А с мечом — ни один

А с мечом — ни один

В наших долгих скитаньях что было у нас?

Миллионы мужчин, а с мечом – ни один;

близорукость овечьих испуганных глаз,

синагоги, мезузы, талит и тфиллин.

Магазины, амбары, и утварь, и кладь,

под чужие знамёна стремление встать,

словоблудье пустое, святые слова,

и у края дороги – сухая трава.

Ури Цви Гринберг

(из поэмы «Венец плача всему Дому Израиля» – пер. Х. Дашевского)

 

Кишинёвский погром начался 6 апреля 1903 года, в первый день православной Пасхи. Существует много описаний этого события, и одним из главных является знаменитая поэма Хаима Нахмана Бялика «Беир ѓаѓарэ́го» («В городе убийства»). И хотя автор русского перевода Владимир Жаботинский дал поэме другое название – «Сказание о погроме», ничего сказочного не было в этом произведении. Оно давало щемяще-горькую, но достоверную картину того, до какой степени упадка дошло духовное состояние не сумевших дать отпор погромщикам евреев. Погром в Кишинёве трудно было назвать нападением сильного и жестокого большинства на слабое меньшинство: евреи Кишинёва составляли около половины населения города. Не был он и внезапным. Предпогромная обстановка, вызванная непрестанной черносотенной агитацией, много месяцев царила в Кишинёве. Но евреи не только не подготовились к обороне: у большинства из них отсутствовала воля, они не могли и не хотели оказывать сопротивление. И великий еврейский поэт вместо того чтобы оплакать, как веками было принято в еврейской традиции, безвинные жертвы и призвать на врагов Божью кару, заклеймил не столько насильников и убийц, сколько свой собственный народ, забывший о достоинстве и чести, безнадёжно погрязший в мелочной суете, утративший былое величие и неспособный даже к вдохновенной, горячей молитве:

 

И посмотри туда: за тою бочкой,

И здесь, и там, зарывшися в сору,

Смотрел отец на то, что было с дочкой,

И сын на мать, и братья на сестру,

И видели, выглядывая в щели,

Как корчились тела невест и жен,

И спорили враги, делясь, о теле,

Как делят хлеб,  и крикнуть не посмели,

И не сошли с ума, не поседели

И глаз себе не выкололи вон…

(пер. В. Жаботинского)

 

Семнадцать лет спустя молодой еврейский поэт Перец Маркиш написал поэму о погроме в местечке Городище под Киевом, назвав её «Куча». Само название должно было символизировать новое отношение революционной еврейской молодёжи к комплексу жертвы, столь характерному для традиционного еврейства. И он осудил своих соплеменников. И он, преодолевая крик отчаяния и боли, бросил в лицо своим братьям, что отсутствие воли к сопротивлению и рабская пассивность превратили их, словно скот, в груды мяса и костей, в зловонную «кучу». Именно так погибли сотни евреев: никто не попытался дать отпор, ни у кого не нашлось в доме оружие, хотя гражданская война бушевала вокруг. И встала посреди местечка, как идол, громада изрубленных тел, Царица-Куча, словно требуя новых и новых жертвоприношений:

 

Давая псам кромсать свои колени,

на площади, в скрещении дорог,

ты высишься, скопленье грязных ног,

Царица смерти, знак для поколений!

Гора костей! Твой силуэт огромен!

И он растёт у мира на виду.

Тебе на веки черепки кладу…

Молитесь, нищие, и говорите: «Омен!»

(пер. Х.Дашевского)

 

В 1951 году в Израиле вышла большая книга стихов и поэм классика новой поэзии на иврите Ури Цви Гринберга «Рехово́т ѓанаѓа́р» («Улицы реки»). Совсем недавно закончилась война, и пепел сожжённых евреев ещё густо покрывал поля Европы. Поэт, у которого погибла семья, посвятил эту книгу своим родным и всем уничтоженным в Холокосте, создав литературный памятник Катастрофе. У него было много слёз, но и много вопросов, и главным из них являлся вопрос: как могло случиться такое?

 

Не пойму, почему так безропотно шли

наши братья, когда их тевтоны вели…

Почему, как дрова, их сжигали в печах,

и удобрил поля Амалека их прах?

Как случиться могло, что стояли в снегах

наши жёны нагие с детьми на руках,

и мужья, не прикрыв наготу, без меча,

обречённо глядели в глаза палача?…

Как случиться могло, что поставили их

у дверей, за которыми тьма и конец,

а потом прямо в облако газа, нагих,

затолкали их всех, словно кур и овец?

