Современная литовская поэзия в переводах на русский язык

Современная литовская поэзия в переводах на русский язык

Томас ВЕНЦЛОВА
в переводе с литовского Владимира Гандельсмана

 

 

МНОГО ЛЕТ СПУСТЯ В КАРФАГЕНЕ

 

И. Бродскому

 

Вещь и время звучат вразнобой. Полоса

равноденствия. Вещь

сквозь туман не в себе. В проливном голоса

гаснут, словно бы речь

перехвачена ливнем на горле. Точь-в-точь

сталь, – блестит пустота

в том ненастном просвете, где белая ночь

с чёрным днём разнята.

 

Чувства медлят в саду, где весенний замес

марта их тяготит,

где за грубой дощатой вселенной Гермес,

искалечен, стоит.

По чужой стихотворной строке, где искрясь

на исходе зимы

стынут воды, – озябшие утки на нас

наплывают из тьмы.

 

Полоса равноденствия. Мглист небосвод.

Мы и выжили там,

где палаты и нары для смертных темнот

отводились друзьям.

Ветер к влажной рубашке клочками прильнёт.

Грамматический сор,

и обломки, и свода небесного лёд –

эхом грянувший хор

 

совершенного времени, ибо прошло

без возврата. Таков

город неповторимый: трамваев тепло,

лязг цепей, строй мостов,

лампы карцеров вечногорящие да

над дворами пробег

облаков, где ты столько рождался, куда

не вернуться вовек.

 

И куда не дотянет стрела. Острова,

где учились сквозь страх

говорить «никогда»… Речь заводит трава,

рассыпается в прах

гравий, – всё, как Катон обещал.

Чёрствый воздух. Покой.

И руины, чтоб выжил и не обнищал

в них грызун хоть какой.

 

Я не верил, что кончится всё, что дано.

Но теперь узаконь:

то, что было удачей и мукой – равно

расплавляет огонь.

Мозг уловит, отметит зрачок свет иных

обитаний и тишь,

когда в сумерках ты от болот торфяных

неба не отличишь.

 

И не более. Жёстким плющом заросло

то окно, где, горя

в стуже марта, колотятся ветки в стекло,

дотлевает заря,

чтобы вздох, послужив послесловьем к тщете,

был дарован не нам –

белизне негатива, стиха темноте,

победившим богам.

 

 

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ПРОБУЖДЕНИЯ

 

Т. М.

 

Чьё эхо в темноте? Июньский ветер,

бродящий в приозёрных огородах?

И значит мы на дачном чердаке,

заснувшие под утро, молодые.

Глухой мотора звук? И значит мы

в трущобе возле порта, в той стране,

где глаз держи востро, и своенравной

морской стихией так утомлены,

а не любовью. Тикает ли дряхлый

будильник старомодный, прошивая

жару? И значит мы в Тоскане, где –

не помню точно. Помню, что проснулись.

 

Смешались времена, не различить

оттенков звука или мест. Остались

твоя ладонь, прильнувшая к моей,

и лёгкий стон, который сном навеян

и собственного голоса ясней.

Всё, что сплелось, не расплести. Остались

одни мы. Дети выросли. Не счесть

друзей ушедших. Каждый день из снимков,

как из тумана, выплывают лица,

которые увидишь только в них.

И где-то в центре, в зале среди клёнов,

концерта взрыв нам открывает ночь.

 

Трепещет штора. Шорохом листва

становится за ставнями, по стенам –

скольжение прозрачных силуэтов.

Как всё это назвать – любовью или

непоправимой верностью: бездонный

испуг, когда должна ты прилететь,

но самолёт опаздывает, кровь

на марлевом бинте, который тщишься

скрыть от меня, – сейчас не важно. Спать

и притвориться, что не знаем: кто-то

из нас исчезнет раньше, чем другой.

Лучше исчезнуть, чем об этом знать.

 

Вновь эхо. Это колокол, конечно.

Собор? Часы на башне? Всё равно.

Из жажды, из размолвок и страданий

рождается вселенная двоих,

над нами реет неизвестность – с нею

и делим этот многомерный дар.

