Рассказы

Рассказы

Весна

 

Она ловко накрошила в миску с квасом хлеба, присыпала зеленью и стала есть, осторожно опуская тонкую блестящую ложку так, чтобы не брызгать. День сегодня выдался хорошим. Удалось недорого купить хлеба на три дня, да и работа ладилась быстро. Она жила плетением корзин и любила солнечные дни – меньше уставали глаза. Ивняк в этом году вырос высокий, сочный. Утром женщина без устали рубила его тесаком, выволакивала на луг и делала вязанки. Старая собака блаженно жмурилась на солнышке, радуясь дальней прогулке. После они медленно шли домой. Женщина сгибалась под приятной тяжестью, а пес старался не обгонять хозяйку – зачем лишний раз напоминать, что силы ее уже не те, что раньше? Большая часть срезанного так и осталась на земле, но женщину это не беспокоило. Деревня была небольшая, все ее знали, и никто не стал бы обкрадывать. Да и желающих отбить ее скудный заработок не было.«Ну Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 199 вот, и ладно», - женщина ополоснула миску чистой водой, налила чаю и достала из конфетницы высохший шарик «дунькиной радости». Потом убрала пустую чашку и легла на кровать, на старое покрывало, украшенное зубчатой каймой. Пуховые подушки тоже украшены белым вязанием. Все это было частью приданого. Уже закрыв отяжелевшие глаза, мысленно прочла молитву. Последнее, о чем ей вдруг подумалось, было чудесное открытие удивительной гармонии: ведь она брала часть нераспустившейся жизни у природы и превращала ее в красоту корзин, рыжевато-изумрудной похлебки, белоснежного кружева вот на этой постели. Вместо срезанных побегов вырастали новые. Природу она не обделила, а жизнь приумножила своим трудом… Старая собака громко храпела, иногда поскуливая. Им обоим, псу и хозяйке, снилась река, усыпанный мать-мачехой берег и они – молодые и полные сил. Так славно начиналась их очередная весна.

 

Дом на окраине

 

Мойра стряхнула в кипяток остатки черной муки с ладоней, посолила и принялась размешивать суп деревянной ложкой. Кусочки теста кружились в мутной воде, становясь все прозрачнее с краев. И ей казалось, что в этом горшке существует своя жизнь, протекающая по своим законам… Она бросила в бульон крупно накрошенную луковицу и принялась вылавливать из горшка кусок свиной кожи, чтобы нарезать ее тонкими полосками и разложить по мискам, посыпав толченым чесноком. Огонь уже почти погас, и угли слабо потрескивали. Мойра была довольна, что ей удалось так точно набрать нужное количество дров. Она разворошила очаг длинной кочергой, вытерла руки о передник и принялась накрывать на стол. Этот стол запомнился ей еще с детства, когда отец только принес его из сарая, заменявшего столярку. Столешница пахла смолой и немножко – табаком. А с ее нижней стороны можно было отколупывать маленькие красноватые стружки. Каждую пятницу мать скребла его широким тяжелым ножом и натирала крупным песком. …После гибели отца мать полгода ходила из угла в угол, бесцельно перебирала старые тряпки, не обращая внимания на забившихся в угол детей… Однажды утром она навсегда покинула дом, и двенадцатилетняя Мойра стала воспитывать братика и семилетнюю сестру одна. Они наверняка умерли бы с голоду, если бы не корова, которую Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 200 Мойра берегла пуще зеницы ока. Мойре вспомнилось, как однажды, вернувшись с пастбища, корова даже не притронулась к теплому пойлу и потом лежала, печально глядя детям в глаза… Подобрав холщовый подол, девочка долго молилась, прижимая к груди холодные, в цыпках и царапинах, руки, и бог услышал ее, и корова осталась жива. Мойра долго не решалась притронуться к ее вымени, пока корова сама не ткнулась мордой, погладив ее ладонь теплым шершавым языком. Мойра отправила детей за свежей травой, и вскоре их уже поджидала долгожданная крынка молока… С тех пор прошло так много времени, что Мойра даже удивилась своим воспоминаниям, как и внезапно напомнившим о себе родным лицам… Она разлила похлебку в две большие миски, в одну добавила немного масла, а другую поставила на широкую низкую скамью. - Обедать! Услышав ее голос, в избу вбежал старый лохматый пес и стал бесшумно лакать суп, упираясь лапами в скамью и виляя куцым хвостом.