Пер. Х. Дашевского

(из поэмы «Венец плача всему Дому Израиля»)

 

Не только кишинёвский погром, погромы времён гражданской войны на Украине и кульминация всех погромов и преследований – Холокост, свидетельствовали о чувстве обречённости и покорности судьбе, охватившем евреев, о жертвенном смирении и надежде вымолить у злодеев жизнь.

Подобными примерами полна вся история еврейской диаспоры. Что же случилось с еврейским народом? Всегда ли его поведение соответствовало язвительному пассажу Гоголя, живописавшего в повести «Тарас Бульба» еврейский погром, о «бедных сынах Израиля, растерявших всё присутствие своего и без того мелкого духа?»

Летопись еврейской истории, истоки которой теряются в глубине тысячелетий, приводит немало примеров воинской отваги и мужества. Книги ТАНАХа повествуют о великом полководце и духовном руководителе Йеошуа бин Нуне, под предводительством которого евреи вступили в Страну Израиля, о судьях Отниэле и Эуде, Гидоне и Ифтахе, в разное время поднимавших народ на борьбу против притеснителей, о богатыре Шимшоне, наводившем страх на филистимлян, о пророчице Дворе, своей знаменитой песнью прославившей поход Израиля против Ханаана, о Шауле и Давиде, создавших и укрепивших Израильское царство. А Иосиф Флавий в своём сочинении «Иудейская война» воспроизводит речь Элеазара бен Яира, руководителя обороны крепости Масада, последнего оплота восставших против могущественного Рима евреев:

«Для смерти мы рождены и для смерти мы воспитали наших детей… Но терпеть насилие и рабство – не из тех зол, которые предопределены человеку законами природы; это люди навлекают на себя своей собственной трусостью…

Мы же в гордой надежде на нашу мужественную силу отпали от римлян и только недавно отвергли их предложение сдаться им на милость. Каждому должно быть ясно, как жестоко они нам будут мстить, когда возьмут нас живыми…

Но нет! Пока эти руки еще свободны и умеют еще держать меч, пусть они сослужат нам прекрасную службу. Умрем, не испытав рабства врагов, как люди свободные, вместе с женами и детьми расстанемся с жизнью. Это повелевает нам закон, об этом нас умоляют наши жены и дети, а необходимость этого шага ниспослана нам от Бога…»

И всё-таки внешние атрибуты независимости интересовали евреев меньше, ибо с момента своего появления на перекрёстках истории они были не только народом, но и религиозной общиной. Правда, желание иметь царём Всевышнего более всего проявлялось в речах пророков, а народ требовал земного царя, который защитит страну от воинственных соседей.

Перед тем, как помазать на царство Шауля, пророк Шмуэль долго увещевал народное собрание, разъясняя людям явные недостатки царской власти, – однако народ настоял на своём. Тем не менее, духовная свобода была важнее политической самостоятельности, и даже в древности, в Стране Израиля, еврейский народ мог жить под чужеземным правлением, не пытаясь восставать, если оккупационная власть не посягала на самое святое для иудея – на веру.

Такие великие исторические личности, как Александр Македонский и Юлий Цезарь, хорошо понимали это и даже предоставляли евреям определённые льготы, учитывая требования иудейской религии. Только если духовное угнетение становилось невыносимым, если вере угрожала опасность – тогда начиналась война. Политика эллинизации и осквернение Иерусалимского Храма привели во II веке до нашей эры к победоносной войне Маккавеев. Через двести лет иудеи поднялись вновь: жестокие действия римского наместника Флора, сопровождавшиеся оскорблением религиозных святынь, положили начало восстанию в Иерусалиме и длительной и кровопролитной Иудейской войне против Рима, которая закончилась разрушением Храма и полной потерей государственности.

Спустя несколько десятилетий новые гонения римлян и желание императора Адриана воздвигнуть храм Юпитера на месте разрушенного иудейского Храма привели к восстанию Бар Кохбы, вначале настолько успешному, что для его подавления понадобились лучшие военные силы империи. Но и римская месть была беспощадной.

После восстания Бар Кохбы, сопровождавшегося массовой резнёй и опустошением, когда, по словам современника, «кровь стекала с гор и впадала в море», меч выпал из рук Израиля: евреи стали меньшинством в своей стране, и начался период окончательного изгнания и рассеяния. Иудея перестала существовать: вместо неё, чтобы окончательно истребить память о непокорном народе, возникла римская провинция Палестина, по имени давно уже канувших в забвение библейских филистимлян.

С падением государства, гибелью единого религиозного центра, утратой родины и уходом с политической сцены высшего, аристократического слоя еврейского общества – цдуким (саддукеев), группировавшихся вокруг царской династии, и жреческого сословия (коаним), во главе народа встали религиозные учителя, толкователи Священного Писания – прушим (фарисеи), большая часть которых не принимала активного участия в антиримской войне. Их духовный наставник Йоханан бен Закай не без оснований полагал, что усугубляемая внутренними распрями неравная борьба привести к победе не может.