Нас виноградники стеречь с тобою

поставили, и строить дом из кедра,

и в пламени сгорать неутолимом.

Почти что день. Как повелела Книга,

пока ты спишь, я не бужу тебя.

В гул вслушиваюсь, затаив дыханье.

 

 

Сигитас ГЕДА
в переводе с литовского Анны Гальберштадт

 

 

СОН: ПОСПЕВШАЯ РЯБИНА

 

Рябина – красная – в осеннем свете.

Рыбы – из сна – их в сетках несут старухи.

Оромные и жёлтые, и такие хищные.

Стоит только зазеваться,

меня волнует, что означает рыба в присутствие Ничего.

Как часть всего, как отдельная единица.

Всё, что нас окружает, так похоже и так отличается.

Дерево от травы, трава от цветка.

Хоть душа вся та же и вечно то же тело.

За счёт разницы между ними и держатся

вместе они.

Отличие чего-то и общность.

Отношения между ними.

-----------------------------------------------------------

 

Ворон, маленький скворец, Христос, клюющий рябину, скворец или ворон –

распяты на красной рябине на краю поля.

Снег, такой зелёный перед наступлением зимы.

Скворец, превращающийся в осень.

Осень – в скворца.

Скворец, скворец – одним крылом в осени, другим уже тянется

к невидимому, дальнему миру.

К тому, что грядет.

Чтобы изменить – время года – и нас.

 

 

СТРАХ СПИЧКИ

 

Бросил курить, испугавшись, что

взорвётся: бабах! Несметное количество

крошечных светлячков, огненный демон,

без всяких границ, язык, не всегда ведь подсунешь

ротик из сложенных ладоней!

Боюсь спички, даже одной!

Что уж там говорить о женщинах!

 

 

СТРАШНЕЙ, ЧЕМ В ТЮРЬМЕ

 

Образцы трагедии:

петух клюёт жемчуг,

красный, в полной уверенности,

что это червяк,

и никто ему ничего не докажет!

 

Ребёнок сжигает рубль,

пёс молоко лакает, –

куда бы сбежать от этой некрофилии?

 

Достаточно прикрыть глаза,

чтобы захотелось взвыть!

Чего уж там говорить о небе.

 

 

Антонас ЙОНИНАС
в переводе с литовского Анны Гальберштадт

 

 

 

ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА

 

Не следят ли за нами ещё

сломанные радары

не рассматривают ли наши следы на песке

давно немытые стёкла биноклей

льдины съёжились от холода, прячась в песке

на кого рычат там в ночи

уже ненужные служебные псы

опровергая какой-то из законов творения

мы согреваемся

отдаем своё тепло друг другу

твёрдые лучи ломаются о снежную корку

мы не успеем на паром

который нас переправит снова на большую землю

почему глаза у тебя такой синевы

или их сияние – симптом какой-то болезни

давай не станем тушить

неяркий свет

в этой комнате ночью

просыпаясь увижу тебя улыбающуюся во сне

с вздрагивающими ресницами

куда нам спешить некуда нам бежать

навсегда мы останемся тут

в пограничной зоне

не пугает меня тик так часов

всё равно мы – частицы в потоке времени

 

 

КАК ПИШЕТСЯ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Март, дерево ожидания

подтаявшие ветви

с взрывающимися воробьями

на бледных альпийских склонах

граффити весны

и нетерпенье зимы

ладонью выстукивающей ритм

по кромке плоского,

как стол, пейзажа

 

апрель, месяц сожалений

дерево тоски и раскаяния

галки, как чёрные флюгеры

тысячи флюгеров, одинаковых

железнодорожных птиц,

прикованных к запылённым тополям

 

и май, дерево неисполненных желаний

покрытое мелкими цветочками предательств

меж мозолистых корней

красуются важные павлины

божественные кони с ядовитым опереньем

 

одной рукой держу я арфу мира

а другой провожу по медным струнам сосен

мои корни говорят небу сосна

и иголок коготками робко

царапают землю