 

Платье-радуга

 

Даша затянула узелок и обрезала красную нить. Взяла оранжевую и начала новый ряд. Она вязала радугу. Рукодельничать девочка научилась сама, по книжкам. Матери было некогда возиться с дочерью, да и свойственный ей яркий темперамент к вязанию не располагал. Вот дояркой она была отличной, куда с добром. Ниток сейчас в магазинах полно, были бы деньги. И Даша обвязывала сначала кукол, потом украсила салфетками столы и тумбочки, а скатерть бросила на середине – взялась за платье. Платье-радугу. Ей хотелось связать что-нибудь совершенно особенное, такое, что нигде не увидишь! И пройтись по селу красавицей. Искренне полагая себя дурнушкой. Даша не пользовалась ни косметикой, ни прочими женскими уловками. Тёмно-рыжие, жёсткие как проволока, волосы она привычно заплетала двумя змейками, хотя распущенные кудри шли ей куда больше. Если бы подкрасить тёмной тушью блёклые ресницы, расправить сутулые плечи, её можно было бы назвать хорошенькой, но сутулиться она привыкла, а пользоваться косметикой не умела… Даша закончила оранжевую полоску, жёлтую, взялась за зелёную, потом – за голубую… Шли дни. Радуга обрамляла горловину, спускаясь на плечи. Небо связалось золотисто-бежевое, а потом сами собою появились Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 201 ослепительное золотое солнце, пушистые облака, а по подолу новорожденными цыплятами проклюнулись одуванчики в изумрудной траве. …Даша затянула последнюю петельку переда и радостно улыбнулась. Ей захотелось изменить прическу. Распустила волосы и долго вглядывалась в зеркало. Наконец решительно обрезала челку. И сразу ее удлиненное, чуть скуластое личико приятно округлилось, перестал выделяться острый подбородок. Даша даже рассмеялась…Бросила ножницы и принялась вывязывать спинку. На спинке будет Космос: звезды, кометы, планеты, солнце. Работа спорилась, благо решила для скорости вязать сеточкой. Наконец девушка закрепила нить и поспешно облачилась в обновку. Скинула тапочки, достала предназначенные для выпускного туфельки – легкие, золотистые… Вошла мать, всплеснула руками: - Доча, чудесница ты моя! Посреди комнаты улыбалось ее солнышко, окруженное радугой и облаками. Мать взяла щетку, расчесала медные дочкины волосы, а потом принялась завивать крупной плойкой. Выпотрошила косметичку, нашла коричневую тушь-плевалку и, сломив Дашино сопротивление, накрасила и подогнула ресницы. Отошла в сторонку, поглядела. - Красавица ты у меня! Прям невеста!- выдохнула восхищенно. – А ну, давай на улицу! Накинула праздничную шаль, поправила прическу и гордо поплыла с доченькой к центральному магазину. Никогда еще Даша не была окружена таким вниманием! Татьяна-модница обзавидовалась, а заносчивая Кристина стала упрашивать связать и ей. Даже ребята оценили. …Вечером, засыпая, Даша прошептала матери: «Следующее платье тебе свяжу. Будешь у меня Весною! Знаешь, много-много розовых, голубых и белоснежных цветков, листья изумрудные, а между ними яблочного цвета ленточки атласные тонкие-тонкие… Красота!»

 

Красные сапожки

 

Мальчик был напуган. Он стоял на мелководье, речка уносила его самодельный кораблик, а глинистое дно безжалостно засасывало. Малыш рванулся и выскочил на берег, оставив сапоги. Бросился было вытаскивать, но испугался и заплакал. Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 202 Новенькие, пронзительно алого цвета, с мягкой пушистой подкладкой и удобной «тракторной» подошвой, они были его гордостью и будущими спутниками во всех мокрых весенних забавах. Мамка на день рождения подарила! Он нашел их в шкафу задолго до праздника, и все никак не мог заставить себя спрятать их обратно. Трогал, обувал, даже нюхал. И вот – обновил! Вечером мальчик почти не притронулся к толчёнке. Не шалил и рано лег спать. Ночью у него начался жар, и перепуганная мать, напоив сына жаропонижающим средством, бросилась проверять, сухи ли сапоги. Их нигде не было. …Мать сидела у кроватки, ерошила успевшие выгореть мягкие, почти младенческие, кудряшки и приговаривала: - Дурачок мой, чего переживал? Куплю тебе другие сапожки. Яичек вон дачникам продам, кролей – и куплю! - Красные, как у Супермена? – вскинул малой заплаканную мордочку. - Красные, красные…

