«Пронзая ночь полоской света…»

«Пронзая ночь полоской света…»

Стихи

Радуга

 

Отмаялась гроза, и радуга повисла,

срывая в небеса набухшие пруды.

Смахнув с лица струю живительной воды,

восторженный чудак придумал коромысло.

 

Природа не всегда в ладу со здравым смыслом,

и может, было всё совсем наоборот:

уставший водонос раскрасил коромысло

и радужно вонзил в унылый небосвод.

 

Лихого мужика радушная беспечность,

рождённая с тоской рутинною в борьбе…

А радуга манит настойчиво к себе,

величие храня. И тает в бесконечность.

 

 

* * *

 

Дом фасадом обращён на магистраль,

прочертившую сквозь Русь диагональ.

 

Невеликий пятистенок – на семью,

на стене чернеет надпись: «Продаю».

 

В чём тут дело? Остаётся лишь гадать:

что заставило построить и продать,

 

это радость написала иль беда…

И разносят по России поезда,

 

дробью мучая стальную колею:

продаётся, продавайте, продаю…

Ночью вздрогнешь, сон рассыпав на куски, –

это поезд или кровь стучит в виски,

 

иль колотит, беспощаден и жесток,

над страной аукционный молоток?

 

 

Капельница

 

В палате гнусно пахло вечностью,

висок пульсировал с утра,

но, нежно вспыхнув белой свечкою,

ко мне явилась медсестра.

 

Так незаметно и по-доброму,

улыбкой горести прикрыв,

бахчисарайское подобие

перевернула на штатив.

 

И сердобольно, и играючи

она склонилась надо мной

и слёз фонтан непросыхающий

вонзила в вену мне иглой.

 

Спасение и наказание

я в одночасье испытал –

чужие беды и страдания

сквозь сердце с кровью пропускал.

 

Потом лениво на поправку

пошёл, минуя ад и рай…

А капельницу на заправку

отправили в Бахчисарай.

 

 

 

Татарка

 

Р.З.

Из платья – словно из шатра,

и не бывает слаще мига,

когда сдаюсь я до утра

в твоё пленительное иго.

 

И ненасытна, и чиста

грудь, не познавшая креста.

 

Как выдержать твои глаза?

Молчат столетия об этом…

Знать, до сих пор Темир-мурза

летит на гибель с Пересветом.

 

 

Однопутка

 

Зашёл состав на однопутку,

и стало холодно и жутко.

Дорога мчится лишь «туда»,

и вдруг становится понятно,

что, как ни бейся, никогда

ты не воротишься обратно.

И всё, что выпало оставить,

не переделать, не исправить –

бескомпромиссна, как змея,

единственная колея.

 

А поезд в гору прёт упрямо

прерывисто, как телеграмма,

в тоннельный ствол врезаясь плотно

гремящей лентой пулемётной,

пронзая ночь полоской света

от Абакана до Тайшета.