Журнальный мир

* * *
Мальчик еврейский играл на закате на скрипке.
Он приезжал на лето к соседям на дачу. 
Я каждый вечер стояла в тени у калитки,
Слушала, как его скрипка смеётся и плачет.

Бабушка говорила: – Глупая девка! 
Это ж еврей, а ты татарчонок раскосый…
Я убегала под абрикос на скамейку, 
Прятала слезы в длинные черные косы.

Впрочем, купаясь на острове, что у речки,
Были мы все одинаковые друг другу.
Мальчик крутил из травы мне смешные колечки
И надевал на пальцы на каждую руку.

Остров давно обмелел. Обрезаны косы.
И где тот мальчик, где его нежная скрипка?
Но иногда мне снится: под абрикосом 
Смотрю на колечки из трав и прячу улыбку.

* * *

Луна качает головой и смотрит в окна.

Ты был не мой. И стал – не мой.

В узорах стекла.

В узорах вся моя душа,

Она замерзла.

Не стоит на нее дышать!

Не надо. Поздно…

В кармане старый леденец.

Куда он годен?

Конец, конец всему венец!

А ночь уходит.

И липнут к пальцам в тишине

Сухие крохи.

А может, на худой конец,

Они не плохи?

Но ночь уходит.

И луна глядит устало.

Я так хотела быть твоей!

И вот – не стала…

* * *

Озимые снега идут над миром,

И мы идем, одетые в снега.

Я снова сотворю себе кумира

Из моего заклятого врага.

Как учит недочитанная книга,

Подставлю свою щёку и ладонь.

Смиренье, неизбежное, как иго,

Берет любого Каина в полон.

Прощенные становятся сильнее.

Прощающие канут в тишине.

И неприметно горько заалеет

Раздавленная клюковка в вине.

И к сердцу, как к забытому зимовью,

Протянется тропинка на снегу.

И враг мой, заклинаемый любовью,

Устанет ждать меня на берегу.

* * *

Море всё унесло. Море всё укачало.

Море молилось со мной, и море – молчало…

Море со мною плакало и кричало.

Море не спрашивало и не отвечало.

Море меня целовало солёною пеной,

Море мой жар остужало выше коленей,

Море души моей каждую рану омыло –

Море меня обнимало, море любило…

Море меня ласкало. Море жалело…

Море вздыхало со мною, море мне пело.

Море все тайны мои сохранило,

Море ночами со мной о тебе говорило.

Море со мной горевало, и море – смеялось,

Море так нежно, так тихо меня касалось…

Море всё-всё унесло. И всё – растворило…

Ракушкой память мою о тебе на песок положило.

* * *

Легкая жизнь птиц.

Морем омытый рассвет.

Сплетение рук и ресниц.

Мгновенье – как тысяча лет…

Забывчивость летних снов,

Запах нездешних трав…

Тот, кто придумал Любовь,

Был, несомненно, прав.

* * *
Собака у моря пахнет солёной рыбой.
Скормишь ей хачапур, погладишь по холке.
И мы её забрать, конечно, могли бы,
но собака сидит и сидит у моря. Осколки

зелёных бутылок обточены морем нежно.
Посмотришь сквозь них на солнце – солнечный зайчик. 
Её забыли случайно, случайно, конечно,
и как там теперь весёлый вихрастый мальчик?

Собака думает, смотрит в глаза кротко.
А мы свои отводим, смотрим на волны…
На горизонте плывет старая лодка,
такая старая, что не боится шторма.

Собака верит. Сезон давно закончен.
Под лежаком у моря так сладко спится.
Ген человечности, видно, давно заколочен,
как чьё-то кафе на пляже с синею птицей.

* * *

Утоплено ведро в колодце,

железом мокрым пахнут руки,

и капли – маленькие солнца –

блестят на потемневшем срубе.

И в жарком обмороке лета

все травы вырастают гуще.

И, как и прежде, нет ответа,

где было или будет лучше…

* * *

Помолись обо мне, развесёлая райская птица,

в этом старом саду, где, не собран, стоит виноград,

где луна, как хурма, над горою в ночи золотится,

где никто мне не друг, где никто мне не враг и не брат.

Где меня не найти никому, кроме дочки, которой

снится мальчик с глазами черней, чем абхазская ночь.

Помолитесь о ней, безмятежной, огромные горы,

чтобы ей эту жизнь легко, будто сон, превозмочь.

Потому что не так и не с теми случаются встречи,

и уходим не к тем, с кем хотелось идти по пути.

Помолись же о нас, кипарисы качающий ветер,

и еще помолись, чтоб слова мне об этом найти,

чтоб сказать ей потом, здесь сложившей доверчиво руки

у меня на груди и уснувшей в ночной тишине,

что сильнее любви на земле этой только разлуки

и дороги к любимым, подобные долгой войне.

* * *
Женщина у окна, чей возраст уже неважен,
нижет истертые бусы, похожие на неё.
Завтра придет почтальон, что-нибудь ей скажет
и сообщенье о смерти чьей-нибудь принесёт.

Женщина у окна, чей голос давно не слышен,
про себя поет какой-то романс о любви.
И что-то в ней забытое чуточку дышит,
и чьи-то слова вспоминаются – «мон ами»…

Женщина у окна, чей ангел, давно уставший,
спит на коленях её, укрытый платком носовым,
вспоминает их всех, когда-то у ног её павших,
и как атласной туфелькой она ступала по ним.

Без горечи, без сожаления, без толики боли
смотрит на жизнь свою, как на немое кино…
Розовый замок в детской на старых обоях
выцвел, как сказка,
давно,
давно,
давно…

* * *

На что похожа старая любовь?

На календарик, выцветший в кармане.

На рыбака, забывшего улов.

На капельку вина в пустом стакане.

На что похожи старые мечты?

На серую вчерашнюю газету.

От прошлого – сожженные мосты,

А в настоящем параллелей нету.

На что похож возникший старый друг?

На плюшевого мишку под диваном.

А в сердце только маленький испуг

И тающая дробь от барабана…

И ни к чему смотреть через плечо.

У прошлого нет будущего, точно.

А я тебя любила горячо.

И я тебя давно забыла.

Точка.