Журнальный мир

* * *

Я шагаю за белой стаей

По песку ползущих газет.

Клин гусиный летит в Патайю

Вслед за чувством грядущих бед.

Надрываются волны шумом,

И валы в нахрапе идут.

Тучам реющим и угрюмым

Чайки тоже кричат беду.

Ветер рвет края покрывала,

Кем-то брошенного в песке…

Света мало и горя мало,

Дайте горя моей тоске!

По причала скрипучим плахам

Выйду в море, где свист и гром:

Пусть идет все, что было, прахом,

Все, что будет, — горит огнем!..

* * *

Снежные змеи ползут через трассу

Наискосок.

Богу забава. Забота Минтрансу…

И на часок

Мне путешествие через пустыню

Белых полей.

Вновь, поспешествуя хмари и стыни,

Слезы пролей.

Душу не выплакать даже в дороге,

Даже зимой.

Эх, как привычны скрипучие дроги,

Боже ж ты мой!

Жизнь-покатушка — пока не в кювете —

Далью жива.

Долгом и болью за милых в ответе,

Ведай слова.

Ибо пустого не переиначить

Сутью пустой…

Ехать и вновь да чего-нибудь значить

С новой верстой.

* * *

Александру Радашкевичу

О период нежнейший, беспамятный, море- и миротворящий,

Говорящий на том языке, что еще не осознан,

Не окуклился в зернах икринок — словесных и плодо- и ладотворимых,

Что серебряным облаком взвихрили сон задремавшего бога…

О сонорные волны и мелосы виртуального снега,

Душу вы забелите мою, в антарктической бездне укройте,

Чтобы заговорила, поднявшись из тысячелетья ледового плена,

Инфузория-туфелька смысла — и весело, и лучезарно!

* * *

В незапамятный тот,

Незабвенный,

В неизменно изменчивый век

Не кончались дрова во Вселенной

Среди вечных саней и телег.

Между книгой

И тягою конной,

Веры в поисках,

Далью сыты,

Мы ли мир в позолоте иконной

Под лучом Вифлеемской звезды

Представляли?..

Но вьюга завыла,

Поднялась суеты кутерьма,

Было-сплыло, что отроку мило,

Наступает погибель-зима.

Да, на русской планете жестокой

Невозможно без тяги печной.

По снегам,

Под звездой одинокой,

По забытой дороге одной

Хорошо было ехать и ехать

До трактира…

Но кончился век.

Нас,

Вослед ли за вехой-помехой,

Замело,

Затянуло под снег…

* * *

Уже телесность в тягость и в обузу…

Свинец щетины не к лицу арбузу,

А ягода поэзии сладка

И розово-мясиста. Уж увольте,

Позвольте мне забыться в Верхней Вольте,

Аллаха чартером — уже наверняка!

Но ногти все растут и тело дряхнет,

Сустав хрустит, а эпителий пахнет,

И волосы все падают на стол

И на клавиатуру… Дело к ночи.

Похмелье все смурней, а дни короче.

И воле Божьей равен валидол.

Какая-то неявная истома:

Ты у родни, брат, но… уже не дома,

Любовью грея душу — знай и честь.

И помни, покидая оболочку,

Долги отдав лишь, ты поставишь точку

И обретешь Отечество, бог весть…

Памяти Василия Костромина

Докачу до Падунских порогов

Под железных дорог анапест,

Чтоб, остывшую землю потрогав,

Убедиться в наличии мест —

И купе, и плацкартных, и общих —

В дальнем, скором, идущем уже…

— Что ж, заране — так легче и проще,

Забронируй и — не мандраже!..

Ляжем, ляжем — на нужную полку,

Всяк по рангу во время свое,

Душу живу, поди не иголку,

Сохранив, покидая былье.

Знать, не зря ты рождения-крика

Из себя ликованье исторг.

…Небо. Тишь. Одиночества книга.

И парящего слова восторг.

* * *

На бетонной тулье цирка

Выросла береза.

Избиратель мимо ЦИКа

Смотрит нетверезо.

Как гимнасточка, трепещет

Деревце на крыше —

Никаких таких трапеций

Для беглянки рыжей.

Раньше с куполами храмов

Девочка дружила,

Среди ржавчин и бедламов

Весело и мило

Над руиной вырастала…

А теперь, однако,

Время новое настало

Водолея-знака.

Но покуда с неба льется

Канитель сырая

И, как на канатоходца,

Мир на нас взирает,

Буду безальтернативен,

Сколько б ни просили —

Одинок и беспартиен

Посередь России…

* * *

Судно движимо шелестом волн…

Ничего, ничего, ничего —

Лишь дождливые шорохи лета…

Ничего, кроме белого света.

Свод небес движим дыхом любви,

Не гневи, небеса не гневи,

Мы плывем, а сомненье и скука —

Не порука…

Что промолвим, ступивши на трап,

Осознав — кто владыка, кто раб?

Оглянемся ль, воспомня потери?

Свято веря,

Что, ни пяди любови врагу

Не оставив на том берегу,

Обрели это небо благое —

Сень покоя…

Ключ

Не возвращай…

Похоже,

Будет оно верней.

В сумочке матовой кожи

(В напоминанье дней,

Наших уже навеки) —

Ключ от моей норы,

Ключ от души-беспеки,

Жизни, а не игры…

Есть потайной кармашек

Даже в миру ином.

Кроме стихов-бумажек

Ведаю об одном —

Кончена dolce vita,

Все суета и ложь…

Но… моя дверь открыта,

Верую, что придешь.

Ключиком-колокольцем

Снова дверь отворя,

Скажешь: «Там за околицей

Звон и — заря, заря…»

* * *

Мне горше горя и греха — той тьмы зияние сухое,

Где влагу трепета и зноя не вместят старые меха.

Я скуп, как тот премудрый жрец, что, пламень уподобя камню,

Усердно молится богам, но — не верит в жертвенность сердец.

А ты без памяти щедра, ты без изъяна терпелива,

Смиренна, но не сиротлива — сиренью росною с утра…

Какою, Господи, ценой? Какой, не вышепчу, какою

Я заплачу за свет покоя, за пламя, ставшее виной?

Тот камень — накрепко со мной…

* * *

Клен облетел.

Чахоточно поблек

Опавший лист.

И в полудне осеннем

Его колышет слабым дуновеньем.

А над листвой — последний мотылек.

Как будто умер кто или уснул

Под кленами…

И волосы шевелят

Ему ветра.

И грозы отшумели.

И мотылек со лба его вспорхнул…