Прямая трансляция из черепной коробки (о спектакле «Губернатор» режиссера Андрея Могучего, БДТ им. Г. А. Товстоногова)

Прямая трансляция из черепной коробки (о спектакле «Губернатор» режиссера Андрея Могучего, БДТ им. Г. А. Товстоногова)

Шорт-лист конкурса «Смотрю на сцену я»

В 2015 году известный российский театральный фестиваль запустил программу, благодаря которой номинированные спектакли можно увидеть в прямом эфире в интернете или в кино. В 2018 году в сетку онлайн-показов вошел спектакль БДТ «Губернатор» (режиссер Андрей Могучий) по одноименному рассказу Леонида Андреева. Оказавшись на экране, спектакль о людях, перемолотых предреволюционной горячкой, стал видеоконтентом, кочующим из телевизора в интернет и обратно. А значит, шоу, пусть и не самое развлекательное, вошло в один бесконечный цифровой ряд, где хватает места и передачам Малахова, и интернет-расследованиям коррупции в высших эшелонах власти, и новостным сводкам, объединяющим первые два пункта в одном материале. В результате экран телевизора или компьютера преломляет восприятие спектакля.

Прямая трансляция из черепной коробки губернатора Петра Ильича (Дмитрий Воробьев) начинается после того, как он случайно отдает приказ открыть огонь по оголодавшим рабочим, закидавшим его камнями. Взмах платка, выстрелы, кровь: сорок семь убитых — тридцать пять мужчин, девять женщин, трое детей — безэмоциональный комментатор за кадром фиксирует все события губернаторского внешнего и внутреннего мира, как будто дешифрует черный ящик разбившегося самолета. Петр Ильич — человек и самолет — обязательно разобьется, это анонсируют в первые же минуты пролога. Эксклюзивность трансляции в том, что о предстоящей гибели знает не только зритель, но и сам герой, и это только сильнее гипнотизирует публику, привлекая внимание даже тех, кто подобные вещи обычно не смотрит. А что, пусть говорят. Жалко, что ли?

«Губернатор» начинается по аналогии с заставками некоторых ток-шоу: герои усаживаются на отведенные места, готовятся к выступлению, гримеры поправляют грим. Так Могучий показывает, что происходящее — всего лишь условность, как и основная масса телеконтента, который всегда можно повернуть к зрителю нужной стороной: как, например, один и тот же человек на разных каналах выдается за эксперта в разных областях под разными именами и в разных должностях. В унисон с этой телевизионной уловкой по бокам театральной сцены работают два экрана: они постоянно дублируют лица и фигуры персонажей, демонстрируя их в негативе. Так, черное регулярно становится белым, и запускает механизм перевертышей: тусклое холодное освещение делает лица живых мертвенно-бледными, магриттовские ангелы в котелках с красными глазами оказываются истребителями на железных крыльях, верх — это низ (и значит ангельские лестницы идут из-под земли), а чиновники — это рабы должностей, неспособные ходить иначе, чем под прямым углом. Да и само место, где разыгрывается история губернатора, больше напоминает не реалистичные натурные съемки, а телестудию-трансформер, готовую сжать героя своими стенами.

Зритель перед экраном телевизора по свободе своих действий, в целом, равнозначен зрителю в зале. Солдаты палят со сцены в сторону мирно сидящей публики, губернатор задумчиво бродит в партере, но контакта со зрителем — хоть с каким-то — не устанавливается: как и всякое телевизионное действо, происходящее бесконечно далеко и предельно близко к потребителю. Все знают, что произойдет, с самого начала, но никто не в силах помочь. Можно только смотреть, трогать нельзя — публика у нас воспитанная — все сидят и смотрят, как человек умирает в прямом эфире (как будто в первый раз). Бессердечные — подумаешь, глядя на них. И поймаешь себя на мысли, что тоже в их числе. А после, обнаружив в себе вагон сострадания, вдруг начнешь ассоциировать застывшую аудиторию, незаметно оплакивающую героя, с девочкой-гимназисткой (блестящий монолог Александры Магелатовой) — единственной, кто пожалел дважды полумертвого губернатора. И обратишь внимание, что только у нее лицо не испачкано в сизом покойницком гриме. Прямо как у тебя, зритель.

Почти два часа всем желающим показывают, как на шее у героя затягивается петля — метафорически, конечно, ведь умрет он от пули. Ужас? Ужас. Но такой, без восклицательного знака. Потому что не сказать, что это в новинку: достаточно включить случайный выпуск новостей или почитать топ ежедневных «сенсаций» из регионов — и история губернатора покажется не самой вызывающей. Телевизор в современной России вообще стал важнейшим из искусств, учитывая, что федеральные каналы, которые предоставляют зрелища с пропагандистскими вставками разной степени тяжести, — главный хлеб худеющей страны. Нахождение «Губернатора» не только в формальном, но и в тематическом контексте информационной повестки говорит о том, что ад уже здесь, а мы до сих пор не успели к этому сезону подготовиться.

Впрочем, есть одна деталь, которая позволяет отделить спектакль от телевизора, деловито превращающего жизнь в тотальную имитацию. Это музыка. Исполненный Олегом Каравайчуком вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае» до смерти набит диссонансами и постоянно сопровождает губернатора в его терзаниях, как будто не давая успокоиться. Болезненную мелодию сменяет «Симфония гудков» Арсения Авраамова, в которой за пушечными и пистолетными выстрелами, ревом заводов и гулом машин не слышно ничего человеческого. Этот музыкальный ландшафт отрезвляет и в конечном счете позволяет вынырнуть — хотя бы ненадолго — из уютного телевизионного быта, как это делала красная таблетка с героями «Матрицы». Вынырнуть, ужаснуться — и попроситься обратно.

Когда черный ящик расшифрован, губернатор убит и трансляция завершается, повисает тишина, которую обычно стремятся чем-то заполнить, иначе произойдет что-то нехорошее — возможно, даже мыслительный процесс. И руки сами тянутся переключить канал, открыть новую страницу в интернете — чтобы увидеть подобную историю, плюс-минус. И все повторится вновь. Никто никому по-прежнему не сможет помочь: по законам жанра зритель может только наблюдать, где бы он ни сидел — перед сценой, перед экраном или у самого порога непоправимого события.