«Раскройщица жизни»
«Раскройщица жизни»
Не позавидуй
Умеет осень без труда
Давить на жалость:
Ладонь кленового листа
К стеклу прижалась.
Туман улёгся на траву
Намокшей ватой.
И ветер хрупкую листву
Метёт кудато.
И нас метёт по всей земле…
Куда? — не знаю.
Тот лист кленовый на стекле —
Душа резная.
Мы смотрим в окна — там тепло:
Каминов алость.
Нас отделяет лишь стекло —
Такая малость!
Картинок видим череду —
Чужие судьбы.
И по тому, что на виду,
О счастье судим.
Мы, позавидовав другим,
Своё не ценим.
И вновь, как листья, прочь летим
К туманной цели.
Но жизнь чужая нелегка,
Хоть сахар с виду.
Чтоб не остаться в дураках —
Не позавидуй.
Листья
Золотыми словами осени
Липы спорят о пустяках.
Облака сизых птиц подбросили
И, поймав, понесли в руках.
Дни ложатся, как листья в лужицы,
И теряют былой окрас.
В венском вальсе планета кружится,
Пригласить забывая нас.
И летят, как листва, мгновения —
Мы пускаем их с молотка.
От рождения до забвения —
Жизнь пугающе коротка.
Разномастные, разноликие —
Листья ветер сорвёт опять…
Мы не станем с тобой великими,
Но достойными можем стать.
Дни на тонких ветвях не держатся,
Сколько ни повторяй: «Держись!..»
Скоро дворник пройдёт под деревцем
И сметёт их в охапку «жизнь».
Женское Ремесло
Снег занавесил простынями сад:
Х/бшки белоснежные висят,
И в детство тянут и зовут упрямо.
Там — тощая стиральная доска,
На зимней речке два гнилых мостка
И прорубь, где белье полощет мама…
В воде холодной пальцы словно лёд.
Отпустишь ткань на миг — и унесёт,
А мама шутит: «Для русалок платья!»
С ней рядом — таз, бельё горой лежит…
Не каждый с ним управится мужик.
Вот только это — «женское» занятье…
Потом в саду, от неба до земли,
Белеют парусами корабли —
Морозом укрощенные скитальцы.
Так было раньше… И почти везде:
Бельё купали в ледяной воде,
И мучались всю жизнь от боли в пальцах.
Течением те годы унесло…
Быть женщиной — «простое» ремесло?
Поймёт не каждый этот подвиг тяжкий.
…А мама рядом. И её рука,
Как в детстве, исцеляюще легка…
И я целую красные костяшки.
Глаза у стариков
Вы видели глаза у стариков? —
Воды прозрачной чистые озера.
И лучики морщин от берегов
Бегут к щекам затейливым узором.
Дрожит вода… В ней жизнь отражена,
Но разгадать её отнюдь не просто.
Комуто мудрость с возрастом дана,
Комуто — лишь предчувствие погоста.
Одни прожили сложную судьбу,
Но их улыбка новый день встречает.
Другие, складки двигая на лбу,
На жизнь, на мир и на детей серчают.
Не мне судить их души на весах —
Другой Судья проявит неподкупность.
Ведь неизвестно, что в моих глазах
Увидят внуки — пустоту иль мудрость?
Зрелость
Пламя вспыхнуло, разгорелось,
Обожгло и в момент остыло…
Так уже не умеет зрелость,
Хоть и помнит, как это было.
Юность ведает слишком мало:
Искра вмиг распаляет сердце…
Но в пожаре нельзя согреться —
Зрелость это давно узнала.
И на выжженном пепелище
Словно в сердце мелькнет зарница:
Зрелость спички зачемто ищет,
Но зажечь их уже боится.
Мой город
Тверской весны угрюмый вид
Похож на старого бродягу:
В грязи, потрепан и небрит,
Трубой на Соминке дымит,
В кармане сжав Лазури флягу.
На коже — сыпь дорожных ям
И вены вздуты половодьем…
А по нахмуренным бровям
Трамвай ползет ко всем чертям,
И на Советской в ноль уходит…
На Комсомольской каждый год
Нарыв вскрывается подкожный.
И вновь бродяга просто ждёт,
Пока беда «сама пройдёт»,
Прижав асфальта подорожник…
Оставив почести другим
И старых крыш понурив плечи,
Мой город слишком человечен…
И оттого до слез любим.