Именно учение бен Закая, во многом основанное на очевидном превосходстве Рима и предвидевшее долгое и тяжёлое изгнание, легло в фундамент сложившейся после национальной катастрофы религиозной традиции, которая давала простор мечтам о возвращении в Сион, но не оставляла места действию.

Перед прушим встала сложнейшая задача: сохранить распавшееся на отдельные звенья, разбросанное по всему обитаемому миру еврейство. Для этого надо было заново создавать духовную опору. И если раньше евреев объединял возвышавшийся над Иерусалимом величественный Храм, то теперь, после разгрома, нужно было искать и вырабатывать новые формы национального существования. Теперь Талмуд, монументальное собрание комментариев на Тору и комментариев на комментарии, детально разработанный обряд, скрупулёзно регламентировавший повседневную жизнь народа, и постановления ведущих раввинов, «глав поколения», должен был объединить еврейство в рассеянии. Но основной целью в условиях подчинённого существования, когда судьба евреев зависела от гнева или милости коренного населения тех стран, которые, охотно или не очень, но принимали изгнанников, было физическое выживание. Для этого нужно было отбросить такие понятия, как гордость и честь, не помышляя о том, чтобы взять в руки оружие.

Отныне главным в отношениях с народами мира стал принцип «ди́на демалху́та – ди́на», т.е. закон государства (где жили евреи) – закон, а главным во внутренней жизни еврейского общества – изучение Торы, молитва и тщательное соблюдение заповедей. Именно такое, правильное поведение должно было обеспечить приход Машиаха и, как следствие – возвращение в Страну Израиля и восстановление еврейского государства.

И религиозная традиция, полностью сложившаяся после 135 года нашей эры, когда в результате поражения Бар Кохбы изгнание и рассеяние стало окончательным, клятвенно требовала от евреев остерегаться самостоятельных действий до прихода Царя и Пророка. Три заклятия, о которых говорится в Талмуде, стали залогом еврейской пассивности:

 

«Сказал рабби Йоси от имени рабби Ханины: Три этих заклятия [то, что три раза повторено в Песне Песней: “Заклинаю я вас, дочери Иерусалимские, оленями и ланями полевыми, не будите и не пробуждайте любовь, пока не проснется”] зачем они? Одно – чтобы не поднимались евреи стеной из изгнания, одно – что заклял Святой, Благословен Он, евреев, чтобы они не восставали против народов мира, и еще одно, что заклял Святой, Благословен Он, народы, чтобы не порабощать евреев слишком сильно» (Вавилонский Талмуд, трактат Ктубот 111а).

 

Если говорить о народах мира, то кровавая история галута достаточно ясно свидетельствует, что многие из них, в разные времена и под разными предлогами, стремясь предельно унизить и даже истребить евреев, нарушили наложенное на них заклятие, но не смогли полностью осуществить свои замыслы, в то время как евреи в течение 18-ти веков в соответствии со сложившейся традицией не предприняли ни одной серьёзной попытки закрепиться в Стране Израиля. И если бы не эмансипация и последующие события 19-го 20-го столетий, вызвавшие массовый отход от религиозных принципов, положение не изменилось бы и до сегодняшнего дня. Заклятие рабби Йоси действовало, несмотря на все муки изгнания и пролитую кровь.

Стиснув кулаки и сжав зубы, евреи терпели позор и угнетение: боевые навыки были утрачены навсегда, мало кому приходило в голову оказывать сопротивление. Страдали еврейские семьи: проводившие время в молитвах и учении физически слабые мужчины не могли быть защитой. Не оказать сопротивление, а выжить, а если выхода нет, безропотно принять приговор Небес – в этом состояла теперь еврейская доблесть.

Срам, о котором писал в своей поэме Бялик, имел глубокие корни. Массовое переселение сефардских евреев в Османскую империю после изгнания из Испании не превратилось в массовое возвращение в Эрец-Исраэль, которая была частью империи.

Где только не селились евреи, но на исторической родине – ничтожно мало. В разное время одиночные евреи и отдельные небольшие группы поселялись в Иерусалиме и Цфате, руководствуясь стремлением жить и молиться в Святой Земле, но почти никогда не стояла за этим идея возвращения в Сион.

И трудно сказать, чего было больше неверия в собственные силы или нежелания покинуть галут, ибо совсем необязательно было «подниматься стеной». Нужна была тенденция, достаточно было «просачиваться» в Страну, чтобы постепенно создать в ней ощутимый факт еврейского присутствия. Впоследствии, именно сионисты доказали, что это возможно.