 

У самого синего моря

 

Дом стоял у самого синего моря, и ветер часто приносил мальчику то обрывки водорослей, то останки каких-то неведомых ему существ… Мальчик нарочно не закрывал ставни, когда начинался ветер. Только закутывал шею шарфом… Однажды ветер принёс ему в обрывках водорослей даже крохотного живого рачка; мальчик держал его в банке с водой и кормил манной крупой, пока тот не умер. Уложил рачка в спичечный коробок на комочек ваты и оставил у себя. На память. Мальчик любил вдыхать запах моря и слушать, как свистит ветер… Он вспоминал то время, когда он сам мог пойти к морю в любое время, когда ему захочется, и даже вволю поплавать. Он помнил, как играл с сине- зелёными неоновыми рыбками, и те суетливо уплывали от него, вскоре возвращаясь на то же место, будто понимая, что мальчик не сделает им ничего дурного. Мальчик, как и все, любил собирать ракушки, но брал только мёртвые, забрасывая живых подальше в воду. Хорошо, что он успел набрать их достаточно много: теперь они висят на крепкой капроновой бечёвке за окном и помогают ветру веселить хозяина. …Наступил полдень. В комнату принесли тарелку жареных креветок и стакан лимонного сока. Мальчик откинул спинку коляски поудобней и стал обедать, слушая, как ветер неторопливо перебирает низки белоснежных ракушек за его окном…

 

Рябиновое варенье

 

Лист плавно оседал на паркет, переливаясь сухими жилками. «Это так красиво – красный листочек на желтом паркете!» – подумалось Вике. Будто снова началась осень. И приедет мама. И будет варить рябиновое варенье… Лимонного цвета стены кое-где покрылись трещинками, но комната все равно была уютной. В большой вазе на полу стоял сухой зимний букет, а на полочках были расставлены любимые Викины безделушки – коробочки из конфетных фантиков, самодельные мягкие игрушки и расписные тарелочки. Вот только не было маминого портрета – ни одного. Так уж получилось. Поэтому Вика не помнила маминого лица. В ее памяти осталась только белая, в ромашках, косынка и запах рябинового варенья – того, маминого… Сейчас это варенье пахнет совсем по-другому. Наверное, мама знала какой-то особенный его секрет. А может, она была доброй волшебницей, и варенье ее было волшебным! Злой колдун решил завоевать весь мир, но мама не могла ему этого позволить – и вызвала на битву. И злой колдун проиграл. Мир остался таким же добрым. Но уже без мамы. Слишком много сил ушло у нее на эту борьбу, и теперь она спит далеко-далеко от людей – чтобы ей не мешали выздороветь и вернуться к Вике. А скоро Вика вырастет, и сама найдет маму! Она научится варить любимое мамино варенье так же по- волшебному, от этого варенья к маме вернутся силы, и она вернется к людям… . . . Вика осторожно подобрала с пола сухой рябиновый листик и, встав на цыпочки на подоконник, открыла форточку. – Листик, передай привет моей маме! – шепнула Вика и разжала кулачок… «Непременно передам!» – шепнул в ответ листик и отправился в путь.

