Журнальный мир

По размаху рекламной кампании, организованной вокруг фильма «Трудно быть Богом» под режиссурой покойного Алексея Германа, в наших СМИ за последнее время можно сравнить только фильм Федора Бондарчука «Сталинград». Почему бы это? Осмелюсь предположить, что сыновья знаменитых отцов решили их превзойти, хотя бы в пиаровском энтузиазме. Связей и знакомых в соответствующей среде много — почему бы и не подсуетиться, вдруг что-то и получится. «Шумим, братец, шумим», — как говаривал Репетилов в знаменитой комедии.

Результат, однако, в обоих случаях получился противоположным. Ex nihilo nihil fit (лат. «из ничто ничего не возникает»). Ждали бог весть чего, а получили не то, чтобы пшик, а так себе… серятинку. Не то, чтобы полный провал, не освистали все-таки, и премии какие-нибудь выхлопочут доброжелатели (знакомства и связи еще никому не вредили), но, — увы! даже зритель-симпатизант — и тот ничего интересного не увидит.

Перед нами «продукт» киноискусства (назовем его так), рассчитанный на очень специфическую аудиторию. Массовый зритель смотреть его не будет ни при каких обстоятельствах. Это совершенно ясно. Знатоки киноискусства и кинокритики посмотрят по долгу службы или забавы ради (а вдруг что-то проклюнется интересненькое?). Остается только один слой — те зрители, которых не увлекают уже «звездные войны» среди хоббитов и бэтманов, а хочется чего-то посерьезнее, поинтереснее, те, кто учатся языку кинематографического «модерна». Но, к сожалению, почти иссякли родники отечественной кинематографии. Не всем по вкусу даже серьезные психологические ленты, снятые в реалистическом ключе, — ждешь чего-то «модернового», чтобы «завело», стимулировало мысль и чувство, заставило задуматься о главном — зачем и для чего живешь.

И вот вам умные дяди предлагают «конфетку», а вернее, — пустой фантик, как в старом-престаром советском фильме Данелии и Таланкина «Сережа». Поэтому, развернув этот «фантик», спросишь вместе с наивным Сережей: «Дядя, ты дурак?». Главная составляющая часть этой внутренней пустоты — напыщенность. Авторы просто раздуваются от ощущения собственного величия и богоизбранности, но… «трудно быть богом». Фильм задуман с огромной претензией: выразить смысл мироздания. Ответ на этот вечный вопрос дан в первых же кадрах: грязь, вонь, абсурд, жестокость. Все. Дальше три часа терпеливый зритель будет наблюдать повторение одного и того же в едва различимых вариантах.

В некоем квазиутопическом государстве существует бесчеловечный режим, при котором происходят всевозможные злодейства. (Может, это «путинский кровавый режим», как его именуют в передачах «Эха Москвы», или вообще русский образ жизни, а возможно, — и все мироздание в целом.) Эстетика грязи — основное в фильме. Постоянны сцены испражнений, рвоты, вспарывание живота с перетряхиванием выпавших кишок. Все герои, кроме «бога», дона Руматы (он прислан «спасти» этот жуткий мир или, по крайней мере, способствовать прогрессу) — уроды, клинические дебилы или буйнопомешанные.

Сам дон Румата (Леонид Ярмольник) — юродивый. Этот образ, видимо, задуман как пародия на Христа, который «в рабском виде», по Тютчеву, исходил всю «родную землю». Герой Ярмольника сохраняет остатки благородства, но поделать ничего не может, слишком сильно давление «среды». Раньше, еще в ХIХ веке, революционеры-демократы, вроде Чернышевского говорили так: среда заела. Не исключаю, что Алексей Герман вложил в этот образ немало автобиографического по принципу: живу в «стране дураков» в «городе Глупове», так хоть расплачусь по полному счету.

Впрочем, этот псевдо-Христос в исполнении Ярмольника тоже выглядит каким-то придурковатым. Здесь тоже, с моей точки зрения, есть некая автобиографичность. Может, так и задумано. В фильме мало или почти нет того, что мы называем духовностью. Герои обмениваются бессвязными звуками, бессмысленными репликами. Нет ДИАЛОГА, да и не может быть в этом мире. Все чересчур плотское, так же, как в рекламах зубной пасты или шампуня, только наоборот: не чистите зубы, не мойтесь, живите в грязи, и тогда вы познаете смысл русской жизни. Кстати, почему дон Румата все время плюется, а потом вытирается расшитым шелковым платочком. Я так и не понял — еще, что ли, один, штрих к понятию брезгливости?

В отношении стилистики — перед нами жалкое подражание «Андрею Рублеву» и «Сталкеру» Андрея Тарковского. Порой дело доходит до прямого плагиата — даже говорить об этом как-то неудобно. О мертвых у нас не принято говорить плохо. Особенно любопытная деталь: «Сталкер» тоже снят по мотивам одной из повестей братьев Стругацких. Но что характерно: и Тарковский, и Герман в своих фильмах от содержания литературных первоисточников не оставили камня на камне. Для них это скорее был повод для собственных художественных поисков.

Что касается повести «Трудно быть богом», то это, как почти все у Стругацких, острая социальная пародия, решенная в стилистике боевика. Мне уже приходилось об этом писать на страницах «ЛР». А в фильме, как уже говорилось, все это размазано в псевдофилософскую тягомотину, не способную вызвать ничего, кроме скуки.

В финале бесконечная дождливая осень сменяется зимой, герои куда-то разъезжаются, дон Румата, завернувшись в шубу, ложится спать. Зрители (те, что терпеливо досидели до конца), позевывая, тоже расходятся.

Надо, впрочем, отметить талантливую работу операторов — Владимира Ильина и Юрия Клименко: всю эту удивительную тошнотворную фактуру они сняли с высокой степенью мастерства. Не забудем отметить и художника Сергея Коковкина. Так что режиссерский замысел, судя по всему, был воплощен на экране с полной адекватностью.

В заключение хочу привести слова Леонида Ярмольника, который в одном из интервью признался, что так и не понял смысла этого фильма, но сниматься ему было интересно. Что же, может и так. После «звездных круизов и банкетов» иногда полезно поваляться в грязи.