Журнальный мир

Конец мая. Тюльпаны и сирень. Радостные яркие одуванчики — уже второе поколение за весну, а первое нарядилось в белые пушистые шапочки. Дунешь — и легкая шапочка улетит. Будет одуванчик с крошечной и жалкой головкой… Ах, какие знакомые и любимые с детства приметы поздней весны. Татьяна Николаевна их знает наперечет. Двадцать пятое мая — ее день рождения. В детстве она считала, что весь этот цветочно-праздничный парад природы еще один подарок ей, Танюшке. И соловей в сиреневых кустах тоже поет специально для нее. Прилетает в тихий московский дворик, где живет девочка Таня, и щелкает, выводит трели для маленькой слушательницы. У Тани были три подружки: Неля, Оля и строгая Катя. Катя «взрослая»: ей уже исполнилось десять. А Таня, Неля и Оля только окончили первый класс школы с углубленным изучением испанского.

Когда зацветала сирень, место игр перемещалось в самый центр сиреневого куста. Сидели в цветущих гроздьях. Прикалывали сирень в волосы — и становились сказочными принцессами с высокими прическами. Делали из сирени «секретики»: выкапывали в земле ямку, укладывали туда цветочную композицию из сирени и одуванчиков, прикрывали стек-лышком. Присыпали сверху песком. Секретик… А еще выискивали цветочек с пятью лепестками. Съесть такой — к удаче. Только попадаются пятилепестковые очень редко.

В тот день рождения решили подглядеть, как же выглядит этот самый соловей? Почему-то казалось, что он пусть не как павлин, в радужных перьях, но тоже немножко волшебный. Неля утверждала, что у соловьев голубые глаза в длинных ресницах. Таня думала, что у соловья крылышки отливают золотом… Но соловей оказался недостижим, невидим. Сразу после праздничного чаепития с малиновым пирогом девчонки сбежали погулять во двор и заступили на вахту — выслеживать соловья. Они просидели в кустах до глубокой ночи и получили потом страшный нагоняй от родителей. Но соловья так и не увидели. Катя потом принесла книжку — том Брема. Свирепо ткнула пальчиком в рисунок: маленькая невзрачная птичка. Серо-коричневая.

— Вот ваш соловей!

И где, спрашивается, золотые перышки на крыльях? Где синие глаза, опушенные длинными ресницами?!

Это было — страшно представить — семьдесят два года назад.

А сейчас — просто воспоминание. Но опять конец мая, томительная сирень, и даже ночью заливался соловей, вряд ли тот, что в детстве, но Татьяне Николаевне хочется верить, что тот самый. Из детства.

Она живет все там же, в пыльном московском дворике. Правда, сейчас этот домик затерли со всех сторон высотки из бетона и стекла. Просто и не верится, что в центре Москвы сохранился тот самый домик с небогатой лепниной, со смешным, будто игрушечным, фонтанчиком во дворе. Как домик уцелел? Да просто жил в нем один известный советский писатель, прижизненный классик, о чем сейчас свидетельствует соответствующая табличка… Писателя Татьяна Николаевна смутно припоминает. Он был сухеньким, худым, очкастым и ходил с тросточкой. Ироничная Катя называла его «спинка минтая». А вот гляди ж ты, «спинка минтая», а дом благодаря табличке в честь него выстоял, уцелел. И соловью есть куда возвращаться из года в год, чтобы поздравить именинницу.

Сегодня с утра Татьяна Николаевна ждет дорогих гостей, своих подружек. Неля прилетела из Парижа. Поездку оплачивает ее сын, успешный бизнесмен. Катя едет из Бибирева — где это находится, Татьяна Николаевна даже и не представляет. Для нее все, что не центр Москвы, определяется как «за тридевять земель». Не придет только Олечка. Оля умерла семь лет назад.

На столе обязательный малиновый пирог. Сладкое вино для девочек и — на всякий случай — немножко коньяка. Вдруг кто-то захочет… И, знаете, коньяк неожиданно пользуется успехом! Они хохочут — старые подружки — над тем, что называют друг друга «девчонки». И над тем, что Катька-то, оказывается, ничего не слышит, слуховой аппарат поломался, да. Но по-прежнему старается все контролировать и быть в теме. Выговаривает Нельке — куда так вырядилась, ну, как эта самая, Пугачиха? Может, и Галкин тоже имеется там, в далеком Париже? Что за неуместные блестки, а шею надо уже прятать, а колец сразу пять надеть — моветон! А, вот, кстати, подарок. Танечка, поставь в вазу…

Катька — Екатерина Семеновна — принесла огромный букет сирени и небольшой сверток в блестящей бумаге, перевязанный золотым бантом… «Потом откроешь!»

Они смеются друг над другом, вспоминают, вспоминают… Жизнь такая долгая, оказывается. А сколько еще впереди? — никто не знает.

Катька уходит поздно вечером. Неля с Татьяной смотрят на нее из окна второго этажа. Толстая бабка в нелепой шляпе, какие-то розочки приколоты сбоку на тулью. Идет медленно… У Татьяны слезы на глазах. Неужели они так постарели? Неожиданно Катька обернулась, нашла взглядом подружек и замахала руками. Вижу, вижу вас! А потом сняла очки и изобразила пальцами якобы взмах огромных ресниц. Таня с Нелей хохотали до упаду. Соловей… с синими глазами… Помнит Катька. И они — помнят.

Неля осталась на ночь у Татьяны. Утром на самолет и домой. Родни-то в Москве уже никого не осталось — все в Париже. Показывала фотографии родни. Счастливая Нелька. Вот и внуки уже взрослые, на нее похожие. А потом Неля неожиданно с обидой сказала:

— Тань, чего она так — про Галкина. А сама в малиновый цвет покрашенная. Давай посмотрим, что там за подарок.

Открыли Катькин подарок — Татьяна аккуратно, стараясь не порвать, сняла золотую бумажку. Внутри — коробочка. Затаили дыхание… В коробочке лежала новая зубная щетка.

Хохотали! Ну, Катька! Хорошо хоть, щетка не пользованная. А как преподнесла! Царский дар.

Неля заснула, а Татьяна долго-долго сидела перед открытым окном. Ждала, когда запоет соловей. Он почему-то не прилетел. Но зато в букете, подаренном Катькой, Татьяна Николаевна нашла цветочек сирени с пятью лепестками. Крошечная белая звездочка, которая принесет удачу.