
чтоб вдали огнями разгорелся
край желанный – станция Тайга.
И уже мы от себя не скроем,
что, поднявшись на крутой волне,
мы таким подхвачены настроем,
что сойдём за ангелов вполне.
Потому-то стуки-перестуки,
но в ночи рассыплет жемчуга
и протянет дружеские руки,
возникая, станция Тайга .
Верю, мир опять предстанет странным
для тебя, товарищ, и меня,
старым привокзальным рестораном
пробуждая, радуя, маня.
Под густым, весёлым, инфернальным
снегопадом или ветром злым
почему бы не сказать банально,
как мы молоды и веселы.
И объята белою порошей,
ты – моя подруга и душа –
как была несказанно хорошей,
так ты и осталась хороша.
Как из пепла новый Геркуланум
ресторан в метели восставал,
открывались в блеске зеркала нам
и сражались сами наповал,
отражая молодых и тонких,
одухотворённых, чёрт возьми!
Дамы, белокуры, как эстонки,
нас встречали за его дверьми.
Скатерти развёртывались с треском,
как в романах из далёких лет,
а снаружи гнал по занавескам
поездов транзитных яркий свет
…Мало нам для счастья было надо:
зелени, дождя, хороших слов,
девичьего искреннего взгляда,
легкости, открытости битлов.
Мы легко свои шаги уносим
вдоль по жизни ясной и прямой,
мы сегодня ни о чём не спросим
менторов с дырявою сумой,
умудрённых, даже безволосых…
Пусть они оставят нас одних,
мировые не для них вопросы,
и вопросы чести не для них.
Им непостижимы музыканты,
что пошли с «Титаником» на дно.
Нет, не им выращивать таланты,
даже поддержать их не дано.
Но для смелых и высоких споров
место нам судьба нашла тогда.
Стены этих комнат, коридоров
помнят наши лучшие года.
В этом доме так легко смеялись,
в этом доме так легко жилось,
вроде поколения сменялись,
а всё так же пелось и пилось.
Годы шли светло и сумасбродно.
Так ли продолжается доднесь?
Надо быть всему назло свободным,
чтобы жизнь понять и перенесть.
Знаем лёт стрижей и лёд мороза,
оба по живому режут твердь,
шутника былого рифма «роза»
не перечеркнётся рифмой «смерть».
Ты увидишь смерть ясней и резче,
лишь теряя близких и родных,
вот тогда из сокровенной речи
в горе и слезах родится стих.
Помнишь дни, когда ещё безгрешен,
не взлетая, в облаках витал,
шёл на укрепление скворешен,
и тащил на школьный двор металл.
Весь в мечтах о светлом и высоком,
помыслы наивны и чисты…
Помнишь, как ворона влажным оком
грустно посмотрела с высоты.
Пусть другие по живому следу…
Друг мой, плагиатом не греши.
Но пора оплакивать победу
над бродяжьей сущностью души.
Что же, романтично подвывая,
и сбиваясь на блатной мотив,
будем отходную петь трамваю,
сопли-слёзы по ветру пустив?
Но и вправду – за дугой трамвайной
магниевый остаётся след,
хлопает разряд,
и звук случайный
сроден треску гибнущих планет.
Ноябрь-декабрь 2006