 

Кися

 

Моя Кися маленькая, любознательная и неутомимая в своих поисках. Ах, как волнительно наблюдать за бурным водоворотом в керамическом изваянии, что уносит следы Кисиной жизнедеятельности! Опилки уносятся, как корабли, стихия, неумолима и таинственна! Каждый раз находит котенок в этом зрелище новую прелесть, и я даже немного завидую этой свежести любопытства… А может, просто не замечаю неких деталей, доступных только детско-кошачьему пониманию? Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 204 Вот и бурчу мысленно совсем по-старушечьи, стараясь стремительно прикрыть источник познания крышкой, потому что Кися не удовлетворяется визуальным наблюдением, она практик, и стремится нырнуть в гущу событий, дабы лично подтвердить только ей известные догадки. Ну вот, исследователь не успел убрать лапу; белая наглая крышка коварно прихлопнула ее и не сразу отпустила. Какое вероломство! Кися с ужасом недоумения взирает на меня своими огромными очами, прижимает ушки… Шок прошел, она стремительно легонько кусает предательскую руку, позволившую крышке прихлопнуть лапку, и бросается прочь; тут же замечает на полу собственную тень и замирает, очарованная новым феноменом… Опять чудо! Насмотревшись, расстается с тенью, втискивается через неплотно прикрытую дверь и, пользуясь моей занятостью, проникает в шкаф-купе. Технология открывания створки отработана до мелочей. Номер раз – со всей мощью, с разбега удариться об нее слишком маловесной для такого абордажа тушкой. Слава колесикам и легкому бамбуку! Дверь гостеприимно откатывается. Номер два – преодолеть искушение носками с нижней полки: надо уметь поступиться малым для достижения великого. Стремительно, пока не выгнали, выйти на второй круг, подпрыгнуть и, оттолкнувшись от тумбочки с вонючими баночками, вписаться в среднюю полку. Номер три – лезем вверх по полкам до упора, окапываемся в пахнущих заботой тряпочках. Шкаф – это Зона, где непременно найдется заветное место исполнения самых сокровенных кошачьих устремлений! Номер последний – замереть, словно мышь, чтобы плюнули и не подставили стул, не выгребли скалолазку из этой нирваны, иного измерения уютного блаженства, бухтя что-то про непонятные и явно бесполезные шелковые шарфики… Створка каким-то непостижимым образом закрывается. Полностью. Зона… Слышу тихий, застенчивый шурш. Все-таки досадно прятаться в заповедном месте, когда пространству все равно. Осторожно приоткрываю врата в Шамбалу, подхватив пару свалившихся на голову футболок. Встречаю взглядом пару огромных робко-доверчивых глаз, взглядом же и успокаиваю: «Я тебя люблю!» Кися вытягивается всем хрупким тельцем, позволяя беспрепятственно подхватить и прижать к груди. Привычно включается Кисин неизменно-трогательный моторчик мурчания и тарахтенья, доверия и блаженства, мудрого наслаждения простыми, но истинными ценностями: любовью и лаской, доверием и заботой, чувством семьи и защищенности. Кисино личико лишено выразительности улыбки, остается следить за Журнал «Огни над Бией» - №42 - 2017 г 205 глазами и ушами. Вот ушки совершают горизонтальный шпагат, чтобы почесали лобик: именно это маленькое пространство, обтянутое самой тонкой, нежной шкуркой. Выполняю желание, наслаждаясь мелодией мурчания. Не прекращая действа, подхожу к морозному окну, подсвеченному вечерним освещением. Кися ошеломлена панорамой, тянется в сторону в окна всем тельцем. Мурчание резко прекращается, сменяясь восхищенным молчанием: «Ах, как необъятен, оказывается, этот мир! Как велик! Ах!» Я вглядываюсь и понимаю, что солидарна с нею. Впитываю величие снежного безмолвия, занимающее достойное место даже в городском пейзаже. Стою у любимого окна, с пушистым другом смотрим на пустынную снежную улицу; и вдруг внезапно ощущаю себя астронавтом в космическом корабле перед высадкой на неведомую планету, великолепную и таящую множество загадок… Ее нет ни на одной карте Вселенной. Нам с ассистентом несказанно повезло, и так замечательно, что он – не гуманоид, а личность нечеловеческого происхождения! Ведь неизвестно, в каком теле заключен разум в новом мире, возможно, налаживать контакт придется отнюдь не мне. Кися оборачивается, открыто и с достоинством смотрит в мои глаза. «Я согласна! Я могу» – читаю в ее торжественном взгляде. Убираю с подоконника пакеты и банки, усаживаю котенка и отправляюсь надевать скафандр. Ассистент остается на базе. Если я не вернусь, он найдет способ позвать на помощь. Я ему доверяю.