И всё же страна отцов не была окончательно забыта. Молитва о возвращении вошла в ежедневную литургию. То здесь, то там появлялись евреи, которые, или выдавая себя за посланцев находящихся на краю земли мифических еврейских царств, или возвещая о приходе Машиаха и конце изгнания, стремились возбудить еврейское общество.

На Востоке период с 8-го по 12-й век характеризовался мессианскими выступлениями караимов, в те времена ещё отождествлявших себя с еврейским народом и не связанных талмудическим «заклятием». Но и среди раббанитов раздавались голоса, причём в пользу возвращения в Страну порой высказывались самые выдающиеся авторитеты.

В 12-м веке с призывом вернуться на родину выступил Йеѓуда Ѓалеви, написавший знаменитые «сиониды», в 13-м – Моше бен Нахман (Нахманид, Рамбан), провозгласивший проживание в Стране Израиля одним из важнейших религиозных предписаний. В начале 17-го века Йеѓуда Либа бен Бецалель (Маѓараль из Праги) писал: «Состояние изгнания – это изменение и отклонение от порядка, ибо Всевышний поместил каждый народ на соответствующее ему место… Согласно естественному порядку, пригодное для евреев место – Эрец-Исраэль, где они должны жить как независимый народ». Никто не считал галут нормальным явлением. В Мидрашах говорится, что «страдание, причиняемое галутом, равно всем другим мукам, вместе взятым», что оно «подобно смерти и бездне». Сама душа еврея поражена галутом, она становится «нечистой от мерзостей». Шхина «стонет, как голубица», и Всевышний «рычит, как лев», сокрушаясь о разрушении Храма и об участи сынов Израиля. Но заклятие «не подниматься стеной» и опасение вызвать негативную реакцию народов мира сковывали любую инициативу, и намерения небольших групп и даже одиночек поселиться в Эрец-Исраэль далеко не всегда встречали восторженный отклик соплеменников.

«Важно не то, что скажут гои, а то, что сделают евреи» – этот афоризм приписывают Бен-Гуриону. К сожалению, нынешним лидерам Израиля первое пока ещё важнее второго. Ликвидация сложившейся в галуте рабской ментальности, когда от каждого окрика, от каждого скрипа шагов за окном трепетало еврейское сердце, требует серьёзной хирургической операции.

Сегодня многие народы видят в существовании Израиля досадную помеху на пути к миру, и готовы принести нас в жертву идолу палестинского государства лишь потому, что у нас у самих нет полной уверенности в том, что мы и только мы являемся подлинными хозяевами этой страны. Но со стороны народов мира так было не всегда.

Почти двухтысячелетняя история диаспоры свидетельствует о том, что в разные времена находились мыслители и проповедники, увлечённые пророчествами ТАНАХа, которые заявляли, что евреи должны вернуться на землю предков. Находились и государственные деятели, которые, преимущественно в собственных политических интересах, поддерживали идею возвращения еврейского народа на историческую родину и даже выдвигали собственные планы восстановления еврейского государства, при том, что большинство евреев было индиферрентно к этому. Но кульминационным моментом можно считать 24 июля 1922 года, когда Лига Наций в полном составе подтвердила историческую связь еврейского народа со страной, называвшейся тогда Палестиной, и необходимость создания еврейского национального дома.

Почему же на ортодоксальное еврейство, трижды в день молившееся о возвращении в Иерусалим, это не произвело впечатления? Клятва не совершать массовую репатриацию до прихода Машиаха глубоко укоренилась в религиозном сознании, превратившись в запрет, нарушители которого решительно осуждались. И хотя грозные признаки Катастрофы уже вырисовывались на горизонте, большинство духовных руководителей евреев продолжало считать, что только сам Всевышний, действуя через своего помазанника, должен привести евреев в Сион.

Противники сионизма смотрели в кривое зеркало иллюзий и не хотели видеть действительность, хотя поведение народов мира, периодически устраивавших евреям кровопускание, превращало заклятие «не подниматься стеной и не восставать» в профанацию, в пренебрежение заповедью заселения Страны Израиля. Ожидавшие Машиаха религиозные мечтатели не поняли главного, что Сын Давида – не сказочный персонаж, появления которого ждали в каждом местечке. А что именно должен был выбрать Машиах, чтобы явиться рассеянным по миру евреям: Бердичев, Жмеринку или Варшаву и по какому принципу – приходило ли такое кому-нибудь в голову? Они не поняли, что Всевышний ждёт от евреев действий, что окончательное Избавление (Геула) возможно только в Эрец-Исраэль, где должна быть готова для этого почва. И поэтому было как было: миллионы мужчин, а с мечом – ни один…